Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов» - Евгений Владимирович Акельев

финансового дела, создания регулярной армии, изменения порядка престолонаследия), а с другой – появления новой политической идеологии[869]. Но, на мой взгляд, не менее серьезное значение имела постоянная борьба царя с различными формами политической активности населения, не в последнюю очередь по поводу брадобрития (см. п. 22–25).

Однако этот процесс был сложным и разнонаправленным. Осознание финансовой несостоятельности указа о бородовой пошлине, так же как понимание того, что его жесткое воплощение в жизнь грозит опасными восстаниями, привели к его отмене в ряде крупных регионов, а также к корректировке некоторых его существенных положений (см. п. 29). В итоге содержание политики в отношении брадобрития изменилось. Петр теперь видел ее целью не пополнение государственной казны, а создание «политичного» облика российских городов. Не случайно именно к этому периоду относится издание сочинения Димитрия Ростовского, специально посвященного критике старомосковских представлений о брадобритии. Но проводить эту культурную политику, с точки зрения царя, следовало осторожно, с учетом местных особенностей, не раздражая население. Если бы нам удалось повсеместно рассмотреть результаты такой политики, то мы, вероятно, получили бы чрезвычайно пеструю и мозаичную картину, где «старое» причудливым образом перемежалось с «новым», причем в различных городах в неодинаковых соотношениях, и картина постоянно изменялась бы. Например, в конце 1706 – начале 1707 г. петровские указы о брадобритии и костюме в Белёве никем не исполнялись: там даже целовальники у городских ворот стояли в бородах, а русское платье носил сам воевода (см. п. 28 в этой книге, с. 385). Но прошел десяток лет, и ситуация коренным образом изменилась. В сентябре 1722 г. местный фискал Василий Богданов, прохаживаясь по городу, сразу заметил «на посаде незнаема какова чину человека з бородою и не в указном платье». Незнакомцем оказался прибывший сюда из Коломны с деловыми целями торговый агент купца Афанасия Игнатьева сына Тореева[870]. Можно предположить, что в самом Белёве теперь бородачей можно было встретить не так часто, разве что на глаза попадется заезжий купец. Но, очевидно, так было не везде: в самой Коломне, откуда приехал человек Тореева, режим брадоношения был совершенно иным.

В 1722 г. Петр решил покончить с этой чересполосицей и привести внешний облик жителей российских городов в «регулярное» состояние. По его убеждению, большинство оставшихся в России бородачей были «раскольниками». Отныне все указы пропитаны антираскольнической риторикой, а преследование бородачей, порученное вновь созданной Раскольнической конторе, на время стало особенно жестоким. Но смерть императора помешала реализовать эту программу.

Как мы видим, характер борьбы российского правительства с бородой на протяжении конца XVII – первой четверти XVIII в. не оставался неизменным. Русский Мисопогон распадается на несколько периодов (1698–1705, 1705–1706, 1706–1721, 1722–1724), в каждом из которых цели и тактика «бородовой» политики серьезно различались. Причем решительное воздействие на этот процесс оказывали «многие» русские (вспомним концептуальный аппарат Альфа Людтке[871]), которые в данном конкретном случае выступали не только как объекты государственной политики, но и как реальные субъекты, акторы, действительно способные своими действиями (или даже бездействием, «упрямством») повлиять на самого Петра.

35. Конец Русского Мисопогона

В конце января 1762 г. подпоручик Федор Семенович Фанденский приехал в приволжский город Василь (ныне Васильсурск) для приведения тамошних жителей на верность государю Петру III. К удивлению офицера, все васильгородские купцы на эту торжественную церемонию явились «в бородах и неуказном платье». Фанденский об этом рапортовал в соседнюю Козьмодемьянскую воеводскую канцелярию (видимо подозревая, что васильгородский воевода потворствует своим купцам, а потому к нему обращаться бесполезно). Но прошло несколько месяцев, и в город Василь в середине июля вновь прибыл офицер, на этот раз с присяжными листами на имя государыни императрицы Екатерины II. Как он докладывал в той же Козьмодемьянской воеводской канцелярии, и на этот раз «при приводе в верности Ея Императорскому Величеству службы к присяге обывателей при той присяге василегородския купцы, кроме одного тамошней ратуши бургомистра и соляных зборщиков, все [присутствовали] в бородах и неуказном платье». На этот раз жалоба дошла до Раскольнической конторы, откуда в конце сентября 1762 г. в Васильгородскую воеводскую канцелярию был послан указ: «Над василегородским купечеством, чтоб оныя в неуказном платье не ходили и бород не носили <…> смотрение иметь»[872].

Но вряд ли это предписание возымело какое-то действие: пришедшая к власти Екатерина II в декабре 1762 г. (то есть ровно тогда, когда до Василя дошло ленивое послание Раскольнической конторы) в указе о вызове «раскольников» из Польши и других заграничных мест пообещала: «Как в бритье бороды, так и в ношении указнаго платья никакаго принуждения им чинено не будет, но оное употребляют, по их обыкновению, беспрепятственно»[873]. Разумеется, этот пункт должен был быть распространен и на всех российских подданных.

В середине декабря 1763 г. Раскольническая контора была упразднена, причем в указе о передаче ее функций по управлению делами «раскольников» местным органам власти нет ни слова о другой важнейшей ее обязанности – контроле за бородачами[874]. Вместе с Раскольнической конторой ушла в прошлое и борьба с бородой в Российской империи.

Приложение № 1

[1686 г. марта 21 – 1687 г. июня 9.] – Проект постановления Освященного собора о запрещении брадобрития под угрозой отлучения от Церкви [875]

(Л. 433) ИЗГЛАШЕНИЕ великаго господина святейшаго кир Иоакима, патриарха московскаго и всеа России, и всех священнейших архиереев, и всего Священнейшаго Собора на необузданных юных брадобритие[876].

Понеже мира сего человеци не суть тверди в хранении заповедей Божиих, ниже постоянни в благонравном гражданском жителстве, наипаче же юннии удобоползовенни на прелестная мира сего, ничтоже сущая, оными же мнимая утешная, аще и противна кая закону Божию[877], того ради издревле от дней святых апостолов и по временем от бывших святых [В]селенских Синодов пастырем душ человеческих, священнейшим архиереем, яко слово о пастве воздадущым, повелеся собиратися на всякое лето и поползновения и некая пренебрежения, бываемая в человецех и гражданских жителствех между христианы, разсмотряти и исправляти, деющыя же нелепая некая (Л. 433 об.) и вводящия странная жителству и обычаю христианскому наказовати и умоляти, еже престати от таковых начинаний и умышлений, не покаряющыяся же словесным кротким и умолным учением запрещати, и церквей вход таковым возбраняти, и от прочих верных, яко согнившыя уды сущыя главы Христа Бога нашего, отлучати, и благословения и молитв архиерейския и иерейския таковым не подавати, и Божественных Таин не сподобляти. «Непокаянно же живущия, и в том умершыя, ниже по обычаю христиан православных погребения и