Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху, 1920-1930 годы - Георгий Андреевский

Обкрадывали воры и квартиры артистов. Так, шайка, в которую входили Холин, Доброхотов, Клепиков, Зеленов и другие, 15 мая 1925 года совершила налет на квартиру артистки театра Комиссаржевской Рутц, красивой блондинки. Проявление к ней внимания со стороны наркома просвещения Анатолия Васильевича Луначарского дало повод злым языкам острить на эту тему. Ходил даже такой анекдот: «Скажите, где Анатолий Васильевич Луначарский? — Не знаю, то ли с Рутц, то ли с Сац». (Сац — девичья фамилия его жены — Розенель, однофамилицы Наталии Сац, основательницы детского музыкального театра.) Так вот к этой самой Рутц, в квартиру на Малой Дмитровке, в шесть часов вечера ввалились пятеро бандитов. Они загнали домочадцев в ванную комнату, а пятилетнюю дочь артистки захватили, угрожая задушить ее, если им не отдадут все ценности. Два часа бандиты хозяйничали в квартире, перевернули все вверх дном, забрали серебро, одежду и ушли. В ту же ночь в одной из квартир на Тверской улице, во время дележа добычи, преступники были схвачены агентами МУРа.

Несмотря на отсутствие у милиции технических средств, нищенскую зарплату и чрезвычайную загруженность сотрудников, органы внутренних дел все-таки неплохо раскрывали преступления. Как-то в марте 1928 года в Москву из Германии приехал писатель Эрих Штойер. В мюзик-холле у него украли часы так, что он и не заметил. Когда вор пытался совершить очередную кражу, работники МУРа его схватили. Нашли золотые часы. Людей в мюзик-холле было много, а вор не мог указать на того, с кого снял часы, ведь он не присматривался к лицу потерпевшего. Тогда агенты МУРа попросили конферансье объявить о находке, что тот и сделал. Штойер откликнулся и получил свои золотые часы. Честь Москвы была спасена.

Конечно, воры отравляли жизнь не только артистам, но и зрителям. 18 октября 1926 года в театре импровизации и художественного чтения «Семперанте», находившемся на углу Тверской и Гнездниковского переулка, какой-то умник срезал ножницами подол платья у сидящей перед ним жены директора одного из московских кинотеатров, а 31 марта 1927 года в Большом театре у приехавшего в нашу страну французского писателя Люка Дюртена вор вырезал карман пиджака и похитил бумажник, в котором находилось 300 долларов.

В клубах и кинотеатрах трезвые и пьяные мерзавцы портили людям настроение. Хулиганы, к примеру, терроризировали посетителей клуба МОГЭСа «Красный луч». Находился он в так называемой «Приваловке» — районе грязных узких переулков за зданием МОГЭСа. Другая шайка не давала житья посетителям клуба медико-санитарных работников «Красный Октябрь» у Яузских ворот. Хулиганы занимали чужие места, устраивали драки в зале и вестибюле, избивали людей. Бездействием милиции в отношении нарушителей общественного порядка народ, естественно, был недоволен. Клоуны «Бим-Бом» использовали это недовольство в своем номере. Номер был такой: Бим выкатывал на сцену бочку, в которой сидел Бом, и просил Бома из нее выйти — тот отказывался и требовал, чтобы его об этом попросила публика. Публика просила, аплодировала, но Бом вылезать из бочки отказывался. Он настаивал на том, чтобы все встали, в том числе и «товарищи комиссары». Публика вставала. Тогда Бом вылезал из бочки в форме городового царского времени.

Шутка была по тому времени довольно смелая. Согласно ей получалось, что советские люди соскучились по городовым.

Шло время. Фининспекторы свирепствовали, милиция, хотя и без городовых, усиливала борьбу с ворами и хулиганами, нэп ушел в прошлое. Настало время массовых мероприятий. 8 июня 1929 года в Москве произошло торжественное событие — был открыт Парк культуры и отдыха имени Горького.

В 1936 году парк переживал эпоху своего расцвета. Рядом с Крымским мостом появилась станция метро «Парк культуры». На метро можно было доехать до другого парка, «Сокольники». Издали ЦПКиО имени Горького выделялся двумя сооружениями: «Колесом обозрения» и парашютной вышкой. Смельчаки прыгали с нее, застраховавшись стропами, прикрепленными к башне. Тот, у кого не хватало смелости шагнуть в пустоту, мог спуститься вниз по металлической спирали, сев на коврик.

Был и другой аттракцион для тех, кто любил сильные ощущения. Назывался он «Параболоид чудес». Представлял из себя небольшую комнату, в которую входил желающий и садился на корточки. Тут комната начинала вращаться. Сперва медленно, потом все быстрее и быстрее. Постепенно скорость ее доходила до 40 километров в час. Сидящего на корточках все больше и больше прижимало к стене и поднимало к потолку. В конце концов он на потолке и оказывался. Потом скорость вращения комнаты начинала замедляться, и гость параболоида начинал сползать по стене на пол. Не все из этого аттракциона выходили победителями. Некоторые выползали на четвереньках. Было смешно.

Тот, кто хотел уюта и покоя, мог зайти в «Кафе под зонтиком», побродить по аллеям. На площади Пятилетки, посреди фонтана, стояла огромная статуя «Девушки с веслом». Парк украшали и другие статуи: «Девушка-пловец» Иотко, «Пионер с луком» и «Пионер с ружьем» Телятникова, «Мальчик с обручем» Баженовой и др. В те годы вообще любили скульптуры. Были они белые и большие. Два огромных спортсмена стояли, например, в нишах станции метро «Площадь Свердлова» («Театральная») и смотрели на Охотный Ряд.

В парке создавались условия для всякой самодеятельности. Мужчины могли побороться, женщины повышивать, дети повыпиливать. Существовали одно время «Клуб юных остроумов», аллея карикатур. По инициативе Л. М. Кагановича в парке был построен «Зеленый театр».

После посещения парка Сталиным В. Гусев сочинил стихи. В них были такие строки:

Здесь старые дубы и кленыВысокую память хранят.Здесь Сталин прошел, окруженныйВеселой ватагой ребят.

А другой поэт, Алексей Сурков (о нем у К. Симонова: «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины»), в стихотворение, посвященное Парку культуры, ввел такие строчки: «Любимый и близкий с портрета, в усы улыбаясь, глядит».

В парке были цветники и аллеи, площади и пруды. Художник-цветовод Бежани создал из цветов портреты Ленина и Сталина.

Появилась специальность массовика-затейника. Людей нужно было развлекать, учить веселиться. За годы войн и лишений они разучились себя забавлять. Раскрепоститься, стать свободнее им помогала водка, но меры в ее употреблении люди не знали и веселье превращали в свингтво.

Нужно было придумать безалкогольные развлечения, да такие, которые ни в чем не противоречили бы политике партии.

Несмотря на все благие порывы, уровень новых развлечений не особо отличался от уровня ушедших. В новых агитстихах, к примеру, слышались вирши двадцатых годов:

Ура, товарищ угнетенный,Уж рабства нету на земле.Семен Михайлович БуденныйНа рыжей скачет кобыле.

Появились в них и новые мотивы, более соответствующие современному уровню военной техники:

Тыр-пыр пулемет,Выше, выше самолет.Мчится кавалерия,Грохочет артиллерия.

Под руководством массовиков в парке играли так; массовик показывает — все повторяют: приседают, похлопывают себя по коленям и громко говорят: огонь. Потом встают, поднимают обе руки, трясут кистями и говорят: воздух, затем поворачиваются кругом и говорят: вода. Кто сделает неправильное движение — штрафуется.

А вот игра «Четыре цвета». У массовика-организатора четыре флажка: красный, зеленый, голубой и оранжевый. Он поднимает по одному флажку, не соблюдая порядка, а играющие, в зависимости от цвета, выполняют те или другие действия. На голубой — хлопают в ладоши; на красный — кричат «ура»; на зеленый делают поворот кругом; если два флажка, например, голубой и красный — хлопают в ладоши и кричат «ура».

Игра «Перепутанное слово» заключалась в следующем: массовик составлял список слов, в которых был перепутан порядок букв, например: рулжан вместо журнал, тремасинт вместо сантиметр, аталоп вместо лопата, раписапо вместо папироса, отактел вместо котлета, некосир вместо керосин, куриное вместо рисунок, упечах — чепуха, кихенат — техника и т. д., а играющие должны были их отгадать, произнеся слово правильно.

Любили задавать загадки типа: сколько концов у пяти палок (многие кричали «пять!»), или: сидит человек, а вы не можете сесть на его место. Где он сидит? — У вас на коленях, или: что было после 21 июня — 22-е (тогда еще не думали, что это дата начала войны), или еще спрашивали, как правильно писать: шесть плюс семь равняется одинадцати или одиннадцати? Кто кричал одинадцати, кто — одиннадцати, а на самом деле — тринадцати.

Любили петь хором. У массовиков для этого были заготовлены тексты песен, написанные большими буквами на больших листах бумаги. В общем, развлекались, как могли.

Тридцатые годы стали вообще временем массовых гуляний, массовых игр и массовых шествий. Ради них руководители нашего государства были готовы снести храм Василия Блаженного и Исторический музей. К проведению торжественных мероприятий готовились, их фотографировали, снимали на кинопленку. Например, в Управлении московских зрелищных предпри ятий (УМЗП) по случаю 1 Мая 1932 года был разработан специальный план. В нем говорилось, что в основу организации 1 Мая должны быть положены решения XVII партконференции, а целями проведения праздничных шествий должны стать мобилизация творческой инициативы трудящихся на успешное завершение пятилетнего плана, разоблачение интервенционистических планов империалистов против СССР, пропаганда огромных достижений ленинской национальной политики и пропаганда боевых задач Коминтерна. Шествие по Москве должно было продемонстрировать также готовность советских людей к решительному и развернутому наступлению на капиталистические и оппортунистические элементы.