Антология современной азербайджанской литературы. Проза - Исмаил Шихлы

Банкет подошел к концу. Самым запоминающимся моментом было то, что трехлетний сын Гриба у него на коленях справил свою природную нужду; когда гости узнали об этом, они громко расхохотались, а к ним присоединились Гриб и его жена. Тогда он поднял бокал и сказал: «Сегодня самый ценный подарок на твой день рождения преподнес твой сын», — и, расхохотавшись, все захлопали в ладоши. Гриб со своей женой посчитали необходимым почистить «подарок» сына и встали из-за стола. Правда, он не помнил, кто с кем ушел; помнил только то, что, проводя его, Гриб, краснея, что-то говорил проникновенно, а его жена долго не убирала свои руки из его ладоней, говоря сладкие, нежные слова.

Когда он увидел, что до остановки все разошлись в разные стороны, он понял, что банкет длился около трех часов, ибо еще не стемнело. Он порядочно выпил, но, несмотря на это, свободно передвигался, только в мозгах у него был сплошной туман, и, глядя через этот туман, он увидел своего учителя и очень обрадовался. Профессор, студентом которого он был пятнадцать-шестнадцать лет назад, порядком постарел, ничего похожего не осталось от его былого облика; на нем был костюм небесно-голубого цвета, а на голове — кепка того же цвета. Положив руки за спину, он прохаживался туда-сюда, словно некогда в аудитории. Он не смог заставить себя подойти к нему, словно причина всех прошлых неудач за прошедшие годы заключалась в этом мужчине; поздоровавшись с ним, он как минимум должен был солгать: что, мол, все у меня хорошо, отличная работа, женат, все семейные дела идут отлично, я готов служить вам, если вы того пожелаете… Хорошо, что подоспел автобус, увез учителя и положил конец его беспокойству…

…Тогда же он увидел эту женщину: она стояла напротив продавца рыбы, поставившего свою корзину прямо на остановке, рассматривала двухкилограммового осетра, глядя на расщелину его жабр, нюхала, торговалась с продавцом рыбы по поводу цены. Продавец рыбы бросил двусмысленную реплику, женщина не ответила, но и рыбу не стала покупать, отошла и стала ждать автобус. С виду она была привлекательна: не накрашена, одета прилично, не пожирала глазами людей, но походила на человека в безвыходном положении — во всяком случае, подобная мысль пришла мне в голову, когда он увидел, что она не садится ни в один из автобусов. «Допустим, что мне некуда торопиться, и я не хочу проводить время в четырех стенах чужого дома, я могу убить пару своих свободных часов с каким-нибудь другом или знакомым в чайхане. А ты как?» Немного погодя возле женщины стал крутиться молодой прыщавый парень, который успел сказать ей что-то, а женщина в знак протеста перешла на другое место, парень же, еще раз покрутившись вокруг нее, пропал без следа…

Раза два их взгляды скрестились, а на третий раз, когда женщина повернулась и посмотрела в его глаза, они безмолвно поняли друг друга. Правда, у него в мыслях вначале ничего дурного не было, затем, подумав, что неплохо было бы завершить этот день в объятьях женщины, он выступил вперед. Он не помнил точно, о чем они говорили, он пришел в себя, когда они сели в автобусе рядом друг с другом, чтобы скрыть свои волнение и тревогу, женщина говорила о приличных вещах, пытаясь ввести в заблуждение глазеющих на них людей; говорила, что вышла искать работу, к тому же у нее заболел ребенок, хочет рыбу, она должна купить ему рыбу; она говорила и о том, что вообще ей не нравится выходить в город, она любит сидеть дома; но если будет работа с приличной зарплатой, она пошла бы работать. До прошлой недели она работала, но управление закрылось, и она осталась без работы, затем она заговорила о трудностях одинокой жизни и сказала, что у нее нет никакой помощи. Слушая все это, он подумал, что если он осмелится, то пригласит женщину на чашечку кофе, а в конце под каким-нибудь предлогом сунет в ее сумку, початую пачку денег, оставшуюся от Гриба, успокоит ее и даже проводит до дому. Он чувствовал, что женщина говорит честно, не лжет для того, чтобы оправдать свой неверный шаг.

Когда автобус свернул за угол, она сказала: «Доехали». Заплатив за проезд женщины, он показал водителю свое удостоверение. Сойдя с автобуса, он заметил, что состояние женщины изменилось, он отнес это на счет ее нерешительности. «Вот, на первом этаже этого дома я и живу, — сказала она, — дверь слева». Женщина сделала пятьдесят шагов, затем остановилась и приложила руку ко лбу: «Нет, нет, я не могу пойти», — в ее голосе звучали плач и уныние. Услышав это, он запутался, хотел что-то сказать, объяснить, но почувствовал какое-то внутреннее облегчение: «Почему вдруг, что же случилось?». Женщина теперь заметалась и таким же плачущим голосом сказала: «Мой муж погиб на войне», — и ее переплетающиеся ноги понесли ее обратно, на остановку.

…Пот остыл и охладил его тело. Пятьдесят-шестьдесят шагов, ведущих к зданию, были мучительны и трудны, словно дорога в ад. То ли внутренняя пустота, то ли внутренняя тяжесть хотела сбить его с ног. Он и подумать не мог, что один из более или менее удачных дней в его жизни неожиданно мог завершиться подобным переживанием. Теперь, для того чтобы избавиться от чувства сожаления, он должен был мучиться как минимум в течение семидесяти дней, пока время не заставит это забыть.

Он долго стоял перед дверью со связкой ключей. Вначале он не знал, что делать, затем встрепенулся, увидев бабочку, севшую на верхний угол двери. Бабочка была довольно крупная, черного цвета, на поверхности ее крыльев были разноцветные пятна, пылинки под светом витали в воздухе. Он хотел бесшумно протянуть руку и поймать бабочку, но, к сожалению, опоздал — неожиданно взлетев, она затерялась во мраке ночи. Открывая дверь, он все еще думал о бабочке. Где-то он слышал, что прикоснувшиеся рукой к черной бабочке живут после этого недолго.

Аждар Ол (род. 1958)

ТАБАЧНАЯ ГАВАНЬ

© Перевод Н. Агасиев

На выходе из аэропорта, когда я уже отошел шагов на семь-восемь, кто-то меня вдруг окликнул по имени. Это был нежный женский голос. Оглянувшись, я остановился.

— Вы ведь Яшар-муаллим? — спросила женщина, оказавшись со мной лицом к лицу.

Я утвердительно кивнул, мол, да, он самый, пытаясь вспомнить, кто она.

— Кажется, вы меня не узнаете? А я вас видела три часа назад в Стамбульском аэропорту, издали. Но подойти не решилась. Не знала, что мы окажемся попутчиками.

Черты лица ее показались мне знакомыми. Однако в залежах моей памяти я никак не мог отыскать и сложить воедино облик этой женщины.

Словно нужен был какой-то маленький толчок, чтобы вспомнить ее. Вместо ответа я улыбался.

— Вы едва ли можете помнить меня. Мы встречались только раз в жизни. Перекинулись парой фраз. Да и то… — она задумалась, — четырнадцать лет назад. Но я вас не забыла. Казалось, женщина пытается меня заворожить. Я и не представлял себе, что это было так давно. Вот и вспоминай теперь, с кем и где ты перекинулся парой фраз четырнадцать лет назад.

Но тем не менее лицо женщины казалось мне мучительно знакомым. Такие чистые, трепетные лица на каждом шагу не встречаются.

Она вдруг кокетливо сказала:

— Не ломайте голову. Сказать, кто я?

И тут я мгновенно все вспомнил:

— Назрин-ханым! Мы познакомились в «Телетеатре», на съемках телепередачи.

Она рассмеялась:

— Совершенно верно.

Я приободрился.

— Не четырнадцать лет, а скажу точнее: если сегодня 22 октября, то мы встречались ровно пятнадцать лет и шесть месяцев назад.

— Вы так точны?

— Утром того дня у меня родилась дочь. В «Телетеатр» на съемку я приехал прямо из больницы, поэтому так точно помню дату.

— Я тогда писала свои первые научные статьи.

— Я тоже.

— Ах, годы летят!

— И не говорите…

— Перед съемкой на сцене вы неожиданно подошли ко мне. С улыбкой сказали: «Давайте знакомиться. Меня зовут…». Представились. Я тоже назвала себя. Вы взяли у меня из рук листок с текстом моего выступления, прочли на одном дыхании и с недовольным лицом вернули. Было ясно, что вам не понравилось. Мне стало очень обидно. Я и так была взволнована. Меня душила ярость. Мне так нужны были слова поддержки… Когда вы подошли, я решила, что вот наконец-то нашелся человек, который меня успокоит, ободрит.

— Вы все еще обижены на меня?

— Да, — ответила она дрогнувшим голосом. — Я ждала, что вы подойдете после съемки, но этого не случилось. Меня так легко обидеть.

Я пожал плечами.

— Я как-то не придал этому значения. — Полушутя добавил: — Если через пятнадцать с половиной лет попрошу у вас прощения, как вы на это посмотрите?

Женщина улыбнулась.

— Не спешите извиняться.

Выдержав небольшую паузу, я спросил:

— Вас встречают?

— Нет, я не люблю, когда меня встречают. Поеду сама на такси.

— В каком отеле остановитесь?

— В «Гранд-отеле».

— Мне тоже туда.