Игра королев - Дороти Даннет

— Меня никто не просил, — отозвался Лаймонд с легким сожалением. — Тогда сочли, что только у прелатов и баронов карманы и фиги достаточно велики.

Ричард выругался. Лорд Херрис спас положение, внезапно спросив своим низким голосом:

— Поскольку господин Кроуфорд младший сын, разве имело смысл заставлять его подписывать присягу? Какие услуги мог бы он оказать английскому королю в Шотландии?

Епископ возразил, тяжело дыша:

— Я не согласен. В конце концов он наследовал брату. Да будь он невиновен, он уже как-нибудь исхитрился бы вернуться домой — под любым предлогом.

— Разве вы не замечаете несоответствия? — сказал Лаймонд. — Будь я тайным советником, со стороны англичан, во-первых, было бы крайне опрометчиво брать меня в плен. И будь я тайным соглядатаем, моей первой мыслью было бы вернуться в Шотландию как можно скорее. Если послушать епископа, то моя измена состоит в том, что я не обещал, вернувшись в Шотландию, тайно умышлять против королевы. Если это измена, то давайте тут и покончим. В подобной измене я сознаюсь.

Лаудер оставался невозмутимым.

— Вы не предлагали корою Генриху никаких услуг?

— Нет.

— Может быть, вы до этого оказывали ему услуги?

— Нет, не оказывал.

В лице генерального прокурора мелькнуло легкое сожаление.

— Значит, передача Фрэнсису Кроуфорду, шотландскому дворянину, поместья Гардингтон в Бэкингемшире явилась всего лишь хитроумной уловкой с целью заставить нас поверить в то, что таковые услуги все же были оказаны? Король Генрих, должно быть, счел вас важной птицей, господин Кроуфорд. Вы, я полагаю, приняли и титул, и земли?

— Да, принял.

— И вы не можете объяснить нам, почему вы получили все это, если не в награду за оказанные услуги?

— Христианнейший холостяк Европы не имел со мной ничего общего, — проговорил Лаймонд. — Ему взбрело в голову, что так он заставит меня держать язык за зубами. И обуздает свою племянницу.

— Ах да. Леди Маргарет Дуглас, ныне графиню Леннокс. Должны ли мы понять так, что, плененная вашим обаянием, эта дама попросила Гардингтон в приданое? — Сэр Джордж Дуглас, отметил Лаудер, так и впился глазами в узника.

— Не совсем так. Леди Маргарет — женщина неистовых страстей, но никогда не теряет головы. Ее дважды подвергали заключению за то, что она ставила престолонаследие под угрозу, а один из ее любовников, если вы помните, умер в Тауэре, объевшись шотландской требухой и перепив английского эля. Нет, это не так. Если подумать, она хотела… новых эмоций, сильных ощущений. И заставила дядю придержать меня, объявив, будто я кое-что обнаружил, и добавив, видимо, даже такие вещи, о которых я и слыхом не слыхивал.

Все тактично промолчали, и только Метвен, выживший из ума, спросил:

— И что же вы обнаружили?

Лаймонд не смотрел на сэра Джорджа, но и не избегал его взгляда.

— Какие-то планы, касавшиеся тогдашней политики: чуть позже о них стало известно всем. Я имел доступ в комнаты, которые при обычном положении вещей были бы для меня закрыты, и случайно наткнулся на них.

— В спальне, да? — осведомился королевский прокурор.

Лаймонд поднял глаза:

— Не всякую грамоту оправляют в рамочку и вешают в спальне, милорд.

Заместитель председателя громко расхохотался.

— Ладно, — продолжал Генри Лаудер. — У вас есть поместье, прекрасная леди предлагает вам свою любовь, но ее злобный дядюшка не дает насладиться всем этим. Пожалованные вам земли уже вызвали подозрения у шотландцев, и ваше возвращение домой сделалось окончательно невозможным, когда среди ваших соотечественников пронеслась весть, что вы не только ответственны за поражение у Солуэй-Мосс, но и не первый год уже занимались передачей тайных сведений и плели интриги. Зачем же составлять этот зловещий заговор, господин Кроуфорд? Если король Генрих невзлюбил вас, разве не нашел бы он более простого и верного способа покончить с вами?

Неожиданно вмешался Арджилл:

— Я, пожалуй, мог бы кое-что прояснить. Как раз после того, как пленники прибыли в Лондон, его величество узнал, что наш король умер и Шотландией будет править регент, и немедленно стал заигрывать с самыми влиятельными шотландскими семьями, желая склонить их на свою сторону. Поэтому-то пленников забрали из Тауэра и перевели в лучшие помещения, а самых знатных отпустили, попросив подписать присягу в верности английскому королю. Неподходящий момент для того, чтобы расправиться с военнопленным, пусть даже и не самым значительным.

— И еще, — продолжил Лаймонд, искусно, словно на диспуте, развивая тему, — он, возможно, желал защитить истинного поставщика информации. В Эдинбурге что-то заподозрили — и он поспешил замести следы, сделав из меня козла отпущения. Дома я оказался обесчещен, в Лондоне еще оставались шотландцы пленники, и вот тогда-то он смог распорядиться моей судьбой.

— Но вы все же остались в живых?

— Меня отвезли в Кале и устроили так, что я попал в руки французов. Все очень просто.

— А потом — галеры?

— Да, — произнес Лаймонд ровным голосом без всякого выражения, — потом галеры.

— Ну вот и дождались, — сказал Бокклю и повернулся в кресле всем своим мощным телом. — Уж эти судейские! Взгляните-ка на него: глаза разгорелись, будто у коровы на клеверном поле.

Генеральный прокурор заговорил мягко и ласково, без всякой насмешки:

— Как можем мы отнестись равнодушно к стольким злоключениям? Перед нами человек обманутый и несчастный: лучшие умы королевства обвели его вокруг пальца, распутная дама королевских кровей соблазнила его; его похитили, заклеймили, приковали вместе с голодными язычниками к веслу галеры и ударами бича гнали по морям два ужасных лета.

— Взгляните на него! Он слаб, он ранен бывшими своими друзьями — но это невозможно вынести! Он невинен и чист душою — то, что он, по собственному признанию, предал и соблазнил юную слепую девушку, никак не запятнало его. Забудем на мгновение, как грабили и убивали те люди, которыми он командовал до недавнего времени, и мы найдем его добродетельным. Забудем безжалостные интриги, коварные, своекорыстные планы, о которых мы услышали сегодня, и мы увидим, что он простодушен и раним. Вспомните наконец, как он вел себя сегодня, вспомните эти дерзкие речи, этот на славу подвешенный язык, не пощадивший и нас, лордов, представляющих Верховный суд страны. Кажется ли вам, что этот пропойца, этот изгой, этот негодный сын злополучного семейства и есть герой преподнесенной нам жалостной истории? Или вы полагаете, как и я, что преподнесли нам нагромождение небылиц?