Английские корни немецкого фашизма - Мануэль Саркисянц

«Политика умиротворения», которую проводил Невилл Чемберлен, и его отказ помешать гитлеровской экспансии в 1938 г. спасли режим Гитлера от заговора прусских генералов. Мало того, что — благодаря нажиму Чемберлена в 1938 г. — Гитлеру в 1939 г. достался чехословацкий арсенал, которого хватало для укомплектации не менее пяти (если не сорока) новых дивизий. По некоторым сведениям, каждый третий танк, использовавшийся Германией при вторжении во Францию, был чехословацкого производства. За время, прошедшее между фактической передачей Чемберленом чехословацких заводов Шкода Гитлеру, и началом войны между Англией и Германией (октябрь 1938 г. — сентябрь 1939 г) эти заводы успели произвести для Гитлера столько оружия, сколько произвели все британские заводы за тот же период времени.[1695]

Отдав без борьбы территории, завоевание которых силой стало бы самоубийством для Третьего рейха, Чемберлен создал для «фюрера» авторитет непогрешимости, непобедимости: «Если бы Англия вместе с Францией вступили в войну на стороне оборонявшейся Чехословакии [в 1938 г. ], Германия, без сомнения, вскоре потерпела бы поражение».[1696] Такого мнения придерживались даже в ставке верховного командования Гитлера. Но Британские начальники штабов в то время даже не собирались предпринимать в Европе никаких военных операций: для них важнее была защита Индии и Египта.[1697]«Аргументы» о мнимой военной слабости Великобритании представляли собой «рационализацию инстинктивного желания прыгнуть на подножку к диктаторам [оси]».[1698]

Совершенно очевидно, что интересы британских империалистов не шли вразрез с представлениями о господстве белой расы над туземцами колоний — господстве, которое тоталитарный расизм Гитлера мог только усилить. Ведь расизм, ставший тоталитарным, очень соблазнительно было использовать для укрепления расового владычества европейцев над цветными — вопреки учениям о равенстве и тенденциям к эмансипации.[1699] Так, в 1937 г. в Третьем рейхе, к примеру, пообещали ввести смертную казнь для цветных за сексуальную связь с белой женщиной — во имя борьбы с «расовым кровосмешением» в колониях и более развитого «апартеида».[1700] Безусловно, немецкий расизм был гораздо более радикального толка, чем его английский собрат в парламентской Великобритании. И поскольку такой объем власти, как при Гитлере, расисты не могли получить ни в Англии, ни из рук Англии, то тем более соблазнительным представлялось использовать Третий рейх во внешней политике Великобритании, направленной на сохранение расовой империи. Однако желание Чемберлена укрепить Третий рейх вытекало не только из утилитаристских соображений — к ним примешивалось и инстинктивное ощущение избирательного сродства британской и австро-баварской «расы господ». «С тем типом человека, которого знаешь уже долгое время, сразу начинаешь чувствовать себя, как дома». «Диктатор — ближе всего к крупному английскому землевладельцу», — говорил виконт Лимингтон, восхищавшийся Гитлером и прочими диктаторами за то, что они возрождали истинные английские качества. Это и вправду было истинное, инстинктивное сродство.[1701] Такое развитие событий предчувствовал и Альфред Розенберг, утверждавший: «Расистская Германия… в конце концов непременно вызовет симпатию у Британии. Ведь в основе Британской империи лежат те же заявления о господстве, обоснованные расой».[1702] Это было не только узнавание (упомянутое во многих публикациях) в гитлеровских «наполас» духа английских паблик-скул. Прежде всего здесь имело место узнавание родства по сути (отраженного в публикациях слабее) — хоть и разного по степени радикализма, но все-таки бесспорного — родства в представлениях о расе, об интересах государства, о силе и бессилии. Это родство лучше, чем любые поверхностные аналогии, объясняет привлекательность Третьего рейха в глазах сэров невиллов гендерсонов, маркизов лондондерри, сэров сэмюэлей хоров, лордов ллойдов и лотианов. В документах германского МИДа отмечено, что лорд Лотиан давал «инстинктивно верную оценку величия нашего фюрера. Он видит в фюрере empire builder [строителя империи]… наподобие Сесила Родса… Лотиан… ощущает внутреннее родство немецких и британских притязаний на власть…».[1703] И это при том, что лорд Лотиан был либералом — по крайней мере, в духе империалистического «либерализма лорда Розбери». Каковы же тогда были английские не-либералы?

В конце концов Невилл Чемберлен как консервативный премьер-министр отверг предложенный Лигой наций принцип коллективной безопасности, поверив в обещанную в «Mein Kampf» восточную экспансию Гитлера — того самого Адольфа Гитлера, которого вдохновил, если не сказать запрограммировал, другой Чемберлен — визионер Хьюстон Стюарт.

Безусловно, юдофобия Гитлера восходит к венскому периоду его биографии, но навязчивое представление о демонических недочеловеках он не мог перенять у венских антисемитов,[1704] а (как считает Иоахим Кёлер) только из мира представлений Хьюстона Стюарта Чемберлена (мифологизировавшего британский расовый империализм),[1705] героем которого был германский спаситель «человечества из когтей вечно-животного». Ведь, согласно доктрине этого британского вдохновителя Адольфа Гитлера, «финикийский народ [семитов]… [необходимо] истребить». «Если бы римляне не разрушили Карфаген… фатальное семитское наводнение навсегда затопило бы Европу»; «само существование семитов-евреев в своем крайнем проявлении есть преступление против сакральных законов жизни».[1706] Хьюстон Стюарт Чемберлен первым поднял этот апокалиптический императив («байрейтский кружок» задним числом спроецировал его на мышление Рихарда Вагнера) «на уровень категорического требования, которое выполнял Гитлер: уничтожение европейских евреев». «Я ненавижу их всеми силами души, ненавижу и ненавижу!» — писал Чемберлен о евреях. И «эта навязчивая идея… стала задачей, выполнение которой было возложено на Гитлера», — заключал Иоахим Кёлер. Согласно его данным, именно англичанин Хьюстон Стюарт Чемберлен подвел австро-баварского «националистического барабанщика» к этому последнему выводу.

В результате защита на Нюрнбергском процессе могла бы сослаться на «подстрекательство» со стороны Чемберлена и даже представить в доказательство факты, совпадавшие с выводами Иоахима Кёлера: «Хьюстон Чемберлен… утверждая в отношении нацистского фюрера, что тот — единственный, кто осмелится из своего знания о «смертоносном влиянии еврейства» сделать выводы для своей «деятельности», запрограммировал Гитлера.[1707] Избранник стал орудием мира идей этого Чемберлена» — его «видения спасителя» из «сумерек богов» (1923–1924) — задолго до того, как другой Чемберлен, Невилл, премьер-министр, в 1937–1939 гг. стал прагматично использовать Третий рейх как орудие английской политики на «восточном пространстве». Невиллу Чемберлену принадлежит не меньшая заслуга в упрочении власти Гитлера в 1938 г. (не в последнюю очередь благодаря демонстрации «непогрешимости» фюрера), чем Францу фон Папену — в захвате власти Гитлером в 1933 г.

Во всяком случае, после этого захвата Хьюстон Стюарт Чемберлен продолжал считаться у нацистов «провидцем Третьего рейха»: «Немецкий народ, не забудь, что это был пришелец извне… [как] сто лет назад англичанин Карлейль… так и сегодня англичанин… с первых шагов Адольфа Гитлера понял, что тот избран судьбой».[1708] Нацизм, в свою очередь, с полным правом называл Хьюстона Чемберлена «отцом нашего духа». «Привет тебе. Пионер. Первопроходец», — так величал его доктор Геббельс.[1709]

Теперь же на соотечественников «фюрера» — исполнителя (Ausfuhrer) завета своего британского вдохновителя, этого английского «пионера и первопроходца» нацизма — в конечном счете возлагается коллективная вина за то, что они пошли путем, который духовно проложил для них этот гитлеровский первопроходец из Англии!

Если же против нацистских властителей было бы выдвинуто обвинение в немецком народном суде — не в последнюю очередь за то, что они довели немецкие армии до военной, а немецкий народ — до национальной катастрофы, — и тут защита могла бы сослаться на то, что Третьим рейхом руководили исполнители последней воли британца Хьюстона Чемберлена, исполнители завещания, которое едва ли могло в такой степени воплотиться в жизнь без политического содействия Невилла Чемберлена и ему подобных.

«Политика умиротворения» Германии проводилась Британией… а не только Чемберленом», — напоминал Гейнс Пост.[1710] Поэтому вполне логично, что для сохранения «хорошей мины при плохой игре» британскому истеблишменту необходимо было опротестовать представления о том периоде, как о «моралите, в котором Чемберлен и его сторонники играли роль виновных».[1711] Аргументация очевидна; ведь собственные поступки не следовало оценивать с точки зрения морали. Ведь именно тогда, в 1938 г., «в те дни реализма принципиальность считалась эксцентричностью, а идеалы — истерикой».[1712]