Статьи - Виссарион Белинский

Чему удивляться, что шестнадцатилетний мальчик так смотрел на Наполеона в то время, как на него так же точно смотрели и престарелые и возмужавшие поэты! Гораздо удивительнее, что этот мальчик, через пять лет после того, сказал о Наполеоне:

Над урной, где твой прах лежит,Народов ненависть почилаИ луч бессмертия горит!

Да будет омрачен позоромТот малодушный, кто в сей деньБезумным возмутит укоромЕго развенчанную тень! Хвала!.Он русскому народуВысокий жребий указалИ миру вечную свободуИз мрака ссылки завещал.

Эти стихи и особенно этот взгляд на Наполеона, как освежительная гроза, раздались в 1821 году над полем русской литературы, заросшим сорными травами общих мест, и многие поэты, престарелые и возмужалые, прислушивались к нему с удивлением, подняв встревоженные головы вверх, словно гуси на гром…

Но между «лицейскими» стихотворениями гораздо более ознаменованных сильным влиянием Батюшкова. Таковы пьесы: «К Наталье», «К молодой актрисе», «Князю А.М. Горчакову», «Осгар», «Эвлега», «Воспоминание» (Пущину), «Сон» (отрывок), «К молодой вдове», «Мое завещание друзьям», «Наездник», «К Г…у», «Мечтатель», «К П…у», «К В. лгу», «Городок». Даже в пьесах, написанных под влиянием других поэтов, заметно в то Же время и влияние Батюшкова: так гармонировала артистическая натура молодого Пушкина с артистическою натурою Батюшкова! Художник инстинктивно узнал художника и избрал его преимущественным образцом своим. Это показывает, до какой степени силен был в Пушкине художнический инстинкт. Как пи много любил он поэзию Жуковского, как ни сильно увлекался обаятельностию ее романтического содержания, столь могущественною над юною душою, но он нисколько не колебался в выборе образца между Жуковским и Батюшковым, и тотчас же, бессознательно, подчинился исключительному влиянию последнего. Влияние Батюшкова обнаруживается в «лицейских» стихотворениях Пушкина не только в фактуре стиха, но и в складе выражения, и особенно во взгляде на жизнь и ее наслаждения. Во всех их видна нега и упоение чувств, столь свойственные музе Батюшкова; и в них проглядывает местами унылость и веселая шутливость Батюшкова. Пушкин занял у него даже любимые имена, и в особенности Хлою и Делию, и манеру пересыпать свои стихотворения мифологическими именами Купидона, Амура, Марса, Аполлона и проч., и любимые его выражения: цитерская сторона, девственная лилея и тому подобные. Вспомните стихотворения Батюшкова, заимствованные им из Парни, и потом послание «К и – ну», и сравните с ним пьесы Пушкина «К Наталье» и «К молодой вдове»: вы увидите в них Пушкина учеником Батюшкова.

Ночь придет – и лить тебяВяжу я в пустом мечтанье,Вижу в легком одеяньеБудто милая со мной;Робко, сладостно дыханье,Белой груди колыханье,Снег затмившей белизной —И полуоткрыты очи,Скромный мрак безмолвной ночи —Дух в восторг приводят мой!..Я один в беседке с нею:Вижу девственну лилею,Трепещу, томлюсь, немею…

Но, Наталья, ты не знаешь,Кто твой нежный Селадон?Ты еще не понимаешь,Отчего не смеет онИ надеяться? – Наталья!Выслушай еще меня:Не владелец я сераля,Не арап, не турок я;За учтивого китайца,Грубого американцаПочитать меня нельзя.Не представь и немчуроюС колпаком на волосах,С кружкой, пивом налитою,И с цигаркою в зубах;Не представь кавалергардаВ каске, с длинным палашом —Не люблю я бранный гром:Шпага, сабля, алебардаНе тягчат моей руки.

По отделке и стиху это стихотворение слишком отзывается детскою незрелостию; но следующее и по стихам напоминает Батюшкова;

Лида! друг мой неизменный,Почему сквозь легкий сонЧасто негой утомленный,Слышу я твой тихий стоп?Почему в любви счастливойВидя страшную мечту,Взор недвижный, боязливый,Устремляешь в темноту?Почему, когда вкушаюБыстрый обморок любви,Иногда я примечаюСлезы тайные твои —Ты рассеянно внимаешьРечи пламенной моей,Хладно руку прижимаешь,Хладен взор твоих очей?О бесценная подруга!Вечно ль слезы проливать,Вечно ль мертвого супругаИз могилы вызывать!Верь мне: узников могилыТам объемлет вечный сон;Им не мил уж голос милый,Не прискорбен скорби стон.Не для них – весенни розы,Сладость утра, шум пиров,Откровенной дружбы слезыИ любовниц робкий зов!..Рано друг твой незабвенныйВздохом смерти воздохнулИ, блаженством упоенный,На груди твоей уснул.Спит увенчанный счастливец!Верь любви – невинны мы —Нет! разгневанный ревнивецНе придет из вечной тьмы;Тихой ночью гром не грянет,И завистливая теньБлиз любовника не станет,Вызывая спящий день!

Пьесы: «Осгар» и «Эвлега» навеяны скандинавскими стихотворениями Батюшкова. В то время пользовалось большою известностью действительно прекрасное послание Батюшкова к Жуковскому – «Мои пенаты». Оно родило множество подражаний. Пушкин написал, в роде и духе этого стихотворения, довольно большую пьесу «Городок»:

Философом ленивым,От шума вдалеке,Живу я в городке,Безвестностью счастливом,Я нанял светлый домС диваном, с камельком;Три комнатки простые —В них злата, бронзы нет,И ткани выписныеНе красят их паркет;Окошки в сад веселый,Где липы престарелыС черемухой цветут;Где мне в часы полдневныБерезок своды темныПрохладцу сень дают;Где ландыш белоснежныйСплелся с фиялкой нежной,И быстрый ручеек,В струях неся цветок,Невидимый для взора,Лепечет у забора.Здесь добрый твой поэтЖивет благополучно;Не ходит в модный свет;На улице каретНе слышен стук докучный;Здесь грома вовсе нет;Лишь изредка телегаСкрыпит по мостовой,Иль путник, в домик мойПришед искать ночлега,Дорожною клюкойВ калитку постучится…Блажен, кто веселитсяВ покое, без забот,С кем втайне Феб дружитсяИ маленький Эрот;Блажен, кто на простореВ укромном уголке,Не думает о горе,Гуляет в колпаке,Пьет, ест, когда захочет,О госте не хлопочет!

Подобно Батюшкову, Пушкин в этом стихотворении говорит о своих любимых писателях, которые заняли место па полках его избранной библиотеки. Только он говорит не об одних русских писателях, но и об иностранных:

Друзья мне – мертвецы,Парнасские жрецы,Над полкою простою,Под тонкою тафтою,Со мной они живут,Певцы красноречивы,Прозаики шутливы,В порядке стали тут,Сын Мома и Минервы,Фориейский злой крикун,Поэт в поэтах первый,Ты здесь, седой шалу и!Он Фебом был воспитан,Издетства стал пиит;Всех больше перечитан,Всех менее томит;Соперник Эврипида,Эраты нежный друг,Арьоста, Тасса внук —Скажу ль?.. отец Кандида —Он все; везде великЕдинственный старик!На полке за ВольтеромВиргилий, Тасс с Гомером,Все вместе предстоят.В час утренний досугаЯ часто друг от другаЛюблю их отрывать.Питомцы юных граций —С Державиным потомЧувствительный ГорацийЯвляется вдвоем.И ты, певец любезный,Поэзией прелестнойСердца привлекший в плен,Ты здесь, лентяй беспечный,Мудрец простосердечный,Ванюша Лафонтен!Ты здесь – иДмитрев нежный,Твой вымысел любя,Нашел приют надежныйС Крыловым близ тебя.Но вот наперсник милыйПсихеи легкокрылой!О добрый Лафонтен,С тобой он смел сразиться…Коль можешь ты дивиться,Дивись: ты побежден!Воспитанны Амуром,Вержье, Парни с ГрекуромУкрылись в уголок(Не раз они выходятИ сои от глаз отводятПод зимний вечерок).Здесь Озеров с Расином,Руссо и Карамзин,С Мольером-исполиномФонвизин и Княжнин.За ними, хмурясь важно,Их грозный аристархЯвляется отважноВ шестнадцати томах.Хоть страшно стихоткачуЛагарпа видеть вкус,Но часто, признаюсь,Над ним я время трачу.Кладбище обрелиНа самой нижней полноВсе школьнически толки,Лежащие в пыли,Визгова сочиненья,Глупона песнопенья,Известные творенья,Увы! одним мышам.Мир вечный и забвеньеИ прозе и стихам!По ими огражденну(Ты должен это знать)Я спрятал потаеннуСафьянную тетрадь.Сей свиток драгоценный,Веками сбереженный,Oт члена русских сил,Двоюродного брата,Драгунского солдатаЯ даром получил.Ты, кажется, в сомненьи…Не трудно отгадать;Так, это сочиненья,Пропревшие печать.Хвала вам, чада славы,Враги парнасских уз!О князь, наперсник муз,Люблю твои забавы;Люблю твой колкий стихВ посланиях твоих;В сатире – знанье светаИ слога чистоту,И в резвости куплетаИгриву остроту —И ты……Как, в юношески лоты,В волнах туманной ЛетыИх гуртом потопил;И ты, замысловатый«Буянова» певец,В картинах столь богатыйИ вкуса образец;И ты, шутник бесценный,Который МельпоменыКотурны и кинжалИгривой Талье дал!Чья кисть мне нарисует,Чья кисть скомпонируетТакой оригинал!Тут вижу я: с ЧернавкойПодшила слезы льет.Но назову ль детину,Что доброю поройТетради половинуНаполнил лишь собой!О ты, высот ПарнасаБоярин небольшой,Но пылкого ПегасаНаездник удалой!Намаранные оды,Убранство чердаков,Гласят из рода в роды:Велик, велик – Свистов!Твой дар ценить умею,Хоть, право, не знаток;Но здесь тебе не смеюХвалы сплетать венок:Свистовским должно слогомСвистова воспевать;Но убирайся с Богом!Как ты, в том клясться рад,Не стану я писать.

Несмотря на явную подражательность Батюшкову, которою запечатлена эта пьеса, в ней есть нечто и свое, пушкинское: это не стих, который довольно плох, но шаловливая вольность, чуждая того, что французы называют pruderie (жеманством (фр.)), и столь свойственная Пушкину. Он нисколько не думает скрывать от света того, что все делают с наслаждением наедине, но о чем все, при других, говорят тоном строгой морали; он называет всех своих любимых писателей… Юношеская заносчивость, беспрестанно придирающаяся сатирою к бездарным писакам, и особенно главе их, известному Свистову, также характеризует Пушкина.