Ветер с Варяжского моря - Елизавета Дворецкая

Тормод сидел за столом вместе со всеми и внимательно слушал. Он уже оправился, только лицо его было краснее обычного да в волосах и бороде заметны были влажные пряди.

– Не так уж скоро, я думаю, тебе придется снова увидеть море, Белый Медведь! – сказал ему Лейв Серебряный. – Как бы Эйрик в самом деле не остался здесь зимовать. Кто же уйдет от такого богатства!

– Он, как видно, думает, что забрался обеими ногами в ясли! – пробормотал Тормод. – Как бы вам не потерять и того, что есть!

– Я уже потерял по твоей милости самое лучшее, что успел найти! – Лейв насмешливо вздохнул.

Он уже раскаялся в своем благородстве и готов был счесть большой глупостью то, что позволил Загляде уйти, когда понял, как ему ее не хватает. Утешением ему служила только северная поговорка: «Что о том тужить, чего нельзя воротить?»

– Я обошел все сараи, куда собрали пленниц, все искал какую-нибудь девушку, похожую на Саглейд, – рассказывал Лейв Тормоду. – Но так и не нашел! На первый взгляд кажется, что она как все, а потом понимаешь – такая только одна. Отчего ты, Белый Медведь, потрудился завести только одну такую дочь?

– На всех не угодишь… – недовольно проворчал Тормод.

Лейв незаметно вздохнул. Ему хотелось самому над собой смеяться, как он раньше смеялся над товарищами, которым случалось терять голову из-за женщины. Асгерд была совсем не похожа на колдунью, но Лейву казалось, что она подменила его душу. Ему вспоминалось, как она плакала над раненым Тормодом, делалось жаль их обоих, и, удивительное дело, на ум приходили мысли, что все остальные пленники, уже увезенные и еще томившиеся в клетях и сараях, тоже кого-то любили и о ком-то плакали. И себя самого, последнего в роду, Лейву тоже делалось жалко. Почему он должен быть последним? Сын – всегда счастье, как говорил Высокий, даже если не застанет на свете отца. Но где теперь найти девушку, достойную подарить ему жизнь? С такими мыслями в викинге[203] не место. С такими мыслями остается обрезать волосы, побросать оружие в море и плыть в Ирландию, проситься к тамошним служителям Кристуса. Говорят, он тоже всех жалеет. И Лейву хотелось скорее в новый поход. Морской ветер сдует с него эту блажь.

– Лучше не напоминай мне про мою дочь! – буркнул Тормод. – Я не знаю покоя с тех пор, как она ушла.

– А раньше ты знал покой? – Лейв усмехнулся. – Послушай, Белый Медведь, я слышал, будто ты ясновидящий. Ты должен знать, что теперь с ней.

– Да, иногда боги открывают мне истину, – задумчиво согласился Тормод. – Но мой дар таков, что мне открывается только доброе. Если бы с моей Березой Серебра все было хорошо, я бы знал об этом. А я ничего о ней не знаю!

– А что ты знаешь о нашей судьбе?

Тормод подозрительно посмотрел на Лейва:

– Я знаю кое-что. Но прости – об этом я скажу только вашему ярлу.

– Что ты хочешь сказать мне, Белый Медведь? – крикнул Эйрик. Непонятно, как он сумел расслышать слова корабельщика среди шума пира. – Уж не хочешь ли ты рассказать, где невеста Лейва, твоя дочь? что-то я давно ее не вижу.

– Лейв не беспокоится о ней, и тебе не стоит, – ответил Тормод. – А тебе, ярл, я хотел сказать о другом.

– О чем же? – спросил Эйрик и сделал знак своим людям, чтобы сидели потише. Заметно пьяный, Эйрик ярл раскраснелся, глаза его ярко блестели, движения стали суетливыми и размашистыми. – Рассказывай, Белый Медведь!

Тормод поднялся на ноги, чтобы его было лучше видно всем, приосанился.

– Люди в Альдейгье знают, что боги одарили меня даром ясновидения! – важно начал он. Оддлейв ярл кивнул, подтверждая его слова. – Но дар мой таков, что я знаю только доброе. И сегодня мне послано было видение. Я открою его тебе, Эйрик ярл. Но в обмен я попрошу тебя исполнить одну мою просьбу.

– Я клянусь исполнить ее, если твоя весть пригодится мне! – пообещал Эйрик. Держась за подлокотники кресла, он подался вперед, двигал бровями, пытаясь собраться с мыслями.

– Мне открылось, что вам не следует ходить на Белое озеро, – продолжал Тормод. – Я знаю, что со дня на день здесь будет конунг Висислейв с огромным войском. Все войско, которое он собрал для похода на бьярмов, он повернул сюда. Он уже давно имеет весть о твоем здешнем походе. И мой тебе совет: уходи, не дожидаясь его. Ты взял много добычи и хочешь взять еще. Но мудрые люди говорят: все знает тот, кто знает меру.

В гриднице настала тишина. Хмельные викинги соображали, что несет им весть старого корабельщика. Эйрик ярл нахмурился, щурил голубые глаза, звездами сиявшие на покрасневшем лице.

– Ты сказал, что боги подают тебе только добрые вести, – сказал он чуть погодя. – Эту же весть не назовешь доброй.

– Есть у меня ответ и на это, – сказал Тормод, здоровой рукой поглаживая бороду. – Эта весть зла для вас, но добра для меня. Она означает, что мой путь и моя судьба расходятся с твоими. Она означает, что ты с твоим войском уйдешь из Альдейгьи, а я останусь здесь. Об этом я хотел просить тебя, и боги открыли мне, что ты исполнишь мою просьбу. Да и как иначе – ведь ты поклялся!

Эйрик молчал, растерянно хмурясь, пытаясь проследить за мыслью старого хитреца.

– Ты был должен мне две марки, – сказал он наконец. – Стоимость твоей дочери, которую я подарил тебе. Та весть, что ты открыл мне, стоит двух марок. Бесчестно взять назад то, что подарил. Я не отступлюсь от своей клятвы, хотя лучше было бы, если бы ты попросил чего-нибудь другого. Но я благодарен тебе за твои мудрые советы. Отныне пусть у тебя будет новое прозвище—Добрые Вести. А чтобы ты не жалел о старом, я подарю тебе хороший подарок. Я заменю тебе одного белого медведя на другого.

Он сделал знак кому-то из своих людей. Викинги тихо гудели, обсуждая удивительную беседу. Оддлейв ярл сидел с застывшим каменным лицом. Он знал за Тормодом славу ясновидящего и верил его известию. Значит, со дня на день Эйрик ярл уйдет из Ладоги. И то, что за этим последует, для Оддлейва будет не легче самого набега. Но он сделал выбор с открытыми глазами. Ему выпал тот редкий случай, когда отказ от битвы требует гораздо больше мужества. Умереть легко. Труднее жить и делать то, что считаешь верным.

Вскоре в гридницу вошли двое викингов, с усилием волоча какой-то объемистый сверток. По знаку Эйрика ярла они развернули его, и все ахнули – это была огромная шкура, почти белая, с легким желтоватым налетом, с длинными прядями густого меха. Шкура белого медведя, огромное сокровище. Никому и во сне не могло присниться получить такой подарок.

Даже Тормод онемел, приоткрыв рот. Двое викингов разложили шкуру перед ним, и старый корабельщик ощутил острый приступ зависти к самому себе. Шкура белого медведя почти возмещала ему тот кошель серебра, который он получил от Ингольва за корабль и который в первый же день набега вернулся обратно к Ингольву.