Беспредел - Игорь Бунич

Если вспомнить то, что произошло с "Саддамовскими" ракетами и Койотом, то Андропов и на этот раз не ошибся.

Я примерно перевел Трокману сказанное генералом. Он улыбнулся и сказал, допивая кофе:

— О, да! Андропов — это был большой человек. Минотавр в лабиринте. Он сам этот лабиринт построил и сам в нем запутался до такой степени, что после его смерти пришлось с этого лабиринта снимать крышу, чтобы хоть в чем-то разобраться. Горбачев надеялся это сделать самостоятельно, но у него не хватило сил даже убрать мусор с крыши. Пришлось звать на помощь весь мир. Надеюсь, что новые люди — такие, как вы, генерал, разгребут весь этот кошмар, что накопился в лабиринте за последние 75 лет.

Климов, как бы не слыша, что сказал Билл, продолжал говорить о Беркесове, снова перейдя на английский язык:

— С Беркесовым вообще вышла интересная история. Мы послали президенту представление о присвоении ему звания генерал-майора. Должность у него генеральская сейчас — так что ничего необычного в этом нет. А комитет по правам человека Верховного Совета, где заправляет Сергей Ковалев, которому все не терпится снова в лагерь вернуться, послал Ельцину свое представление, где требует отстранить Беркесова от должности и предать его суду чуть ли не как военного преступника за его дела в андроповские и постандроповские времена. Они, идиоты, не понимают, что не будь тех времен, не было бы и нынешних. Что мы их не сажали, а собрав вместе в лагерях, берегли для будущего. Чтобы они уцелели. Вы же помните, что по шестому и седьмому варианту развития событий, они все — интеллектуальный цвет нации — могли погибнуть в некотролируемом катаклизме, щупальцам которого было все-таки даже теоретически не дотянуться до Мордовии и Перми.

— Но был же еще и восьмой вариант, — напомнил я. — Где они все должны были быть расстреляны прямо в лагерях. Для этого, насколько я помню, в каждом лагере имелось два экскаватора, чтобы за одну ночь вырыть братскую могилу по получении сигнала "Незабудка".

— Ну, во-первых, не расстреляны, — возразил Климов, — а усыплены. Кроме того, этот восьмой вариант предусматривался только в том случае, если бы наш план...

— Не в этом дело, — в свою очередь возразил я. — Я говорю об авторстве этого плана, который вполне может всплыть, учитывая массовое дезертирство из вашей системы, тон которому задают весьма информированные генералы...

— Но я вовсе не был автором этого плана, — почти разозлился Климов. — Я только подписал его как документ, проходящий по моему главному управлению. Да, пусть пишут и врут, что хотят. Кто сейчас им поверит?

Неожиданно генерал снова перешел на русский язык, воспользовавшись тем, что Трокман, встав из-за стола, извинился, что ему нужно позвонить и ушел в свою комнату.

— Слушай, Майк, — жестко сказал Климов. — Что ты вечно хочешь меня представить каким-то кровавым палачом, который приспособился к новым условиям и строит из себя демократа? Тебе ли не знать, что если бы не я и еще несколько человек в КГБ, то никогда бы нам здесь вместе не сидеть. Что я, можно сказать, своими руками...

— Вот, чудак, — прервал я его. — Я же о тебе беспокоюсь, чтобы ты учел возможные удары, которые на тебя неизбежно посыпятся, когда ты выйдешь из-за кулис на ярко освещенную сцену. Мы, может быть, думаем о тебе как о будущем президенте России или что там у вас получится на месте бывшего СССР. А ты все обижаешься.

— Обидно, конечно, — ответил генерал. — Что ты вообще обо мне знаешь? Ты знаешь, сколько я сделал, чтобы у нашего режима было более-менее человеческое лицо? Например, еще когда Солженицына высылали, я ему из своего, можно сказать, кармана дал 300 долларов.

— Вы уже тогда в долларах получали зарплату? — поинтересовался я.

— Получали — не получали, а деньги были мои, — огрызнулся Климов. — Мне Ахматова, если хочешь знать, свой “Реквием” лично читала вслух.

— Ты знал лично Ахматову? — искренне изумился я.

— А ты думал? — проговорил генерал. — Когда "Реквием" у вас напечатали, наверху было мнение: старуху посадить или выслать. Мне тогда это поручили. Как бы я доложил, так бы и вышло. Ну, привели ее ко мне. Я и говорю: как же вы, Анна Андреевна, себе такое позволяете? Человек вы уже пожилой — в зоне будет совсем не сладко, да и на высылке тоже.

А она мне давай "Реквием" свой читать вслух. Ну, музыка, конечно. Сам-то читаешь, не понимаешь, а послушать... Да! Так я дело и замял. Как, это уж мое дело. Но оставили ее в покое.

— Теперь-то я понимаю, — засмеялся я, — почему Солженицын так долго не возвращается в Россию. Он просто не хочет отдавать тебе 300 долларов.

— Все ерничаешь? — с обидой в голосе продолжал Климов. — Я и Сахарова спас. Не веришь?

— Верю, верю, — сказал я. — Всему верю. Ты Россию спас, Климов. Неужто я этого не понимаю? Потому ты сейчас и генерал-полковник, а не подсудимый, как Крючков, Грушко, Плеханов и Попков. Все я понимаю — не волнуйся.

В этот момент вернулся Трокман и, достав сигару, обратился к Климову:

— Извините меня, генерал. Вы что-то говорили о двух представлениях, поданных президенту Ельцину относительно одного подчиненного вам полковника?

— Да, да, — оживился Климов. — Так представляете, господа? Мы рассчитывали, конечно, что президент подпишет наше представление о присвоении звания. Хотя бы потому, что представление Козырева написано на бланке Верховного Совета, один вид которых вызывает у Ельцина отвращение. Он обычно, не читая, отдает все эти представления и отношения Верховного Совета в Секретариат, чтобы их вернули обратно на "доработку". А наши представления, напротив, читает очень внимательно и благожелательно. И что же вы думаете? Президент подписал оба представления: и наше, и Ковалева! Действительно, у него уже что-то с головой творится, если верить непримиримой оппозиции...

Я почувствовал, как у меня подпрыгнуло сердце. Почти открытым текстом Климов сообщал нам, что принял решение ликвидировать Беркесова и желает услышать наше мнение на этот счет.

Черт возьми, ведь именно Беркесов становится самым нежелательным свидетелем, коль Климову суждено стать министром и идти выше. Ведь именно поэтому был уже убран несчастный Поляничко, чтобы освободить место президента для выплывшего из четвертого измерения Гейдара Алиева.

Я взглянул на Трокмана.

Он невозмутимо раскурил сигару и сказал, обращаясь к Климову:

— Мне кажется, генерал, что вы не правы. Этот способ не нов в мировой практике. Я считаю, что президент сознательно подписал оба представления с тем, чтобы предоставить вам нечто вроде творческой инициативы. Он с интересом наблюдает сейчас, какой путь действий вы изберете и, видимо, на основании принятых вами решений, примет и окончательное решение относительно, скажем, вашего назначения. Другими словами, в настоящее время он желает убедиться в том, что вы способны принимать самостоятельные решения и, видимо, с интересом ждет — каково оно будет.

Климов стрельнул взглядом в Трокмана и в меня.

Я хорошо умею владеть собой, но, кажется, все-таки побледнел, потому что Трокман передал судьбу Беркесова на усмотрение Климова, то есть фактически санкционировал ликвидацию.

— А ваше мнение, Майк? — поинтересовался Билл.

— Да воздастся все по грехам их, — процитировал я Священное писание.

А мысль у меня крутилась, что ничего сделать я не могу, коль решение принято на столь высоком уровне. Предупреди я Беркесова или нет — это ровным счетом ничего не изменит. Может быть, удастся продлить его жизнь на сутки, но не более. Монстр все равно обгрызет те щупальца, которые стали приносить ему даже не боль, а просто дискомфорт.

— Не надо спешить с выводами, — продолжал я. — Подчиненный, на которого имеются две диаметрально противоположные бумаги, подписанные главой государства, становится идеальным работником, которому можно смело доверить любую работу. В старые времена на каждого толкового оперативника заводили заочно уголовное дело и приговаривали его к высшей мере. С делом его не знакомили, но на приговоре он должен был расписаться, что ознакомлен. Ему сообщали, что приговор будет приведен в исполнение, когда начальство сочтет это нужным. А пока он только хорошей работой сможет добиться его постоянной отсрочки. Говорят, что такая методика приносила очень эффективные результаты...

— Глупости, — заявил Климов. — Это делалось в очень короткий период и только в виде эксперимента. Но результаты были самые плачевные. Почти все перебежали к противнику, плюнув даже на судьбу своих семей. Потом, в послесталинские времена, когда нужно было избавиться от наиболее одиозных фигур из среднего звена, их просто комендант вел в подвал, чтобы, скажем, расписаться за получение новых сапог и там убивал выстрелом в затылок, а семьям сообщали, что кормилец погиб при исполнении служебных обязанностей и назначали пенсию. В наши времена — Боже упаси! Ну, ты сам знаешь, Майк — Бондаренко и того не расстреляли. Он сейчас где-то там у вас сочиняет какую-то клевету на нас. Я помню, сколько в последние годы было разных болтунов и изменников. Ни один не получил больше 10 лет.