Полный курс русской истории: в одной книге - Василий Ключевский

Вместо освобождения крестьян Александр усиленно занялся цензурой. Вдруг ему стало ясно, что либеральные идеи могут воплощаться радикальными методами. Выступления студентов в Вартбурге ему совсем не понравились. Ради повышения и покачнувшейся духовности среди русской молодежи манифестом 24 октября 1817 года министерство народного просвещения соединили с ведомством духовных дел, дабы «истинно христианское благочестие всегда служило основанием просвещению умов». Что тут скажешь: учителя Аагарпа победил учитель Муравьев. А некто Магницкий, направленный на ревизию Казанского университета, пришел в такой ужас, что доложил начальству: университет подлежит уничтожению за дух «вольнодумства и лже-мудрия», причем Магницкий настаивал не на фигуральном, а на настоящем уничтожении – то есть полном сносе университетских зданий. В конце концов в Петербурге Магницкому выдали полную инструкцию касательно преподавания каждого учебного предмета, с чем тот в Казань и вернулся. Инструкция, по Ключевскому, выглядела так: «философия должна руководиться более всего посланиями апостола Павла, начала политических наук должны быть извлекаемы из творений Моисея, Давида и Соломона и только в случае какого недостатка – из сочинений Аристотеля и Платона; преподаватель всеобщей истории должен был меньше говорить о первоначальном обществе и должен был показать, как от одной пары все человечество развилось; преподаватель русской истории обязан был показать, что при Владимире Мономахе Русское государство упреждало все прочие государства на пути просвещения, и он должен был доказать это законодательством Мономаха о народном просвещении, хотя инструкция не указывала, из каких источников преподаватель должен был извлечь известие об этом законодательстве. В таком духе направлено было преподавание всех предметов. Определен был точный порядок жизни студентов, значительная часть которых по тогдашнему устройству высших заведений жила в самом университете. Так как главная обязанность христианина состоит в повиновении властям, то начальство должно было по инструкции являть пример наистрожайшего подчинения. Директор, наблюдавший за студентами, подбирает штат богобоязненных помощников, наводит у полиции справки о домашней жизни студентов, живших не в университете. Казеннокоштные студенты устроены были в иноческую общину, в которой должны были господствовать столь строгие нравы, сравнительно с которыми строго устроенные женские институты казались распущенными. Студенты распределялись не по курсам, а по степеням нравственного содержания; каждый разряд жил в особом этаже университетского здания, обедали отдельно, чтобы порочные не могли заражать: если студент провинится, то он должен вынести известный курс нравственного исправления. Он назывался не виноватым, а грешным; его сажали в особую комнату, называемую „комнатой уединения^ (в позднейшем переводе эта комната называется карцером); окна и дверь этой комнаты были заставлены железной решеткой; над входом виднелась надпись из Священного Писания; в самой комнате на одной стене висело распятие, на другой – картина Страшного суда, на которой наказываемый должен был отметить будущее место свое среди грешников. Студента вводили в комнату в лаптях, в крестьянском армяке; он должен был находиться в комнате пока исправится. В продолжение его заключения товарищи каждое утро перед лекциями должны были молиться за него; заключенного каждый день посещал священник, который по окончании курса испытания исповедовал и причащал его. Течение университетской жизни получило духовную, монашескую окраску; этой окраской отличались и некоторые лекции. На торжественных актах пелись духовные гимны, читались речи все о нравственном совершенстве, о согласовании образования с истинами веры; эти почтенные слова помыкались на каждом шагу». Были преподаватели, которые так прониклись идеей нравственного воспитания, что собирались читать нравственную математику и геометрию, именуя гипотенузу символом соединения земного с Божественным!

Восстание 14 декабря 1825 года

Самым близким человеком к Александру стал в это время Аракчеев, о котором говорили, что он хочет сделать из России казарму и приставить фельдфебеля к дверям. Совсем неудивительно, что такие строгости и глупости привели к результату обратному: возмущенные офицеры самых элитных полков вышли на Сенатскую площадь. Это были декабристы. Правда, вышли они уже после смерти Александра, как раз в день, когда его младший брат Николай должен был стать императором.

Молодые вольнодумные люди, посмевшие открыто восстать против существовавшего порядка, появились отнюдь не сами по себе. Ключевский связывает происхождение декабристов из одного странного учебного заведения рядом с дворцом Юсупова. Заведение было страшно дорогим, страшно элитарным и принадлежало иезуитам, которые наводнили Петеребург еще во времена императора Павла, внушив тому уверенность, что разницы между православием и католицизмом никакой нет, а последний так даже лучше для монархического воспитания. В этом пансионе у Юсуповского дворца и воспитывались многие «декабристские» фамилии: Орловы, Меншиковы, Волконские, Бенкендорфы, Голицыны, Нарышкины, Гагарины и т. д.

«Это очень любопытная черта, – говорит сам Ключевский, – которой мы не ожидали бы в людях 14 декабря. Кажется, католическое иезуитское влияние, встретившись в этих молодых [людях] с вольтерьянскими преданиями отцов, смягчило в них и католическую нетерпимость, и холодный философский рационализм; благодаря этому влиянию сделалось возможным слияние обоих влияний, а из этого слияния вышло теплое патриотическое чувство, т. е. нечто такое, чего не ожидали воспитатели».

Конечно, не все будущие декабристы учились у иезуита Николя, некоторые учились в кадетских, сухопутных, морских, пажеских корпусах, некоторые за границей, в Лейпциге, в Париже, некоторые в многочисленных русских пансионах, содержимых иностранцами, некоторые и вовсе учились дома, но под руководством иностранцев. Это воспитание плюс события 1812 года, всплеск патриотизма, впервые увиденный и воспринятый как человек русский крестьянин – все это и дало тот всплеск неприятия русской действительности, который вылился в события на Сенатской площади. Кюхельбекер, например, на допросе в следственной комиссии сказал, что «главной причиной, заставившей его принять участие в тайном обществе, была скорбь его об обнаружившейся в народе порче нравов как следствии угнетения».

«Взирая, – добавил он, – на блистательные качества, которыми Бог одарил русский народ, единственный на свете по славе и могуществу, по сильному и мощному языку, которому нет подобного в Европе, по радушию, мягкосердечию, я скорбел душой, что все это задавлено, вянет и, быть может, скоро падет, не принесши никакого плода в мире».

Объясняя разницу между отцами, державшимися царя, и детьми, на него посягнувшими, Ключевский записал удивительную фразу: «Отцы были русскими, которым страстно хотелось стать французами; сыновья были по воспитанию французы, которым страстно хотелось стать русскими».

Декабристы, скажем, могли и не пойти на восстание, если бы не случайное стечение обстоятельств: великий князь Константин отрекся от престола в пользу Николая. Гвардия любила Константина, так что какой-то дворянской вспышки ожидали даже во дворце, ведь все смены власти были связаны с гвардией. Но на этот раз молодые люди вышли не затем, чтобы восстановить в правах Константина, – только для солдат, которые не были посвящены в заговор, дали знамена с надписью «Константин», недаром потом на допросах эти солдаты искренне утверждали, что пошли за офицерами, чтобы вернуть власть Константину и супруге его Конституции! Они собирались образовать временное правительство из пяти заговорщиков, созвать Земское собрание и разработать принципы нового государственного устройства. Но восставшие были расстреляны и схвачены. Зная характер Николая, один из сановников, встретив во дворце арестованного князя Оболенского, воскликнул: «Что вы наделали, князь. Вы отодвинули Россию, по крайней мере, на 50 лет назад!»

Нет, объясняет Ключевский, восстание никуда Россию не отодвинуло: в последние 50 лет она не много сделала шагов вперед: отодвинуться некуда было. Что же касается восстания, то оно сделало только одно: отодвинуло дворян на вторые роли, изъяло из правящего класса, вместо того дворяне стали использоваться как и два века назад, – в качестве вспомогательного средства бюрократических учреждений. Завоевать, вернуть исключительное свое место оно уже не смогло.

Николаи Первый Павлович (1825–1855 годы)

Считается, что пришедший на смену Александру брат Николай был реакционером. Ключевский так не считал: Николай был третьим сыном, этим все и сказано. Как третьего сына, его и не готовили в монархи, то есть образование он получил хаотичное, готовил себя не к царской, а к военной карьере. Назначение императором застало его врасплох. Высоких и неосуществимых мечтаний, как у Александра, у Николая не было. Управление страной он рассматривал скорее как сохранение неизменного порядка, без новшеств, без диалога с обществом, стараясь исправить то, что требует исправления, и не трогать того, что существует само по себе. Он понимал, что не может разрешить узловые вопросы, и занял тактику выжидания. А для того, чтобы больше никакие общественные движения не мешали жизни спокойно течь, предпринял полицейские меры. Ему удалось то, что не смог сделать Александр: Николай упорядочил российское законодательство, и при нем было напечатано 12 томов «Свода законов Российской империи». Также он создал Собственную его величества канцелярию из четырех отделений: первое отделение составляло