Товарищ убийца. Ростовское дело: Андрей Чикатило и его жертвы - Михаил Кривич

Вторая беседа у нас была 18 января. В тот день мы выясняли легенды Чикатило, его способы завлечения жертв. Беседовал я с ним и 25 января.

По ходу следствия я давал также рекомендации следователям, как работать с Чикатило с учетом его психических особенностей. В начале судебного разбирательства он был таким же, как в начале следствия. При работе с ним я использовал такой способ, как сочинение на заданную тему. В томах дела есть письменная продукция Чикатило. Ее характерные особенности: соскальзывание мысли, витиеватость, многочисленные жалобы на сексуальные и бытовые проблемы автора.

Чикатило в тюрьме содержали хорошо. У него был конфликт с соседом по камере. По просьбе Чикатило соседа перевели в другую камеру, и Чикатило остался один: слушал радио, читал газеты.

То, что с ним происходило, — даже не сексуальная патология, а некий ее аналог, эрзац. Это можно сравнить с тем, что человек пьет вместо алкоголя тормозную жидкость.

Он рассказывал мне о своем психическом состоянии до и после убийства. До убийства — тяжелый психоэмоциональный дискомфорт. После — состояние возбужденности. В этом состоянии у него появлялись мысли о самоубийстве. Умиротворения не было.

Он склонен к переоценке собственной личности и недооценке других. Это человек, который плохо адаптировался к жизни. Иногда в беседах он делал тонкие замечания, но порой, казалось, не понимал элементарных вещей. Он неизменно напирал на то, что в качестве жертв выбирал социально деградировавших людей. Про детей говорил: ходят, просят деньги на мороженое — это же будущие преступники.

Чикатило считал, что с жертвой его сводил рок. Он вообще мистически настроенный человек.

Он понимал, что делал. Но есть два ограничителя — интеллектуальный и волевой. Волевой у него не работал.

За работу с Чикатило я не получил ни копейки. Милиция наградила меня электронными часами. Они дороги мне как память».

Мы не пожалели места на показания Бухановского в суде — Александру Олимпиевичу есть что сказать. Однако нам так и не удалось узнать, как он разговорил Чикатило. Впрочем, помня о научных и коммерческих интересах его фирмы «Феникс», мы и не настаивали. Интеллектуальная собственность — это капитал, который не раздают направо и налево.

Как бы то ни было, на следующий день после беседы с психиатром Чикатило заговорил. Он рассказывал подробно, почти ничего не утаивая, но даже то немногое, о чем он поначалу умалчивал, следователи постепенно вытягивали из него.

С 30 ноября по 5 декабря Чикатило признался в совершении 34 из 36 предъявленных ему убийств.

Он наотрез отказался от двух убийств 1986 года — Л.П. Головахи в Мясниковском районе Ростовской области и И.Н. Погореловой в Батайске. Оба эти убийства сейчас раскрыты.

Поначалу неохотно, Чикатило все же признал сексуальный характер своих преступлений. Поделился мужской бедой, оправдывался ею. Шаг за шагом он уступал позиции под напором жестких вопросов Костоева.

КОСТОЕВ. Вы меняли места?

ЧИКАТИЛО. Я не выбирал, нет… Были случаи, по пять километров ходил в лесу, вместе шли и шли, а потом задергался, затрясло.

К. Вы вели с собой жертвы, чтобы совершить убийства?

Ч. Ну, получалось, конечно, так, убивал. Я думал, уже так выработалось, с целью физической разрядки… С этой целью уводил, а то, что убивать, я не формулировал, нет. Как вижу одинокого человека, так уже должен увести его в лес.

К. Что было для вас критерием выбора жертв? Возраст? Внешность?

Ч. Я никакого значения не придавал…

К. Если не выбирали, то чем объяснить, что, когда вас так «затрясло», вы ни разу не напали на мужчину, на пятидесятилетнюю женщину? Более того, почти все женщины, которых вы уводили, были либо опустившиеся, бродяги, либо с психическими отклонениями. Значит, был выбор?

Ч. Значит, да, получается… Которые шли со мной…

К. Вы искали их?

Ч. Нет, я жертв не искал, без дела ходил, как затравленный волк…

Признаваясь, он еще юлит, ищет себе оправдания, избегает подробностей. Но вот всплывают вновь его «мелкие шалости» семидесятых годов, и он, как бы подкрепляя довод о своей сексуальной неполноценности — это, по его мнению, может быть смягчающим обстоятельством, — вспоминает Леночку Закотнову. Позвольте, а почему вы мне тот старый эпизод не предъявляете? Из него произросли все мои грехи.

Он считает, что эволюция мелкого пакостника в убийцу закономерна и, стало быть, служит ему оправданием. Мотивы первого убийства — в оправдание всех последующих!

Проходит день — он признается еще в двух убийствах. Оба следствию неизвестны.

На другой день — еще. И снова. И опять. Так набираются 18 признаний в убийствах. Плюс 34, которые он признал раньше. Итого 52. Несколько месяцев спустя, уже весной 1991 года, когда его вывезут в парк Авиаторов и он станет водить следователей с места на место — от Голосовской к Лучинской, от Лучинской к Рябенко, — он вспомнит еще одну жертву: двадцатилетнюю латышку Сармите Цану, которую встретил в июле восемьдесят четвертого. И с этим итогом в 53 смерти он придет на скамью подсудимых, в железную клетку, установленную в зале номер пять ростовского Дома правосудия.

Дальнейшее для Костоева, Яндиева, Казакова было делом техники. И времени: чтобы исключить неточности, недоговоренности и подтасовки, надо было пройти вслед за обвиняемым по натоптанной им кровавой тропе, проверяя всё и вся.

Под тихий шелест магнитофонной пленки шли неторопливые беседы с Романычем. Следователи быстро поняли, что он словоохотлив, но о страшном спрашивать его напрямую бесполезно. Пусть себе говорит. Когда он вдруг замолкал, достаточно было напомнить ему о гонениях на службе, о злосчастных гаражах и оставшихся без ответа жалобах, — и он снова начинал рассказывать, охотно и многословно.

Тем временем работали эксперты, сличали группы крови и спермы; следователи подбирали документы в канцеляриях, гостиницах и кассах, проверяли по метеосводкам погоду в дни убийств, вызывали свидетелей на очные ставки и опознания. Так, Андрея Романовича несколько раз опознавали в ряду мужчин, близких ему по возрасту и внешности. Он, в свою очередь, опознавал убитых по фототаблицам: ему показывали несколько фотографий на одном листе, и всякий раз он без ошибок показывал свою жертву. И лишь однажды не то чтобы засомневался, но проявил неуверенность: «Как будто похожа…» Это — про Лауру Саркисян, убитую в восемьдесят третьем. Всякие мелочи, которые он вспоминал попутно, тут же проверялись; так нашли пожилую аптекаршу, которая в январе восемьдесят четвертого года продала ему мазь от постыдных насекомых.