Новый Мир ( № 8 2007) - Новый Мир Новый Мир

Егор Холмогоров. Алексей Толстой как зеркало русского консерватизма. — “Русский Проект”, 2007, 9 июня <http://www.rus-proekt.ru>.

“Алексей Николаевич Толстой, несомненно, один из крупнейших русских писателей — не только ХХ века, но и всей истории нашей литературы. Если ему и отказывают в звании „великого”, то тут есть две причины — субъективная и еще более субъективная…”

“<…> русская литература в ХХ веке была уничтожена и перепахана модерном еще начиная с Чехова (прием не столько Чехова-прозаика, сколько драматурга с его шизофреническими пьесами). Крест был выдернут и из нее, сорван с шеи в припадке босяцкого гнева или пропит в декадентском кабаке. И из гигантов послереволюционной русской прозы — Толстой единственный, на ком крест оказался, несмотря на все грехи (интересно, что тема пропитого креста в „Петре Первом” встречается многократно). Из четырех наиболее выдающихся, на мой взгляд, русских писателей первой половины ХХ века — Платонов, Набоков, Булгаков, Толстой, — Набоков и Платонов порывают с человеком радикально, их главным героем оказывается слово, язык. Слово больное, воспаленное, зачумленное, гениальное в помешательстве и идиотизме — у Платонова. Слово утонченное, рафинированное, становящееся все более прозрачным, как герои „Приглашения на казнь”, взятое на столь высокой ноте, что его то ли уже не слышно, то ли от него больно в ушах, как у Набокова. Пародируя отзыв Бродского о Платонове, можно сказать, что если Платонов заводит русский язык в тупик и счастлив тот язык, на который он непереводим, то Набоков заводит тот же язык в тупик абсолютной переводимости. Набоков может быть переведен на любой язык, даже на украинский”.

“Толстой предельно ясно обозначает главный идеологический конфликт русской истории . Это совсем не конфликт между либерализмом и самодержавием или коммунизмом, не конфликт между западничеством и славянофильством, не между русофилией и русофобией. Все это периферийные, случайные, наносные столкновения. Что в самом деле раздирает русскую душу — так это конфликт между державностью и анархизмом . Только эти две подлинные силы — анархия и порядок, своеволие и государственность и соглашается он замечать как подлинно великие, подлинно русские и действительно всерьез конфликтующие силы. Либо порядок, держава, дисциплина, приправленные дыбой и револьвером, либо своеволие, растекание и своежитие с элементами легкого грабежа, похабщины и декаданса. Либо служить, служить государству, царю, народу, либо „волюшку свою потешить”…”

См. также: Александр Соломин, “Алексей Толстой как зеркало русской контрреволюции” — “Подъем”, Воронеж, 2007, № 4.

См. также рецензию Павла Басинского на книгу Алексея Варламова об Алексее Толстом (“ЖЗЛ”) в настоящем номере “Нового мира”.

Егор Холмогоров. Атомное Православие. — “Русский Проект”, 2007, 25 июня <http://www.rus-proekt.ru>.

Текст лекции, прочитанной в городе Сарове 14 июня 2007 года перед сотрудниками Федерального ядерного центра в Сарове и Всероссийского научно-исследовательского института экспериментальной физики.

“Суть этой идеологии в нескольких положениях. Первое — религиозная и историческая миссия России состоит в том, чтобы обеспечить русским людям и всем православным максимально благоприятные условия для того, что преподобный Серафим назвал “стяжанием Духа Святого”, для приближения к Богу. Второе — чтобы обеспечить успешное выполнение этой миссии, России мало быть православной державой. Прежде всего ей нужно быть сильной державой, чтобы никто, никогда и никаким оружием не посмел заткнуть рот нашему свидетельству о Христе. <…> Вот и вся суть, которую можно определить просто — чтобы оставаться православной, Россия должна быть сильной ядерной державой, для того, чтобы оставаться сильной ядерной державой, Россия должна быть православной. В этом и состоит Атомное Православие . Просто, как дважды два. А дальше начинаются подробности, которые к этой формуле ведут и которые из нее следуют. Причем эти подробности не столь просты, поэтому о них придется говорить более обстоятельно…”

Сергей Чернышев. Россия как захват и поглощение. — “Русский Журнал”, 2007, 25 июня <http://www.russ.ru/politics>.

“Собственность для русских — ключевое слово-пароль, даже более значимое, чем идентичность-самость. Весь ХХ век (воистину век России!) с его концом истории, постиндустриализмом, тоталитаризмом и прочими постмодерновыми „измами” содержался, как в ДНК, в авангардном тезисе младогегельянского политтехнолога: философы лишь различным образом объясняли собственность; но дело заключается в том, чтобы освоить ее . Взять под контроль, очеловечить, реконструировать. И вот „в одной отдельно взятой стране” решили серьезно отнестись к этому глобальному тренду, воплотить его у себя. Правда, именем общественной собственности решили сперва частную уничтожить — так незатейливо перевели на русский немецкий глагол aufheben . С тех пор в России с собственностью обстоит как с сексом: общественной нет как нет, а частную иметь и опасно, и стыдно. Поэтому стать русским означает прежде всего стать собственником . Не бомжом, не бюджетником, не „манагером”, а собственником своей страны. И тем самым — обрести самих себя, присвоить, усвоить, освоить собственную „русскость”…”

Сергей Шаргунов. Кумачовая грудь снегиря. Фрагмент романа “Птичий грипп”. — “НГ Ex libris”, 2007, № 18, 31 мая.

“Сны про Ленина снились Милиции часто, некоторые она смогла опубликовать в газете „Завтра” и получила яростный отклик — оказывается, Ленин снился всем! И более того — творил чудеса. За месяц Милиция подготовила толстенный сборник „Чудеса Ленина”. Люди всей Земли получали от него помощь. Было несколько историй советского времени: женщина из Улан-Удэ, умиравшая от рака, в Мавзолее ринулась к закрытому гробу, прикоснулась губами, ее оттащили, но она уже исцелилась. Еще раньше на похоронах Владимира Ильича от проказы вылечилась делегация крестьян. В 1958 году неуспевающий школьник из Нижнего Тагила поцеловал значок октябренка с кудрявым агнцем и попросил: „Я хочу получать, как и ты, одни пятерки!” — и на следующий день никто не мог понять, откуда в его голове взялись феноменальные знания. После взрыва на Чернобыльской АЭС смертельная радиация царила всюду, датчики зашкаливало, но около памятника Ленину воздух был живительно чист…”

“Я всю жизнь стремился к верховьям”. Беседу вел Кирилл Решетников. — “Газета”, 2007, № 92, 24 мая <http://www.gzt.ru>.

Говорит Олег Чухонцев, лауреат премии “ПОЭТ”: “<…> все мы сейчас находимся на льдине, которая плывет в правильном направлении, и тем не менее это льдина. Как хотите, так этот образ и расшифровывайте, но он абсолютно точный. Сколько нам суждено на этой льдине метаться, мы не знаем. Она действительно плывет правильным курсом, и все же мы должны быть готовы к тому, что станем планктоном, хоть это и жестоко”.

“Я люблю вспоминать слова Константина Леонтьева, которого в последние годы, вдруг очнувшись, зацитировали, — фразу, смысл которой таков. Воспроизвожу ее не дословно: какое мне в конце концов дело до России, если на Страшном суде я буду отвечать за свою грешную душу? Это для меня установка на всю жизнь — я тоже так могу сказать. Мое несовершенство и мои попытки чему-то противостоять или что-то поддерживать оценивает та инстанция, которая не зависит от земных властей”.

“Я не могу жить без создания стихов”. Беседовал Петр Дейниченко. — “Книжное обозрение”, 2007, № 17 <http://www.knigoboz.ru>.

Говорит Анастасия Афанасьева (Харьков), лауреат Русской премии 2007 года в номинации “Поэзия”: “Только что из шкафа вылетела моль. У нее есть крылышки и какой-то орган, который отвечает за то, что она не может не есть свитер. С поэзией похожая ситуация: поэт — существо, устроенное особым образом. Как моль, которая не может не летать и не есть свитер, поэт — не может не писать. Как у моли есть крылышки для полета, так у поэта в голове есть какие-то, видимо, особенные нейронные связи, какой-то особый обмен веществ, который отвечает за появление стихов. Для кого летает моль и для кого она ест свитер? Я не думаю, что она задается этим вопросом. Я тоже не задаюсь. Я не отношусь к написанию стихов — особенно во время создания текста — как к занятию для кого-то. Это глубоко личный процесс. Совершенно независимый, обособленный, самодостаточный. Если я не пишу, мне плохо: появляется раздражительность, ощущение пустоты. То, что когда-то начиналось как баловство, оказалось глубокой потребностью: я не могу жить без создания стихов”.