Смертельно безмолвна - Эшли Дьюал

Свожу брови. Что за чертовщина происходит? Я останавливаюсь и сплетаю на груди руки.

Если он думает, что я просто так выполню то, о чем он меня просит — он ошибается.

— Что за мистер Рокетсон?

— Приятно увидеть тебя воочию, Мэттью! — Толстый мужчина, от которого несет так сильно, что глаза слезятся, подпрыгивает ко мне и протягивает пухлую ладонь. — Очень!

Я не пожимаю руку.

— Кто вы?

— Это психиатр, Труман Рокетсон, — важным голосом поясняет Долорес, а я гляжу на нее через плечо и чувствую, как мое лицо возгорается. Руки падают сами собой. Я пялюсь на женщину и действительно верю, что она проговорила нечто на иврите.

— Что? — Наконец, мой язык отмирает. — Что ты сказала?

— Психиатр. Мы решили, что тебе нужно поговорить с кем-то.

У меня нет слов. У меня нет сил. Первые несколько секунд я не знаю, что ответить и что закричать, потому что прибываю в странном, туманном состоянии, во время которого так и тянет разбить кому-то морду. Но здесь отец и Долорес, их бить как-то неправильно… Выходит, не повезет толстому ублюдку, но у него и так жизнь не классная, да? Разве стоит подливать масло в огонь? Мои сумбурные мысли вертятся в голове, словно сумасшедшие, и, решив, что напугать отца больше попросту невозможно, я смеюсь. Прыскаю со смеху и отворачиваюсь.

Оглядываю круглыми глазами комнату и отцу в лицо смотрю растерянно.

— Ты пригласил в дом мозгоправа? — Кривлю губы и вновь усмехаюсь. — Ого. Смелый поступок, пап, очень смелый. Кого он будет лечить?

— Мэттью, пожалуйста.

— Что? Я задал обычный вопрос.

— Прекрати.

— Он сможет тебе помочь! — Горячо восклицает Долорес и приближается ко мне. — Он тебя выслушает, найдет способ избавиться от…

— Чего?

— От проблем, — договаривает отец, сведя брови, — а у тебя ведь много проблем.

— Ты серьезно? — Я больше не смеюсь. Я начинаю злиться. — Невероятно.

— Мэттью, тебе нужна помощь! Слышишь? Сынок, тебе нужен человек, который тебя услышит, который поймет, что творится в твоей голове.

— И ты решил, что этим человеком должен быть какой-то Балу из Детройта?

— Ради Бога, простите, — щебечет Дол, поджав от стыда губы, — он пошутил.

— Да, мистер Рокетсон, я великий шутник, — рычу я, стиснув зубы.

Неожиданно мне становится очень неприятно. Вместо того чтобы понять меня, отец пригласил в дом чужого человека. Я знаю, что напугал его. Знаю, что заслуживаю злость и недоверие. Но в таком поступке проскальзывает неуважение, будто я кусок дерьма. Никто не хочет марать руки, и поэтому пригласили докторишку в перчатках. Меня тошнит. Здесь нет моих родных. Я вдруг отчетливо ощущаю, что я остался один.

— А знаете что, — на выдохе протягиваю я, взмахнув рукой, — вы тут оставайтесь. А я, пожалуй, пойду.

— Мэтт, пожалуйста.

Я поворачиваюсь к папе спиной, делаю несколько шагов и останавливаюсь, так как в мое плечо впивается его рука. Отец тянет меня назад, а я порывисто подаюсь к выходу.

— Ты никуда не пойдешь.

Оборачиваюсь. Я всегда любил отца. Но сейчас я его ненавижу.

— Мэтти, — хрипит он, приблизившись ко мне почти вплотную, — я ведь помочь хочу.

У нас похожие глаза. Мы одинаково разговариваем. Одинаково движемся. Но что-то в эту минуту разрывается, связь между нами исчезает. Пять лет назад у меня умерла мама.

А сегодня у меня умер отец.

— Ты просто должен был спросить. — Бросаю я.

— Мэттью.

— Я бы рассказал.

— Так расскажи сейчас, — папа хватается ладонями за мои плечи, — я здесь, я рядом.

Сбрасываю его руки и равнодушно повожу плечами.

— Нет. Тебя здесь нет.

Он собирается сказать что-то еще. Но я схожу с места. Поднимаюсь на второй этаж и скидываю нужные вещи в огромный рюкзак, перекидываю костюм через плечо. Я выхожу из дома под бормотание Дол о том, что я совершаю огромную ошибку.

Мне наплевать на ее слова.

Близкие люди должны доверять друг другу. Они должны верить друг в друга. Никто в этом доме никогда в меня не верил. Я всегда был плохим сыном, плохим братом. Что бы я ни делал, отцу всегда было мало. Хорошие оценки и успехи в спорте — мало. Я подорвал его доверие в тот день, когда попал в аварию, и с тех пор он не прощает мне ничего, будто вместе с капотом машины вдребезги разбились и наши отношения.

Я не хочу ехать к Монфор. Не хочу видеть Джил. До полуночи еще много времени, и я решаю поехать в парк, чтобы оказаться как можно дальше от знакомых лиц. Хотя, они в этом городке повсюду. Куда не сунься. Я припарковываюсь в тени деревьев. Пикап Хэрри неуклюже глохнет, когда я преждевременно снимаю ногу с педали сцепления. Но плевать, на все плевать. Включаю радио, откидываюсь в сидении и прикрываю глаза.

Наверно, я должен чувствовать себя одиноким. Но я не чувствую.

Я представляю, что со мной рядом сидит Ариадна. Та самая, что смеялась на уроках по биологии, та самая, что перевернула с ног на голову мою жизнь; неожиданно я думаю о том, что я скучаю по ней. Да. Впервые за эти два дня я скучаю по Ари. Принимаю, что все же когда-то она существовала и делала мою жизнь не только опасной, но и стоящей.

Я отчетливо вижу ее изумрудные глаза, которые пробивают брешь в моей защите. Я терпеть не могу, когда люди переходят черту, прорываются внутрь моих мыслей. Но я бы все рассказывал Ариадне. Я бы спросил у Ари, что мне делать. А она бы ответила:

— Жить дальше.

И я бы непременно закатил глаза, а потом она бы сжала мою руку. Возможно, меня к Ариадне влекло не потому, что она была жертвой, которую с первого же дня я должен был спасти. Возможно, жертвой был я. Жертвой повседневности, фальши. Я всегда боролся со всеми проблемами в одиночку, Ари ненавидела, когда за нее принимали решения. Но мы с ней почему-то спасали друг друга, и это было приятно. Это делало нас похожими.

Жаль, что Ари больше нет.

Я еду вслед за черной машиной Джейсона. Норин предлагала поехать вместе, но я не представляю, как выдержу несколько часов в их компании. Не то, чтобы они мне казались чужаками, или я испытывал неприязнь. Просто сейчас мы по разные стороны баррикад.

Я отдельно от них, они отдельно от меня. Пусть так и остается.

Мы приезжаем к кладбищу без четверти двенадцать. Я выкатываюсь из пикапа и тут же бросаюсь к сумке, чтобы не забыть пузырек, который мне отдала Джиллианна.

— Ты идешь?

— Да. — Прячу склянку в карман брюк. — Две секунды.

Пронести лук вряд ли удастся. Я бы смог спрятать браунинг за спину. Но сама мысль о том, что мои пальцы вновь зажмут ледяной металл пистолета, сводит с ума. Никогда уже я не смогу взять в руки оружие. И это хорошо. Наверно, это хорошо.