Голос земли. Легендарный бестселлер десятилетия о сокровенных знаниях индейских племен, научных исследованиях и мистической связи человека с природой - Робин Уолл Киммерер

Когда в 1880-х годах Береговой хребет впервые стал использоваться под лесозаготовку, деревья были такими большими – высотой в триста футов и пятьдесят футов в обхвате, – что заготовители не знали, что с ними делать. В конце концов двум бедолагам было велено вооружиться тонкой двуручной поперечной пилой, ручки которой они тянули на себя неделями, чтобы повалить исполина. Эти деревья стали строительным материалом для городов Запада, которые росли и постоянно требовали древесины. В те дни люди говорили: «Невозможно спилить весь реликтовый лес».

Примерно в то время, когда на этих склонах последний раз ревели бензопилы, Франц сажал яблони и мечтал о том, чтобы делать из их сока сидр, а его жена и дети жили на ферме в нескольких часах езды. Как молодой отец и профессор экономики, он делал инвестиции в собственное хозяйство, мечтая о ферме в Орегоне, окруженной лесом, наподобие той, где он вырос и где бы он мог остаться навсегда.

Выращивая коров и детей, он и не подозревал, что ежевика уже вовсю разрастается под жарким солнцем, возвышаясь над тем, что впоследствии станет его новым участком в Шотпач-Крик. Она делала свою работу, покрывая зарослями участок, заполненный пнями и ржавеющими деталями погрузочных цепей, колес и рельсов. Морошка вплетала свои шипы в мотки колючей проволоки, а мох обустроил ложе в лощине.

Одновременно с тем, что дома, на ферме, его брак трещал по швам и катился под откос, примерно то же происходило и с почвой в Шотпач-Крик. Заросли ольхи безрезультатно пытались удержать почву на месте, а за ней и клены. Хотя родным для этой земли был язык хвойных деревьев, теперь ей приходилось говорить исключительно на сленге длинноногих лиственных пород. Ее мечта о том, чтобы стать почвой для кедра и ели, осталась несбывшейся, затерявшись в безжалостном хаосе кустарника. Прямые и медленные обычно проигрывают быстрым и тернистым. Когда он уезжал с фермы, где собирался жить, «пока смерть не разлучит нас», провожавшая его женщина пожелала ему на прощание, чтобы «следующая мечта оказалась лучше предыдущей».

В своем журнале он написал, что «совершил ошибку, посетив ферму после того, как она была продана. Новые владельцы все вырубили. Я сидел среди пней, в облаках красной пыли, и плакал. Перебравшись в Шотпач, я понял, что для создания нового дома требуется нечто большее, чем строительство хижины и посадка яблонь. Мне, как и земле, требовалось исцеление».

Вот так и получилось, что израненный человек переехал жить на израненную землю.

Этот участок земли располагался в самом сердце Орегонского побережья, в тех же горах, где его дед создал свою крепкую ферму. На старых семейных фотографиях можно увидеть грубо сколоченную хижину и мрачные лица в окружении пней.

Он писал: «Эти сорок акров должны были стать моим убежищем, моим укромным местечком посреди дикой природы. Но та местность была уже далеко не девственной пустошью». Место, которое он выбрал, располагалось рядом с так называемым Сгоревшим лесом, хотя название «Ободранный лес» было бы здесь более уместным. Земля здесь была искорежена серией массовых вырубок: сначала срубили величественные реликтовые деревья, а потом и молодняк. Как только вырастали новые ели, за ними тут же приходили лесорубы.

После тотальной вырубки все меняется. Солнце начинает нещадно палить, и в почве, развороченной лесозаготовительной техникой, повышается температура. С момента открытия минерального слоя, который был укрыт одеялом гумуса, часы экологического наследия были сочтены, и вовсю зазвучал сигнал тревоги.

В процессе эволюции лесные экосистемы выработали инструменты, помогающие им справляться с тотальными проблемами, такими как ураганы, оползни и пожары. Первые сукцессионные виды растений, которые приходят на смену, тут же приступают к работе по устранению причиненного ущерба. Эти растения, умеющие приспосабливаться, называют видами-первопроходцами, потому что они обладают широкими адаптивными способностями, позволяющими им восстанавливаться после любых потрясений. И так как света и пространства у них теперь в избытке, они начинают быстро размножаться. Участок голой земли здесь может исчезнуть за считаные недели. Их цель – расти и размножаться как можно быстрее, поэтому они не беспокоятся о толщине ствола, инвестируя все ресурсы в листья, листья и еще раз листья, которые появляются на самых тонких ветках.

Ключ к успеху – получить всего как можно больше и как можно скорее, чтобы опередить своего соседа. И эта жизненная стратегия работает, пока ресурсы кажутся безграничными. Но от видов-первопроходцев, как и от людей-первопроходцев, ждут расчищенных территорий, максимального выполнения тяжелой работы, личной инициативы и многочисленного потомства. Иными словами, временной коридор у этих видов короткий. Как только на сцену выходят деревья, дни первопроходцев сочтены, и тогда они задействуют всю мощь фотосинтеза, чтобы произвести потомство, которое птицы перенесут на другие вырубки. Поэтому большинство этих растений производит ягоды: морошку, бузину, чернику, ежевику.

Первопроходцы формируют сообщество, основанное на принципах неограниченного роста, распространения и повышенного потребления энергии. Они максимально быстро всасывают в себя ресурсы, захватывая землю, и продвигаются дальше. И вот когда ресурсы истощаются, как это всегда бывает, эволюция начинает благоприятствовать сотрудничеству и стратегиям, обеспечивающим стабильность, – таким как совершенные тропические экосистемы. Широта и глубина таких взаимовыгодных симбиозов особенно хорошо видна на примере реликтовых лесов, рассчитанных на длительную перспективу.

Промышленное лесоводство, добыча природных ресурсов и другие аспекты человеческой деятельности подобны зарослям морошки, которые захватывают землю, уменьшая ее биоразнообразие и упрощая экосистемы по требованию ненасытного общества. За пятьсот лет мы истребили реликтовые культуры и уничтожили целые экосистемы, заменив их непритязательными культурами. Люди-первопроходцы, как и растения-первопроходцы, играют важную роль в процессе регенерации, но они не отличаются стабильностью в долгосрочной перспективе. Когда исчерпывается доступная им легкая энергия, единственный путь вперед – сбалансированность и обновление, чтобы происходила постоянная смена одного сукцессионного сообщества другим, которое идет вслед.

Реликтовый лес поражает простой функциональностью не меньше, чем своим великолепием. В условиях дефицита не может быть никакого неконтролируемого роста или растраты ресурсов. «Зеленая архитектура» структуры леса – это модель эффективности с многослойным лиственным пологом, оптимизирующим захват солнечной энергии. В поисках моделей самодостаточных сообществ нам следует в первую очередь обратить свое внимание на реликтовый лес и на те древние культуры, которые взращены этой симбиотической системой.

В своих дневниках Франц вспоминает, что, когда он сравнивал фрагмент реликтового леса, которым любовался на расстоянии, с участком в Шотпаче, где единственным остатком древнего леса было старое кедровое бревно, он понял, что нашел свое предназначение. Вдохновленный картиной того, каким должен быть мир, он поклялся себе, что исцелит это место и вернет ему прежний облик. «Моя цель, – писал он, –