Русская фантастика 2009 - Сергей Галихин

Бывает..

Пройдет.

Горизонталь крыши огромного небоскреба, название которого забыто за ненадобностью. Небоскребы — не более чем детали местности, особенности рельефа. Да, когда-то люди жили в высотках, но не сейчас. Крыша — ледяная поверхность, избитая всеми ветрами; здесь совершенно нет снега, его просто сдувает. Я разгоняюсь коньком, рассчитывая перепрыгнуть на следующую такую же плоскость. Не тут-то было. Высокий, как потревоженный гризли, парень атакует меня в лоб, он выделывает неимоверные пируэты, он сечет морозный воздух острыми кантами — я еле уворачиваюсь, и то лишь потому, что «гризли» играет со мной, проще говоря, развлекается. Он — настоящий самурай.

Амортизаторы, встроенные в лыжи, подбрасывают мощное тело в воздух, руки-ноги в стороны, лыжи параллельны и перпендикулярны груди.

Уподобившись вертолету, «гризли» вращается вокруг своей вертикальной оси, он взлетает, угрожая кромками измолоть меня в фарш, в костную муку.

Опять прыжок — и удар: правая нога вперед, левая назад и вверх.

Да уж, не повезло мне, нарвался на мастера фристайл-боя. Замечаю на груди у «мишки» вышивку люминесцентными нитками: «Тоби». Скорее всего, имя. Итак, меня желает убить Тоби — знаток могула и ньюскула. Эй, Тоби, мы не представлены, я впервые увидел тебя сегодня на празднике у Гюнтера. Но почему-то я знаю, что тебе вот-вот надоест мучить живую игрушку, меня то есть.

Уже надоело: полное переднее сальто. Да так, чтобы носками лыж мне в грудь, а титановыми палками в горло. Ухожу в сторону, изгибаясь боковым сальто и слегка цепляя задником шлем самурая Тоби — приблизительно у виска.

На крышу падаем вместе.

Я и труп «гризли».

Да, забыл сказать: у меня восьмой дан по фристайл-до.

…погода солнечная, ясная, мороз. Снег ослепительно бел, небо кристально голубое. И тысячи промаркированных трасс, и сотни подъемников. Спуски для молодых, для новичков, невероятно зеленые, как хвоя кедров и секвой. Синие трассы — для тех, кто на лыжах не меньше года. Рядом красная маркировка. Черные трассы — эти для меня, для опытного лыжника, обладающего максимумом прав и обязанностей.

А для безлыжного быдла есть внутренние лифты небоскребов и снегоходы на воздушных подушках. Пускай пользуются, не жалко.

А мне надо успеть в гости к дорогому Гюнтеру. Сегодня у моего закадычного дружка-командира особый день — он передает сыну лыжи, вторую семейную пару. Отныне его лоботряс Кари будет настоящим мужчиной и полноправным гражданином.

Немного о Кари. Щуплый, жидкие волосенки, близорукие глазки. Не воин.

Зато мой мальчик высокий, стройный, сильный и ловкий. Умен. И у него сегодня день рождения. Я решил сделать ему особый подарок.

Я решил подарить ему лыжи Кари.

Прости меня, Гюнтер. Прости, дружище.

Весь мир — огромный сноупарк. Все мы, настоящие люди, состоим из абсолютного контроля: мы контролируем скорость и баланс движений.

Я — контроль. Я — баланс.

Отталкиваюсь от края парапета, распрямляю ноги, напрягаю мышцы. Я в воздухе. Обжигающе холодные встречные потоки пытаются опрокинуть меня. Позади — погоня.

Группируюсь, приземляюсь, пружиню лодыжками. Длинный чехол с подарком болтается за спиной, почти не мешает. Почти — не считается.

Из-за ангара воздухозаборника, растопырив когти-кинжалы, атакует белая тварь. Только снежных барсов мне и не хватает! Не останавливаясь, шлепаю киску палкой между ушей — плашмя, чтобы не убить, но раздразнить. Пусть мои преследователи позабавятся с симпатичным котенком, таким ласковым и пушистым.

Смертельно пушистым.

Противно вибрирует трансивер, вживленный в челюсть: стандартные три диапазона, термоядерная микробатарейка в зубе мудрости.

— Алекс, что ж ты?! Что ж ты, Алекс?!

Оптика заднего обзора проецирует на внутренний экран маски приятное зрелище: одного из бойцов Гюнтера кошка таки достала. Замечательно. Теперь их всего лишь пятеро. Дай боже, справлюсь.

Десяток лыжных палок одновременно пятнают алым спину барса.

— Алекс, что ж ты?!

Прости меня, Гюнтер. Но я слишком люблю снег, я не хочу умирать.

…я проснулся оттого, что сын подкрадывался в темноте. Он боялся промазать и потому решился подойти как можно ближе — победитовый наконечник лыжной палки хищно подрагивал в невнятном свете ночника.

Я резко вскочил, острие едва не проткнуло мне диафрагму. Почти. Ибо я умею избегать глупой смерти, я самурай — на рукаве моей куртки красуется нашивка: цветущий эдельвейс, отличительный знак клана Мизуно.

Я вырвал палку из рук родного сына. Я был так взбешен, что чуть было не задушил его темляком, я даже хотел насадить юное тело на стержень, но… Я вспомнил себя, я был таким же когда-то, очень давно — семнадцать лет назад.

— Джи, — сказал я сыну, — ты хочешь стать мужчиной?

— Да, — ответил сын. — Хочу.

— Время пришло? — спросил я, и голос мой задрожал, во рту пересохло…

— Пришло, отец. — Джи присел на край пластиковой циновки, чинно сложив руки на коленях и потупив взор. — Я не хотел, я сам… но… Ты вынуждаешь меня, отец.

— Нет!!! — закричал я, разбудив Мирру. — Нет!!! Мы сделаем иначе!!!

Утром я надел термобелье, защиту, брюки и куртку. Шлем и маску. Извлек из чехла лыжи, снял палки с подставки. Проверил крепления, затянул потуже ботинки.

И вышел из норы.

— Санечка, что ты задумал? Санечка? — заплакала жена, и слезы ее превратились в льдинки и осыпались на соболиный воротник комбинезона.

Я не ответил, я улыбнулся, встал на лыжи. На рукаве моей куртки следы от споротой нашивки. Еще вчера там цвел эдельвейс.

Торсионная жесткость и продольная мягкость, широкие пятки и носки, система виброгашения и палладиевые канты — великолепный дизайн! — это мои лыжи, моя мужская гордость. Мое наследство.

Уже три часа я петляю по городу, я — заяц-беляк. Позади волки. Нет, позади тигры. Волкам заяц — пища, тиграм — жертва, кусок мяса, отравленного радиацией.

Гюнтер, я уверен, сразу же отправил лучших буси к моей старой норе. О, как, должно быть, он разочарован. Кровь за кровь, семья предателя должна умереть, да только убежище пустует пару месяцев и промерзло насквозь. Так уж получилось, я забыл предупредить командира о передислокации.

Я — ронин.

Я оставляю четкие следы на снегу, я прыгаю с крыши на крышу, я спускаюсь на лыжах по вертикальным стенам небоскребов. Я не боюсь бетонных ущелий промзоны, разрушенной ядерными взрывами, я ныряю в цеха заводов, захламленные станками и мумифицированными трупами рабочих. Мне плевать на счетчик Гейгера.