Капитанские повести - Борис Романов

— Это вы, пожалуй, пробить сможете…

— А как же, Андрей Иванович! Будет и мой взнос, вклад в общее дело.

Андрей Иванович поднялся и начал собирать плед, а Жора Охрипчик ласково похлопал его по согнутому плечу.

10

Открытое заседание судового комитета теплохода «Валдай», на котором разбиралось персональное дело Володьки Мисикова, состоялось в кают-компании сразу после семнадцати.

Приглашены были: капитан, помполит, старпом, Охрипчик, стармех и секретарь комсомольской организации судна Серго Авакян.

Расположились как обычно: судовой комитет за тем столом, что ближе к телевизору, приглашенные — за столом старшего комсостава, но так, чтобы капитанское кресло деликатно пустовало. А сам Виталий Павлович на обычном своем месте в сторонке, между полкой с цветами и кондиционером, откуда видны сидящие, и входная дверь, и затемненная глубина курительного салона, где во всю торцовую стенку светилась прозрачная северная вода, запрокидывались сосны, золотые кресты и ретрансляционная вышка: лицо районного городка Валдая видно было отраженным в его знаменитом озере.

Виталий Павлович любил эту картину. Во время самых докучливых дебатов, когда он разрешал курить в кают-компании, раздольное озеро с растворенной в нем зеленью хвойного леса освежало так же явственно, как если бы он погружался в ту воду на самом деле.

Когда дымили, играли в шахматы и спорили в самом салоне и горели плафоны дневного света, картина теряла задушевность и глубину, и, поразмыслив, можно было решить, что художник искал покоя, споря с самим собой: яростными, крупными, сшибающимися были мазки кисти, и заляпанная ими холстина, как заплата, выпирала с орехового пластика переборок. Может быть, художник спорил не только с собой, и потому, лишь погрузив в полутьму зализанный модерн салона, можно было оживить озеро.

Так или иначе, но Виталий Павлович сидел в сторонке, а председатель судового комитета электромеханик Иван Нефедыч быстро провел вступительную часть, отодвинул книгу протоколов секретарю и начал разбор персонального дела.

Пригласили Володьку Мисикова. Он вошел, коротко высвистнул «здрассте», приткнулся к косяку двери.

— Шапку сними, — строго сказал Иван Нефедыч.

Володька покраснел, стянул пляжную кепочку, сунул ее в карман брюк. Его гусиная синеватая голова поразила Виталия Павловича, и капитан едва не спросил его, зачем надо было так подстригаться, но сдержался, чтобы не мешать естественному ходу заседания. Загара на месте былой мисиковской роскошной шевелюры не было, и потому все сначала уставились в его обрамленное театральной бледностью лицо, да еще с угасающим синяком.

— Эк, ты… — сказал Иван Нефедыч. — Продолжаем, товарищи. Матрос Мисиков Владимир Николаевич прибыл к нам к началу рейса, то есть перед отходом из Новороссийска. За это время имеет ряд проступков, прогул, к обязанностям относится плохо, на замечания не реагирует. Я, к слову сказать, сегодня с ним беседовал, так он больше в сторону смотрел. Скучно ему со мной было, вишь ты. Ну ладно, до нашего судна он был на «Вытегре», характеристики оттуда не имеем. Человек молод, весной этого года закончил мореходную школу. Где учился-то, Мисиков?

— В Пярну, — потупился Володька.

— Хороший городок, бывал я там. Так что, товарищи, прежде чем решать и слушать Мисикова, у меня есть предложение заслушать представителя администрации, в данном случае старшего помощника. Как, возражающих нет? — Иван Нефедыч повернулся вправо, к своему заместителю Феде Крюкову, принял его одобрительный кивок, потом влево, где сидел насупленный боцман Михаил Семенович Кобылин. Иван Нефедыч глянул в его неподвижную лысину и кивнул сам. Затем он осмотрел других членов судового комитета. — Нет возражающих? Слушаем старпома.

Василий Григорьевич Дымков поднялся, пожевал губами и заговорил:

— Может быть, у некоторых товарищей складывается впечатление, что я слишком много претензий предъявляю к Мисикову. Но это не так. Я считаю, что я был к нему недостаточно требователен. И я не буду голословным. Возьмем первый его проступок. Вот документ, — сказал старпом, — написанный самим Мисиковым. — Он взял со стола линованный в клетку тетрадочный листок и показал его кают-компании. — Это объяснительная Мисикова на мое имя, я постараюсь прочитать ее так, как есть.

Аристократический выговор у старпома исчез, он искусно передавал мисиковскую шепелявость и даже весь стиль объяснительной, вместе со знаками препинания и абзацами:

«Объяснительная ст. помощнику капитана т/х Валдай В. Г. Дымкову от матроса второго класса Мисикова В. Н.

13 августа 1971 года в 09 час. 30 мин. Вы сняли меня с вахты на палубе, по той причине. Что я был не у трапа, где должен был находиться, а был в жилом помещении. Но я не виноват.

К одному из наших моряков пришла женщина. Вызвать дежурного четвертого помощника Груздова я не мог. Потому. Что помощник — лицо ответственное, и если ко всем морякам будут приходить женщины, то у него просто не хватит времени чтобы выполнять свои обязанности по своему заведыванию.

Только по этой причине я совершил свой проступок.

Прошу Вас, пересмотреть свое решение поставить мне прогул. Действительно ли я виноват в своем вынужденном, чувством понимания долга дежурного, уходе с вахты. А вместо прогула я попрошу, Вас, поставить мне выходной, на т/х Валдай у меня есть уже один выходной.

— Каково? — спросил старпом и передал объяснительную на стол судового комитета. — Но я продолжаю. — Голос Василия Григорьевича снова обрел бархатистую картавость и глубину. — Пробовали Мисикова ставить на вахту, вперед не смотрит, про руль и говорить нечего, стоит отвратительно. Прекрасно! Перевели в рабочую команду. Не выполнил распоряжения боцмана, в результате было утоплено десять чехлов из клееной нейлоновой ткани общей стоимостью около полутора тысяч рублей. Кто будет платить?.. Но и этого Мисикову оказалось мало! Он умудрился опоздать, когда его вызвали по штормовому авралу, потом принял самостоятельное, дурацкое решение бежать на бак по наветренному борту, в результате чего был едва не смыт за борт! Его спасла только счастливая случайность. Вы себе представляете, что бы мы в этом случае имели?!

Нет, Мисиков, просто так это оставлять нельзя, и я вам при свидетелях говорю: я из-за вас в тюрьму не пойду! Вы можете тонуть, когда вам угодно и где вам угодно, но я в тюрьму не собираюсь! Посмотрите — он отделался синяком, а теперь ходит, гордится, геройчик!