Таежный гамбит - Юрий Достовалов

— Но, по крайней мере, вы оставляете за нами право… — резко спросил Худолей, но Мизинов прервал его:

— Конечно, господин полковник, ваше право у вас никто не отнимал. Вы же имеете в виду ваше право застрелиться? Я правильно вас понял?

— Совершенно верно, ваше превосходительство.

— Какой же ответ вы дадите завтра поутру? — спросил доктор Иваницкий.

— В качестве ответа, когда явится парламентер, я еще раз прикажу вам сложить оружие, — ответил Мизинов и обвел офицеров взглядом. Они твердо смотрели ему в глаза.

— Благодарю вас за понимание, господа, — грустно улыбнулся Мизинов. — Благодарю вас за все тяготы, которые вы претерпели в этом походе. Мне невероятно грустно, и в то же время душу охватывает чувство какого-то восторга, отрешения от всего мелкого. Вокруг меня замечательные люди, отдавшие все для победы, оставивших семьи, кинувшихся навстречу опасности и неизвестности, безропотно перенесших холод, голод, жестокие бои. Вы достойны восхищения. Я горжусь вами. Вы поистине герои… О вас сложат легенды…

— Ваше превосходительство, — озабоченно произнес Татарцев, — что с вами? Я не узнаю в вас прежнего командира, отважного начальника, поддержку нашу во всех испытаниях!

Мизинов, действительно, сильно изменился за прошедшие сутки. Лицо его стало серым, между глаз легла глубокая морщина.

— Простите, господа, но смерть Евгения Карловича многое объяснила мне. Эту ночь я почти не спал, все думал. И понял: все страсти, мечты, желанья отошли куда-то далеко-далеко. Одно стало понятно и ясно, как никогда: что придется умереть рано или поздно, это все равно все неизбежно. Придется испить чашу страданий до дна, пронести свой крест до конца. Евгений Карлович уже сделал свой личный выбор. Повторяю — личный! Каждый из вас вправе сделать свой личный выбор. Но как командир отряда, я делаю гораздо более ответственный и несказанно более мучительный выбор — приказываю сложить оружие!

Все опять помолчали. Негромко Татарцев спросил:

— Ваше превосходительство, но ведь в любом случае арест командира — с точки зрения воинской дисциплины — вещь, абсолютно недопустимая, вполне в духе так ненавистного вам семнадцатого года…

— А кто вам сказал, ротмистр, что случится арест командира? — Мизинов загадочно улыбнулся, глядя поверх голов офицеров, куда-то в пустоту.

5

На следующее утро, еще до рассвета Острецов велел расставить орудия на разных концах села. А когда взошло солнце, послал Пшеничного к белым. На этот раз комиссар вырядился еще экстравагантнее: нацепил концертную фрачную пару, а поверх нее накинул на плечи старую николаевскую шинель[77]. На ветру пелерина колыхалась, а Пшеничный театрально, небрежным движением забрасывал ее назад.

— Посмотрите, ротмистр, — обратился Худолей к Татарцеву. — И это господа победители?

И не успел Татарцев отреагировать, как Худолей скинул с плеча винтовку, приложился и выстрелил. Пшеничный опустил поводья, взмахнул руками и тяжело, мешковато повалился под копыта лошади. Ветер развевал пелерину его шинели, лошадь замешкалась и переступала ногами, дергая головой и отжевывая удила.

— Напрасно вы так, полковник, — подошел к ним Мизинов. — Теперь и впрямь выхода нет, как принимать бой. Вы погубили то, что еще можно было спасти…

— Лично я пришел сюда, чтобы воевать! — резко огрызнулся Худолей, сверкнув глазами.

— Не забывайте, полковник, что командир пока что я, — невозмутимо парировал Мизинов и крикнул:

— Прекратить стрельбу!

Офицеры послушались и стояли, напряженно всматриваясь вдаль. Со стороны красных некоторое время была тишина. Потом ее прорезали выстрелы пушек. Снаряды стали рваться посреди села, а потом появились наступающие цепи. Они были густы, все росли и росли на глазах, приближаясь к селу. Офицеры, забыв о приказе генерала, залегли в укрытия и вскинули винтовки. Когда появились густые цепи красных, обстрел прекратился. Мизинов посмотрел в бинокль и громко повторил:

— Они нас сомнут. Кровопролитие бессмысленно. Приказываю сложить оружие!

Худолей дерзко взглянул на Мизинова и скомандовал:

— Ого-о-нь!

Как и предполагал Мизинов, послушали не его, а Худолея. Залпом огрызнулись четыре сотни винтовок. «Какие же они все-таки самоотверженные люди, — подумал Мизинов. — И как я их люблю за это! Попробуй спаси их, когда они сами так и рвутся на смерть!»

Красные ускорили шаг, стремительно приближаясь к селу. На правом фланге наступающих бежал Файхо с группой бойцов. Он еще с вечера прокрался к окраине села и высмотрел укромный лог, по которому можно было незаметно прокрасться к штабной избе. Сейчас он бежал туда и увлекал за собой едва поспевавших за ним красноармейцев. Когда канонада усилилась и белые вжались в укрытия глубже, он беспрепятственно шмыгнул в овражек и кивнул оттуда догонявшим. Осмотрелся и кивнул головой в центр села: туда! Десять человек крадучись стали продвигаться к заветной цели Файхо.

А снаряды рвались все гуще и гуще, взрывали землю и засыпали ею глаза оборонявшихся. Ничего не было видно, и выведенный из терпения Брындин выпрямился и поднял окружавших его офицеров в атаку. Но они не пробежали и полусотни метров, как столкнулись с наступавшими и были подняты на штыки.

Внезапно все стихло. Пелена земли осела, и офицеры увидели, что красноармейцы плотной стеной стоят метрах в ста перед ними. Вдруг стена эта разомкнулась, и вперед вышел невысокий человек в военном кителе без погон. Офицеры тоже поднялись и встали напротив красноармейцев.

— Господа офицеры! — прокричал военный в металлический рупор, которым снабдил его Острецов. — Я начальник штаба отряда бывший штабс-капитан царской армии Неклюев. В отличие от вас, не был одурманен буржуями и японскими интервентами. Я честно служу моей родине. Уверяю вас, что каждому грамотному офицеру найдется место в рядах новой армии страны советов. Видите, я стал начальником штаба. А до этого воевал на колчаковском фронте. Не творите безрассудства! Сложите оружие! Село под прицелом артиллерии. Сохраните жизни свои и своих товарищей!

— У нас товарищей нет! — огрызнулся Худолей и оглянулся назад.

Мизинов стоял на крыльце штабной избы и в упор смотрел на заместителя.

— Полковник, будьте благоразумны, — спокойно, но настойчиво проговорил он. — Вы погубите людей. Приказываю сложить оружие!

— … гарантирует вам достойную службу и хороший продовольственный паек, — продолжал оратор. — Открыли двери советские военные академии… Каждый сможет учиться и принести пользу родине…