Змей подколодный - Елена Никольская

Девушка кивнула. По спине у Никиты побежали мурашки, и он продолжил:

— А это ваши братья? Вильям, Валентин и…

— Эверард, — с ненавистью сказал Вильям, указав на проспавшего мальчишку.

— Ой, мама!.. — прошептал Никита.

— Ну вот что, — решительно сказал старичок. — Я человек старый, слепой… почти… — Он обвёл внуков свирепым взглядом и рявкнул: — А вы мне не указка!

— Да, дедушка, — упавшим голосом сказала Кристина.

Старичок уселся в кресло и деланно захихикал.

— Приветствуем тебя, дорогая! — сказал он нежно. — Ты, крошка, будешь у нас младшенькой. Хе, хе. Моей самой младшенькой прапраправнучкой.

— Это вы мне? — спросил Никита. — Благодарю, конечно, но я…

Старичок выпятил подбородок:

— Капризы? У нас тут капризничать не разрешается! Да! Никаких капризов, понятно? Хе!

— Но я…

Старичок погрозил Никите пальцем и сказал полушёпотом:

— Молчи лучше, мерзавец! Хе! Да! — Он пожевал губами и заговорил громким елейным голоском: — Располагайся, душенька! Садись к огоньку! Выпьешь чаю или вишнёвой наливки?

— Сударь, — убедительно сказал Никита. — Я прекрасно вас понимаю, но я не Джейн. Сожалею, но я здесь совершенно случайно. Я живу…

— Теперь ты живёшь здесь! — угрюмо сообщила Кристина. — Тебя все будут баловать, и ты… И ты…

— Ты будешь нашей любимой крошкой! — подхватил старичок. — Нашим золотком! Ты никогда не вернёшься домой! Вильям!

— Никогда! — хором сказали братья. Они казались жутко недовольными, особенно Валентин. Валентин смотрел на Никиту не отрываясь, и в глазах у него светилось обещание.

— Но я не Джейн! — сказал Никита.

— Это мы сейчас исправим, — сказал старичок. — Это, деточка, минутное дело. Кристина!

— Да, дедушка?

— Дай мальчикам своё розовое платье!

— Конечно, дедушка, — с сомнением сказала Кристина. — Но разве…

— Молчать! Вильям!

— Да, дедушка!

— Возьмите у Крисси платье и переоденьте вашу новую сестричку! Быстро! И чтобы я ни слова больше не слышал, что он… что она!..

— Да, дедушка! — сказал Вильям и прищурился на Никиту. Валентин захихикал и схватил "сестричку" за локоть, а Эверард — он, кажется, был младше всех, ровесник Никите (а остальные года на два-три постарше), — радостно захлопал в ладоши.

— Да вы с ума сошли! — заорал Никита, вырываясь. Но вырываться оказалось совсем непросто, да и Вильям с Эверардом бросились брату на помощь. Никиту быстро скрутили и потащили прочь из зала, а мерзкий старикашка выкрикивал вслед:

— Душенька! Дорогуша! Ты разбила наше Блюдо! Домой ни-ни! Золотко наше! И никаких капризов! Хе! Хе!

— Не разбивал я вашего блюда! — отчаянно завопил Никита. — Пусти, дурак! Вы тут все офигели! Я никакого блюда и не видел!

— Заткнись, — посоветовал Вильям, выкручивая Никитину руку. — Ты в Блюде и есть, понял? Ха! Попала ты, сестрёнка! Так даже лучше, верно, Валентин?

Тут Никита вспомнил, наконец, про передатчик и, попытавшись достать его, окончательно убедился, что средство связи с гимназией требует основательной доработки! Увидев чёрную коробочку, Кристина, следовавшая за братьями, немедленно вцепилась Никите в руку. Отобрав передатчик, гнусная девица поскакала вперёд процессии, унося единственную возможность спасения.

Джейн, наконец, прибыла! И спорить с этим не приходилось.

Сыщик наш был мальчик домашний. Не паинька, не маменькин сынок, не тепличное растение, но рос он в атмосфере любви и уважения (в гимназии, в том числе), а характер имел абсолютно неконфликтный. По всему по этому проживание в Блюде явилось для него сущим адом. Очаровательной сказкой про Мэри Поппинс тут и не пахло — вероятно, потому, что Блюдо на сей раз было нарисовано на стене, а не висело в Доме N17 Вишнёвого переулка.

Во-первых, приходилось носить девчоночье платье. Чего уж можно придумать унизительнее для мальчишки! Но ни прямой бунт, ни попытки уговоров плодов не принесли, и очень быстро сыщик понял, что платье — ещё полбеды!

Бедой были братья. За первый же день уставшие от необходимости постоянно торчать рядом с пленником, братья развлекали себя, как могли. Всерьёз, правда, не били, но издевались на славу. Тычков и затрещин за неделю Никита получил столько, сколько не получал за все свои четырнадцать лет. Кристина старалась тоже, и предложи кто заменить её щипки розгами, сыщик согласился бы без раздумий! Щипки были разнообразны и профессиональны, с вывертом, с оттягом, с царапом и так далее. В самые неожиданные моменты и за самые неожиданные места.

Старикашка и Кристина называли его "Джейн", братья же (в отсутствие сестры и деда) ублюдком, уродом, червяком, гадёнышем. Хуже всех был Эверард, показавшийся на первый взгляд неплохим парнем. Пакостил по мелочам, но беспрерывно: плевал в тарелку, привязывал лентами платья к стулу, колол булавками, пихал за шиворот объедки. Он вообще производил впечатление не совсем нормального. Обожал, к примеру, бегать голым, за что братья нещадно его колотили. Колотушки Эверарду были нипочём — встряхивался как кот и продолжал своё.

Валентин зажимал "новую сестрёнку" в углу и с наслаждением драл уши. Вильям предпочитал изыски моральные: усаживался в кресло, ставил Никиту перед собой и вполголоса говорил такое, что бедный сыщик заливался краской. Но всё это было хоть и гнусно, но предсказуемо, а вот предсказать Эверарда ни один бог бы не взялся!

А игра в лошадки на зелёном лужке под весёлый перезвон бубенчиков! А ежевечернее лото!..

Никита никак не мог понять смысла всего происходящего. Толку от его присутствия ровным счётом никакого не было, более того — он явно нарушал привычный образ жизни, что ужасно бесило окружавших его странных людей. Старикашка, хоть на словах был ласков и нежен, словно и впрямь имел дело с любимой праправнучкой, одаривал беднягу такими взглядами, что Никита всерьёз начал опасаться за свою жизнь.

Ясно было одно: нравилась или не нравилась лже-Джейн обитателям Блюда, отпускать её на волю они не собирались. На побег тоже никакой надежды не имелось — первая попытка оказалась единственной и неудачной. Сыщик совершил её в гардеробной Кристины: непоправимая ошибка, осведомившая конвоиров о его талантах! В тесной комнате его поймали очень быстро, и больше братья не отходили от пленника ни на шаг. Никита оставался один только по ночам, поселили его на самом верху дома, запирали снаружи огромным замком, а на окне пребывала решётка из толстенных прутьев.

Он пробовал уйти пресловутым Тёмным Путём. Дохлый номер, разумеется, — только шишку в конечном итоге набил. Стыдно, конечно, признаться, но ночи Никита проводил весьма однообразно. Рвать ненавистное платье смысла не имело: Кристинин гардероб оказался обширен, а щипки, как сказано выше, чрезвычайно болезненны. Так что платье он просто стаскивал, забирался на огромную кровать и плакал чуть не до утра, укутавшись влажными простынями. Камин в обеденном зале был единственным на весь дом. Сон приходил с трудом и облегчения не приносил: всё больше кошмары, то подземелья какие-то, то болота, то Эверард, на глазах превращавшийся в лысого клыкастого монстрёнка.