Печать мастера - Тайга Ри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Дверь за мальчиком закрылась бесшумно.
“Восьмой” переплел пальцы, и отправил сразу два вестника: “Западные и восточные ворота – пропустить мальчика”, “следить, следуя на расстоянии”.
Если малец похож на Хо, то ему нужно время. Остыть. Подумать. И принять решение.
“Восьмой” опустился на колени, аккуратно расправив халат и, бережно поглаживая каждую пальцами, начал собирать таблички в стопку.
– Си эр, Тай, Шу, Мей, маленький До, Ви… – задерживаясь на каждой, чтобы произнести имя вслух.
* * *
Побережье, скалистая бухта
Хлестал дождь. Как он оказался на пляже, нашел дорогу, не свалился с тропы и не сломал ноги, Коста не думал. Печать наставника обжигала грудь под рубашкой.
Виноват. Виноват. Виноват.
Больно было так, что внутри снова заворочался алый жар.
Он – виноват. Арр был прав. Эти мысли он старательно гнал из головы декаду – что, если бы он не настаивал; что, если бы они остались на островах; что, если бы мастер остался жив, не попроси он…
Виноват, виноват, виноват…
Голос Арра звенел в ушах, и Коста потряс головой.
Нырнул под лодку, сбросил все мокрое в угол, скомкав, и начал таскать ракушки наружу – ему нужен свет.
Он намочил все, дождался, когда синее сияние станет ровным и ярким, щелкнул застежками тубуса. Руки – тряслись. Он не прикасался к туши и пергаментам с самой смерти Наставника. И даже был рад – где-то глубоко внутри, что руки заживают так долго.
Набрав воды в баночку из-под мази, Коста переложил ракушки, управляя направлением теней и света, разложил чистые пергаменты и начал готовить тушь.
* * *
Дождь барабанил по днищу над головой, но Коста не слышал. Он был не здесь.
Он был на Севере. Бежал домой к Мастеру, радуясь, что закончил доску “Мирии”. Он разжигал огонь и пинал пустые бутылки, собирал вещи и трясся в обозных санях.
Он был в Ашке. Той столице, которая рисовалась ему по рассказам рыжего. Величественные дома и широкие улицы. богато одетые люди и большой шатер театра. Он почти чувствовал, какие чистые мостовые под ногами.
Он был на островах. Лежал на крыше, слушая мастера, прятался в кустах от девушек и бродил по холмам, рисуя бухту.
Он мерз в подземельях, и старался поймать равновесие в качку – в трюме работорговцев. Он чувствовал запах давно немытых тел, каши и одурящий аромат островных цветов. Запах самогона, табака, туши и чистых пергаментов.
Он был везде и нигде. И только, растворившись в вероятностях, Коста поднял кисть, описав в воздухе полукруг и начал писать. С закрытыми глазами.
Три пергамента. Три пути. Три мира, которые никак не пересекаются между собой. Три выбора. Три задачи. Три жизни, которые можно прожить.
Север. Ашке. И – острова.
Коста закончил через пять мгновений, но его повело от усталости в сторону, как будто он писал весь день напролет от зари до заката. Он взял горсть ракушек и высыпал рядом на листы. Штрихи в синем мерцающем свете выглядели особенно беспощадно. Как что-то, что уже нельзя изменить.
Мастер говорил – нельзя смотреть путь. Виденье не даст сути, слишком часто вероятности меняются от одного взмаха крыльев птицы за спиной. Мастер говорил – это величайшая ложь, попытка предсказать самому себе – попытка увидеть “суть” пути, который ждет. И, что если бы это было возможно, неужели Наставник торчал в этой дыре, на проклятом всеми богами Севере?
Коста слушал. Коста верил. Но было что-то ещё… что-то, о чем мастер умолчал, что-то чему не научил… было рано? Но теперь и не научит. А, значит, Коста будет учиться сам.
Три пергамента. Три пути. Три жизни.
Север. И суть первой жизни, если он выберет этот путь– смерть.
Коста вздрогнул – жирные штрихи легли непримиримо. Три иероглифа.
Смерть, успокоение и … Бога, найдет он на Севере.
Ашке. И суть второго пути – богатство.
Коста подтащил ракушки ближе, решив, что ошибся. Но нет.
Ашке: богатство, почитание и слава.
Острова. Арры. И суть третьего пути – сила.
Сила, ответы и… возмездие.
Мастер был прав – знания не облегчают путь и не дают ответов.
Коста вздохнул и выложил перед собой ещё один лист. И заколебался.
Что есть суть вопроса – “он виноват в смерти наставника”? Что будет, если кисть, ведомая его рукой выведет – “да”? Сможет ли он после этого… жить?
Коста думал. Дождь барабанил по днищу. Ракушки пульсировали в такт биению морских волн о берег.
Через пару мгновений он отложил кисть и ещё раз перечитал три пергамента. “Богатство, слава и почитание” – вот, что точно понравилось бы Лису…
Рыжий… он совсем забыл про него, про храм. Он забыл про все.
Чистых пергаментов осталась ещё целая стопка. Коста задумался, вспоминая строчки, обмакнул кисть в тушь и начал писать, тщательно выводя штрих за штрихом:
“Взирай же на меня, о мужественный враг…доколе мне страдать в тенетах…”
* * *
Он лез вверх. Ноги скользили, руки срывались, но он упорно полз вверх – на то плато, которое приметил раньше – выше последних деревьев, выше гнезд птиц, кусок голой скалы над штормящим морем.
Дождь хлестал косыми струями, дорогу вверх освещали частые вспышки молний, порывы ветра норовили сорвать его со скал и сбросить вниз, но он лез, вжимаясь в камни все сильнее и сильнее.
Маленькое плато сверху почернело от дождя – два шага и прямой обрыв, где внизу яростно сражались за право быть первой – волны. Гром гремел так, что земля уходила из под ног. В ослепительно черном небе, закладывая виражи между вспышками, порхали совершенно сумасшедшие и бесстрашные птицы – крошечные точки в небе, которые, кружа, отгоняли больших птиц от скал.
Коста снял тубус со спины и прижал к себе на мгновение, не в силах расстаться. Прижал, поглаживая мокрую кожу ремней. Щеки стали теплыми от соленой воды, бегущей по щекам.
Все-таки он – трус. Трус. Арр – прав. Он побоялся спросить… побоялся, потому что и так знал ответ… Он – Коста – виновен…
Виновен,
