Ночная тень. Книга 1. Загадки негатива - Еша Шейка

Напарники ступили на мостик и неспешно пошли по хлипким скрипучим доскам. Они медленно отдалялись от берега, приближаясь к другому. Под мостиком громко всплескивала вода, иногда капли попадали на ноги. Астра неотрывно смотрела на приближающийся берег, а Адам переводил взгляд с неба на море, с моря на сушу, с суши опять на небо.

— Ты знаешь, что, до твоего появления, на остров горы Надежд было невозможно попасть? — подал голос Адам. — Его раньше ограничивал какой-то купол. Люди говорили, что это барьер, созданный Древним Светом, а за ним — проклятое место. Там ведь, на горе Надежд, погибла Шейд.

— Знаю. Я этот купол и разрушила, — пожала плечами Астра. — Если его и правда создал Древний Свет, то он — фиговый охранник.

— Интересно, для чего же он всё-таки был создан?

— Ну, может Древний Свет не хотел, чтобы кто-то покусился на особнячок.? — хмыкнула девушка. — А может он хотел отгородить людей от Каньона Вечной Гибели. Уверена — увидь его люди, сразу насочиняли бы кучу баек.

— А тебе никогда не было интересно, что находится на дне каньона?

— Ну… совсем нет. Эта расщелина меня пугает. Туда даже свет не проникает! Сунуться туда — даже для меня задачка не из лёгких.

— Может, там тоже заключён негатив? — Адам оглянулся назад, пытаясь увидеть каньон. — Раз уж туда свет не проникает…

— А если поэтому и был создан барьер? Чтобы, если б негатив вырвался из каньона, он не мог проникнуть в город… А если в скором времени негатив вырвется..? Круто! Может, мне тоже стоит быть поэтом?

Адам хихикнул. Хотя её предположение о каньоне его совсем не насмешило.

Из-за горизонта показались верхушки серых старых зданий.

— Астра, а в какой части Найдея ты родилась? — вновь спросил Адам. И хотя у него оставались сомнения насчёт адифорийского происхождения Астры, скептицизм тоже никуда не делся.

— В северной. Не так далеко от района хранительниц времени.

— Правда?

— Что? Тебя это так удивляет?

— Просто ты… такая необычная, Астра. Будто и не с Адифории вовсе, — парень слегка улыбнулся. — Но раз уж это не так… Сейчас я понимаю, что ты могла родиться только в северной части.

— И почему же?

— Северяне были истинными представителями Адифории, они очень расчётливы, тверды и скупы в эмоциях. В остальных частях не особо придерживались таких манер.

Астра расхохоталась.

— И ты считаешь, что это — про меня?

— Ну, в определённые моменты ты становишься настоящей северной адифорийкой.

— Вот как? Знай, для меня это комплимент.

— Но, не обижайся, мне кажется, тебе этот образ не идёт.

— И почему же?

— Ну, мне так нравится, когда ты смеёшься. Это так здорово, когда ты становишься такой… энергичной и шутливой.

— Это же выглядит слишком по-детски.

— Ты говоришь, как Кас. А что плохого в том, чтобы побыть ребёнком?

Астра опустила глаза на воду.

— Не знаю. На Адифории это постоянно осуждалось. Даже маленьких детей приучали быть серьёзными, у них толком даже детства не было.

— Это и плохо. Люди таким образом просто отменяют детство. А ведь этот период нужно беречь. Именно благодаря детям в мире сохраняется позитив.

— Увы. Когда я была ребёнком, я мало знала детей, в которых сохранился позитив.

Адам вздохнул. К сожалению Астра права. До момента встречи с будущими напарниками, он тоже мало знал детей с позитивным сердцем. Только сестрёнка Синди. Которая унесла свою чистую душу в иной мир.

И лучший друг. Который потерял свою частичку света. А была ли она у него когда-нибудь? Тогда, в тринадцать лет, Адам, не видевший ничего вокруг из-за радости, что наконец нашёл друга, не замечал признаков зачастую фальшивого смеха Ская. А сейчас понимал, что этих признаков было много.

Скай в южной части появился совсем неожиданно, при том, что сам был северянин. Адам не знал, куда он уходит после встреч. Ничего не рассказывал о себе. Один его правый глаз чего стоит, уж точно не скажешь, что у Ская было счастливое детство.

А ещё тот плакат…

Воспоминание об объявлении, на которое пару лет назад напоролся Адам после очередной встречи с другом, навеяло очередной вопрос.

— Астра, а что случилось с твоей семьёй?

Адам поздно понял, что сказал, и в наказание прикусил себе язык.

— Да почему вас это волнует? — Астра закатила глаза, потом, выдержав паузу, вздохнула. — Ничего. Не было у меня никакой семьи.

Парень, съёжившись, уставился в ноги.

— Прости.

Какой чёрт дёрнул его спросить это?

Больше не прозвучало ни слова. Разговор вновь возглавил шум волн. Берег был уже совсем рядом. Парочка ступила на белый песок. Ещё один пляж, но гораздо меньше. Астра зашагала к ступенькам — небольшой лестнице, что служила спуском к пляжу. Перед напарниками открылся заброшенный город. Они рассматривали старые поломанные домики, каменные многоэтажные здания без окон и длинную железную дорогу с единственным большим вагоном на рельсах. Адам почувствовал, как сердце затрепетало. Здесь, на этих рельсах, в детстве он кое-кого встретил. Того, кто хотел пробраться за эти серые равнины и глянуть, что же там находится. Парень обернулся, на его лице показалась улыбка. Вот что находилось за этими равнинами. Его будущий дом.

Равнины застилали лазурные цветы с округлыми лепестками. Вот и вся красочность родной Адифории. Наверное, единственный яркий цвет, сочетающийся с монохромностью — голубой. Адифория это раскусила, и, похоже, во всех её владениях будет встречаться только такое сочетание.

Проплыв через лазуритовое море цветов, напарники подошли к рельсам. Астра остановилась и взглянула на одинокий вагон. Он был большим, не слишком длинным, с синим потрёпанным корпусом и немного облупившимся белым силуэтом грифа в начале вагона.

— Мы можем немного побыть тут? — как-то тоскливо промолвила Астра.

— Конечно.

Девушка забралась по небольшой лестнице на вагон и расположилась на крыше. Адам последовал за ней и устроился рядом. Небо пролило на себя немного серой краски, она смешалась с молоком, теперь даже облака нарядились в серебро. Это аляповатое смешение серого неба, тёмного силуэта горы Надежд вдалеке и голубых цветов выглядело, как мимолётное озарение художника, которое он зафиксировал в спонтанной картине.

Адифория очень любила ветер. На равнинах и в городах он кружился в неспешном романтическом вальсе, а над морем и, скорее всего, в горах, чувствуя полную свободу и одиночество, ветер превращался в зверя. Он не стихал никогда, даже в самые безмятежные дни.

Может потому что Адифория, несмотря на видную гармонию и равновесие, глубоко внутри переживала? Но чтоб никто этого не заподозрил, ограничивалась лишь тяжёлым дыханием, из-за которого и появлялись ветры? А может она тяжело