Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1916 год. Сверхнапряжение - Олег Айрапетов

В столице совершенно голословно обвиняют правительство в предательстве, а высшее военное командование главным своим делом во внутренней политике считает участвовать в кампании против недавно назначенного министра внутренних дел. В Ставке, по словам Шавельского, совершенно внезапно сложилась почти кадетская точка зрения на Протопопова: «У Протопопова все есть: великолепное общественное положение, незапятнанная репутация, огромное богатство – более 300 тыс. годового дохода, недостает одного – виселицы, – захотел ее добиться»13. Трудно не привести оценку А. Н. Боханова думских эскапад Милюкова: «Шла жесточайшая война, кругом росло недовольство, существовавшее хрупкое общественное равновесие грозило рухнуть в любую минуту, а лидер одной из крупнейших партий громогласно клеветнически обвиняет главу правительства в измене, в пособничестве врагу»14. Те же слова могут быть переадресованы и Алексееву. Удивляет другое, насколько быстро Алексеев и Гурко усвоили негативный взгляд на Протопопова, только-только назначенного на свой пост. Контекст разговора не оставляет сомнения – генералы прежде всего против креатур императрицы. Прибывший в Ставку через день после отъезда Алексеева на лечение Трепов заявил Гурко о том, что он уже приготовил проект указа об отставке Протопопова, но не получил согласия императора на нее15.

Сразу после разговора с Николаем II Трепов пришел к Гурко (они были знакомы ранее) и высказал свой страх, что если Протопопов не будет снят, то ему не удастся наладить сотрудничество правительства и Думы. Гурко обещал Трепову свою поддержку, в том числе ускорить отправление телеграммы об отставке Протопопова, в случае если ему удастся уговорить императора сделать этот шаг. Трепов планировал выделить в своем правительстве четыре министерских портфеля для лиц, пользующихся доверием «общественности». Ясно было, что теперь, с Протопоповым во главе Министерства внутренних дел, никто из подобных лиц в правительство не войдет. Трепов надеялся, что перемещением очередного «козла отпущения» на пост министра торговли (благо Родзянко несколько раз рекомендовал Протопопова именно на этот пост, даже в конце ноября 1916 г., во время аудиенции в Ставке, за несколько часов до которой он буквально сбежал от своего протеже, чтобы не здороваться с ним16) и заменой его на князя Шаховского он достигнет сотрудничества с думцами17. Казалось бы, Протопопов должен был стать приемлемой фигурой – даже по еврейскому вопросу он нашел взаимопонимание с Эдмондом де Ротшильдом, его взгляды на необходимость укрепления русско-французского союза вызвали уважение президента Франции, который уже в июне 1916 г. отметил, что Протопопов может стать министром18. Выбор Трепова не был случайным.

Но было ли это сотрудничество вообще возможно? В январе 1916 г. человек гораздо более левых (или прогрессивных) убеждений, М. К. Лемке, записал в своем дневнике пронзительно верные слова: «Россия всем нам глубоко чужда; Германия, Франция, Англия, Сербия своим кровно близки»19. Можно сколько угодно спорить о том, справедливо или нет это утверждение для 1915 или 1916 г., но политическая история 1917 г. полностью подтвердила правоту этих слов. Вряд ли можно оспорить утверждение А. Н. Боханова, что «думская общественность» рассматривала сокрушение Протопопова как очередной, решительный шаг к власти, для чего не гнушалась различными провокациями и организацией слухов, обвинявших министра иностранных дел то в предательстве, то в сумасшествии. При этом необходимо отметить, что ни один из этих слухов не был подтвержден20. Организаторы общественного мнения не упускали возможность устроить сцену на публике. Так, в первый день 1917 г. Протопопов подошел к Родзянко в Думе и протянул ему руку, на что последовал грубый и громкий отказ от рукопожатия, немедленно ставший предметом обсуждения в городе21.

К чести военных нужно признать, что они не использовали подобных приемов. Гурко в разговоре с императором призывал его сделать жертву общественному мнению. С другой стороны, генерал признается, что им была сделана попытка организовать единодушное выступление членов правительства против Протопопова. После Трепова почти все министры посетили Ставку, и со всеми, за исключением самого министра внутренних дел, конечно, Гурко вел разговоры, прося их поддержать Трепова и его антипротопоповский проект22. Гурко, по словам Мосолова, и сам неоднократно после отъезда Трепова пытался убедить Николая II в целесообразности смещения Протопопова, император сначала склонялся к доводам генерала, но потом отказал23. По словам митрополита Питирима, также попытавшегося уговорить императора дать отставку новому министру, император понимал, что этот его выбор был далеко не самым удачным, но давать Протопопову отставку немедленно не хотел – это бы выглядело явной капитуляцией24.

Именно нежелание Николая II принести немедленную жертву Думе, судя по всему, было причиной организации коллективного выступления министров по этому вопросу, устроенного заместителем Алексеева. Шавельский также упоминает, что Гурко неоднократно выступал перед императором против Распутина и того курса внутренней политики, который традиционно связывался с его именем25. Интересно, что при этом заместитель Алексеева был вовсе неплохого мнения о Протопопове. По его мнению, министр внутренних дел прекрасно подходил к государственному идеалу российских либералов: «Одной из особенностей его характера был талант приспосабливаться к людям с различными политическими взглядами. Такой феномен может быть нередок в странах, где давно установилась политическая и конституционная жизнь, но он не распространен в государствах политически молодых, где большею частью различие в политических взглядах имеет тенденцию предварять дружескую дискуссию, особенно среди тех, кто отдал себя политической работе… В политических партиях (России. – А. О.) не существует понимания того, что нормальная жизнь страны может быть достигнута только ценой совместного согласия (курсив мой. – А. О.)»26. Как видно, Гурко действительно был прекрасно, по-европейски образован и довольно ясно видел ситуацию. Это было исчерпывающее объяснение, почему Протопопов должен был быть отставлен.

В субботу 17 (30) декабря 1916 г. в Ставке начались совещания под председательством императора. В Могилев приехали главнокомандующие Северным, Западным, Юго-Западным фронтами и помощник главнокомандующего Румынским фронтом с начальниками своих штабов. Было принято решение об организации наступления в будущей кампании на Юго-Западном фронте. В случае успеха оно должно было быть поддержано наступлениями и на других фронтах. 18 (31) декабря 1916 г., в воскресенье, в Ставку пришла новость об убийстве Распутина. Как и вся страна, военные приняли это известие с радостью, но Николай II в тот же день покинул Могилев27. На вокзале его провожал Гурко. «Он сразу подошел к Государю, и они вдвоем начали прохаживаться вдоль поезда, – вспоминал наблюдавший эту сцену Шавельский. – Как сейчас представляю фигуру Гурко: левую руку он заложил за спину, а правой размахивает, что-то доказывая Государю»28.

Генерал должен был приехать в Петроград к Новому году, так как в середине января должна была начаться межсоюзническая конференция, но он не хотел торопиться. Гурко не хотел, чтобы его приезд связали каким-либо образом с убийством Распутина29. Убийство этого человека приветствовалось всей страной. Открыто или сдержанно, но радовались почти все. «В городе было страшное волнение и ликование, – вспоминал о настроениях Петрограда великий князь Гавриил Константинович. – Публика сделала Дмитрию Павловичу овацию в Михайловском театре»30. Фронт разделял эти настроения. Во всяком случае, офицерами армии это событие было воспринято с одобрением31. На Румынском фронте приехавшего туда с санитарным поездом Пуришкевича встретили громким и дружным «ура!»32. Когда один из убийц – великий князь Дмитрий Павлович, отправленный в Персию, прибыл в штаб генерала Н. Н. Баратова, его приветствовали криками восторга. В овации участвовали и молодые офицеры, и заслуженные генералы33. Императорская чета была возмущена новостями о таком теплом приеме34. Сам великий князь явно не ожидал ничего подобного.

Дмитрий Павлович, хоть и уверял, что не виновен в убийстве Распутина35, но 18 (31) декабря был подвергнут домашнему аресту по приказу императрицы36. Через пять дней великого князя выслали из Петрограда, направив под охраной полиции в час ночи на вокзал. Перрон был оцеплен, и прощаться разрешили только сестре, а также великим князьям Николаю и Александру Михайловичам37. Попытка членов императорской фамилии заступиться за родственника не привела к желаемым результатам. 29 декабря 1916 г. (11 января 1917) они направили письмо императору, в котором просили пощадить слабого здоровьем юношу, пребывание которого в Персии «будет равносильно его полной гибели»38.