Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века - Геннадий Седов

— Леонид Канегиссер, двадцати двух лет. Студент политехнического института. Савинковец, поэт. Стрелял в упор, на пороге лифта. Сейчас допрашивается.

— Мотив ясен, — подал голос присутствовавший на обсуждении Яков Свердлов. — Пошли ва-банк. Авантюристы!

— Может, отменим сегодняшний политдень, Владимир Ильич? — поднял голову от бумаг протоколировавший совещание секретарь предсовнаркома Бонч-Бруевич.

Ленин со Свердловым выразительно переглянулись.

— Ни в коем случае! В особенности в свете случившегося. Феликс Эдмундович, — поворот головы в сторону Дзержинского. — Немедленно выезжайте в Петроград, возглавьте расследование! Завтра проведем заседание ВЦИК, обсудим текущий момент, примем решения… Объявление о злодейском убийстве Моисея Соломоновича напечатали? — поднялся из-за стола.

— Вот, Владимир Ильич, — протянул Бонч-Бруевич свежий номер «Правды».

— Хорошо, — Ленин отложил в сторону газету. — Машину подали?

— У порога, Владимир Ильич.

— Все, я поехал, — пошел он к выходу. — Передавайте мне с нарочными все оперативные сообщения.

Подсадная утка (продолжение)

— …А когда воцарилась компания Керенского, Чернова и прочих, — доносилось из глубины цеха, — то это правительство, шатавшееся и лишенное почвы, только и пеклось о кровных интересах близкой им буржуазии.

Она морщилась, прислонившись к стене: гвозди! в обоих ботинках! Не заметила, обуваясь перед выходом: в дороге кольнуло раз и другой. На трамвайной остановке отошла в сторону, нашла на обочине булыжник, пристукнула торчавшие из стелек острые головки. Некоторое время было терпимо, а потом опять: наступишь — мука смертная. В такой ситуации, надо же!

Вокруг толпились рабочие. Тянули шеи, хлопали к месту и не к месту в сторону покрытого кумачом помоста, с которого рубил энергично рукой воздух крутолобый оратор в темно-серой паре.

«Поговори, поговори, демагог!»

В жизни не испытывала ни к кому подобной ненависти. Эти, стоящие рядом пролетарии. Что они знали о записном болтуне, умеющем доказать как дважды два, что черное это белое, а белое — черное? Что он им дал, воцарившись в Кремле? Карточки, хлебные «хвосты», вонючую требуху на обед? А ведь читала когда-то его статьи в газетах, считала ярким, прозорливым публицистом. Все эти его теории, пламенные выступления с трибун международных съездов, конференций, Интернационала, борьба с уклонистами, меньшевиками, нападки на социалистов-революционеров, на черта, на дьявола — все велось к простому желанию: властвовать! Поселиться в кремлевских палатах, раскатывать на автомобилях из царского гаража. Радуйся, русская земля: у тебя большевистский царь! Владимир Первый. Волк в овечьей шкуре.

Ничего, недолго осталось: Саша и Григорий Иванович не промажут.

Пошевелила подошвой в ботинках, нащупала пальцами проклятые гвозди. Осторожно выпростала ступню, погладила рваные ранки.

Сквозь стеклянные «окна-фонари» под балочным потолком цеха лились августовские сумерки, пахло мазутом, металлической окалиной.

… — Рабочие же прекрасно сознали, что покуда будут жить в умах феерии о демократической республике и учредительном собрании, до тех пор по-прежнему будет тратиться пятьдесят миллионов рублей ежедневно на пагубные для них военные цели, до тех пор они никогда не увидят выхода из капиталистического гнета.

— Правильно, товарищ Ленин! — голос из глубины помещения.

Жидкие, непродолжительные хлопки…

Она пришла на завод за час до начала митинга. Видела мельком Лиду, Усова, Григория Ивановича. Семенов, проходя мимо, незаметно ей подмигнул.

Ленин еще не приехал, выступал на Хлебной бирже. Через проходную тянулись успевшие приодеться после работы мастеровые, некоторые с женами. На стене гранатного цеха вывешивали кумачовый транспарант: «Да здравствует рабоче-крестьянское правительство!» Встречавший участников митинга немолодой председатель заводского профсоюза в темной тужурке вручал каждому — кому ленточку, кому флажок, наставлял: «Приветствуйте товарища Ленина дружно. Хлопайте, не жалейте ладоней. В шестой раз приезжает, от дел государственных отрывается — ценить надо».

Он приехал на автомобиле к восьми, быстро прошел в цех. Она протолкалась в дверь одной из последних, встала неподалеку от входа…

«Кажется, заканчивает»…

Вокруг аплодировали, он сошел с помоста, двинулся в окружении десятка рабочих к выходу.

Прижимая к груди ридикюль с «браунингом» и зонтик, она выскользнула наружу, пошла следом.

Он стоял в нескольких шагах от нее, держал в руке пальто. Уставший, озабоченный. Слушал какую-то мордастую тетку в серой кофте.

— Как же так, товарищ Ленин, — тараторила тетка. — Вот вы говорили — можно привозить из села муку, а на вокзалах муку отбирают. Племянник моего соседа привез меру муки от родственников, а ее забрали красноармейцы.

— По новому декрету нельзя, гражданка, — поморщился он. — Запрещено. Со спекуляцией хлебом надо бороться…

Глянул в сторону стоявшего в нескольких метрах автомобиля с открытой дверцей, шагнул в ту сторону.

«Где же Протопопов? Григорий Иванович? Что-то не сработало?»

Над головой в этот миг прозвучал сухой хлопок, прокатилось в глубине двора раскатистое эхо.

— Стреляют! — изумился кто-то рядом.

Ленин был невредим. Пошел к лакированному «Рено» с заработавшим двигателем. Остановился, опершись на автомобильное крыло, махал прощально кепкой.

«Ну, нет, номер не пройдет!»

Она щелкнула замком портфеля, нащупала на дне револьвер, вытащила. Вскинула руку в направлении изумленно глядевшего на нее узкоглазого буржуя в рабочей кепке, нажала на гашетку — раз! другой! третий! Швырнула куда-то револьвер.

Он рухнул ничком на землю.

— Убивают! — завопила стоявшая рядом мордастая тетка.

— Ленина убили! — выкрикнули у нее над ухом.

— Кто убил?

— Парень в фуражке! Побег к забору!

— Держи!

Возле неподвижно лежавшего Ленина столпились рабочие, кучка людей бежала в панике к воротам. Ее никто не задерживал. Шла прихрамывая к проходной, оказалась за оградой. Пела счастливо душа: получилось! Узурпатор мертв! Не ушел от возмездия!

Шагала рядом с какими-то людьми по сумеречному переулку, изумлялась: «Все как на заказ: ни у него никакой охраны, ни на заводе. Чудеса!»

Что-то все же томило исподволь, мешало ощутить во всей полноте радость. Ну хорошо, думала, Ленин мертв. Устроят всероссийский плач по любимому вождю, похоронят с почестями. Дальше что? Кто раскроет людям глаза, объяснит, из-за чего прозвучали выстрелы на заводе, во имя какой цели? Конечно же, не утратившая былую славу бесстрашной революционерки Маруся Спиридонова. Не большевистские чиновницы Вера Штольтерфот и Маруся Беневская. Острый пробежал холодок по коже: она! она! Фанни Каплан! В трех водах топленая, в трех кровях купаная, в трех щелоках вареная…