Духовный мир - Григорий Дьяченко

Да послужит рассказанное здесь ужасное событие назидательным уроком для тех неразумных ревнителей мнимой старины, которые нередко свою ревность доводят до непростительной дерзости, хуляще в них же неразумеют (2 Петр. II, 12), и всеми мерами стараются совращать православных в свой душепагубный раскол. (Из «Братск. Слова» 1886 г. № 16).

2. Высокопр. Филарет, митр, киевский, в бытность архиепископом казанским во время одной из поездок по обозрению епархии, пред самым возвращением в Казань, остановился в Услоне, – селе, находящемся как раз против самой Казани, на другой (правой по течению Волги) стороне. Остановка продолжалась весьма значительное время от того, что, по случаю сильного ветра, никак нельзя было переезжать через Волгу. Во время этой остановки, когда собралось большое множество народа из православных ради принятия благословения от владыки, оказались тут же и многие из раскольников, явившихся собственно из любопытства. – Владыка пожелал воспользоваться этим случаем для личной беседы с ними. Они стояли в своей толпе поодаль, но владыка, преподавая каждому из православных благословение, постепенно приближался к раскольникам, и, наконец, громко обратился к ним с словами: «а что же вы, люди, стоите зряще, отступивши от своих же односельчан?! Ведь все они русские, а не татары, и черемисы, – как и вы сами, – что видно по всему…» Ответа не было никакого, – а только говор между собою во всей толпе… Владыка, сделав несколько шагов, еще заговорил с ними: «чтож вы, впрямь сказать, как бы дичитесь и своих-то… или, быть может, дичитесь более всего меня?… Но напрасно; видите, я сам подхожу к вам и не дичусь по вашему…» – «Да что нам до тебя, был ответ в мы-то тебе на что нужны… Ступай, куда едешь…, а мы так сами себе…» – «Да зачем же вы так не ласковы, что и слова-то перемолвить не хочете, – разве вам я враг какой?…» – «Нечего толковать-то нам с тобою, так и заводить речи непочто…» Сколько владыка ни говорил с ними словами христианской любви, раскольники оставались непочтительны и дерзки к архипастырю. Наконец, один из впереди стоявших особенно грубым и дерзким тоном проговорил прямо владыке: «вот что… отец, отваливай-ка ты на ту сторону, а мы еще посмотрим, как-то по добру по здорову переправишься… А пробудешь еще подольше здесь, так мы, пожалуй, и паром не дадим; – вишь какая непогодь разыгрывается!…» Священник села Услона, находившийся близ владыки, сказал ему в полголоса, что лучше удалиться, потому что он знает по опыту, до чего может простираться дерзость некоторых известных ему лично, коноводов в среде местных раскольников из коих один и произнес сказанные дерзкие слова… Владыка, как бы задумавшись на минуту и, заметно, произнося с глубоким вздохом какия-то молитвенные слова и высказавши свое сожаление о нелюдимости предстоявших, – помолившись на церковь, стоящую на виду на склоне горы, отправился к перевозу. Ветер, заметно, стал утихать, и переезд чрез Волгу был спокойный.

Но что ж каков был результат этой грустной до глубины души сцены, представившей такую крайнюю очерствелость сердец в толпе заблуждающихся, о которой справедливо сказать словами пророка Исаии: ослипил очи их и окаменил сердца их… Результат был следующий. Владыка с перевоза отправился в свой загородный дом. Стало вечереть; он вышел на балкон и, видя, что ветер снова стал усиленно дуть, а с западной стороны из-за Волги надвигалась уже черная туча, сказал стоявшему вместе с ним келейному, о. Назарию: «вот видишь, как Господь милостив к нам; ветер-то, как видно, теперь сильно разыграется, да и туча идет страшная, грозовая, и как раз надвигается она на Услон; мужики-то угадали, когда нас стращали, что мы и не переправимся чрез Волгу; а вот теперь кого захватит на пароме, то спаси Бог от несчастия; особливо в такую пору, когда почти совершенно темнеет». Постоявши немного, владыка пошел ночевать на свою половину. Ветер, между тем, тут же превратился в чистую бурю…, послышались тотчас же и раскаты грома, и молния так и блещет ежеминутно… «Чтобы не тревожиться от ея блеска, я стал спускать на окне в моей комнате занавеску, – говорил о. Назарий, – и тут-то я увидел что Услон весь почти в зареве… так я и ахнул,… Вбежал ко мне в эту же минуту и послушник ездивший с нами по епархии, и чуть не кричит… Батюшка, батюшка, смотрите, что с Услоном стало?… Услыхал наш говор и владыка, позвонил и спрашивает: что такое? В ту же минуту вышел он к балкону, и лишь только увидел страшное зарево, тут же пал на колени и взмолился про себя… Я услышал только слова: «Господи, да не яростью обличиши нас, ниже гневом Твоим накажеши нас… о Господи! не постави им, в грех… но пощади и помилуй…» Привставши же, снова сделал земной поклон прямо на город с молитвенными словами: «Заступнице усердная, всех нас заступи! Святители Христовы, молите Бога о нас!…» За тем безмолвно ушел на свою половину… Этот пожар на другой же день стал известен, хотя самый случай посещения владыкою Услона не был еще известен… но, вскоре же, это стало предметом общих разговоров, когда оказалось, что погорели почти исключительно раскольничьи дома, и самый удар был прямо на дом того дерзкого, который сказал владыке последние угрожающие слова… Когда об этом пожаре стало известно казанским раскольникам, именно купцам, к которым сами погорельцы, как к своим радельцам-благодетелям, обратились с просьбою о помощи, и когда последним, волей-неволей, должны были передать о том, что было у них с владыкою незадолго пред пожаром, тогда и все уразумели, что должно… и с той поры, сколько было известно, стали относиться не так презорливо ко владыке, а иные не слишком закоренелые, или отчасти, потаенно, только державшиеся раскола, начали, по возможности, сближаться с ним, и некоторые постепенно оставляли раскол и присоединялись или к единоверию или даже к Православной церкви». (Жизнеоп. Филарета, митрополита киевского, состав, архиманд. Сергием, т. II, стр. 140-144).

3. Пророческий сон младенца. «Воля ваша, а эта набожность, которою хвастают нынче люди, больше ничего, как предрассудок. Смешны для меня эти люди, смешны и предметы, к которым они питают такое безусловное благоговение».

Так говорил молодой, статный, красивый офицер, лаская на руках своих пятилетнего ребенка, миловидную Лидочку. Речь его обращена была к девице, воспитанной под руководством добрых и благочестных родителей. Не чуждаясь света, не обрекая себя заранее на вечное одиночество в монастырской келье, девица эта далека была от тех мыслей, которыми щеголяли в первое двадцатилетие настоящего века тогдашние умники.

Чудное было это время! Не выразумев, как следует, возвышенных правил христианской религии, обратив в посмех прадедовские обычаи доброй старины, молодежь старалась друг перед другом отличаться вольностью мыслей насчет самых священных предметов. Напрасно стали бы вы искать в этих отступнических рассуждениях какой-нибудь основательности: тогдашние умники, отжив свой век в окалеченной Франции, перетащились к нам в Россию с Вольтером, Дидро и д׳Аламбертом; а известно, как основательны были эти оракулы XVIII века. Ядовитые сарказмы, убийственная ирония, жгучие эпиграммы, вечная, непримиримая вражда ко всему, что выше их понимания, насмешки и поругание, часто площадное, но всегда резкое – вот ужасное оружие, которым они разгромили царства, ниспровергли престолы, стремились разрушить религию и церковь, которой, по обетованию Спасителя, не одолеют и врата адовы. Никто не состязался с ними, потому что это было напрасно: общий поток мнений в пользу их отбивал в сторону праведный голос немногих поборников истины; стоя на другом берегу, они дразнили языком защитников святыни, и, как титаны, бросали камни злословия на долготерпеливое небо.

Начитавшись бессмысленной галиматьи философов XVIII столетия, П-в (фамилия того офицера) с жаром возставлял против всего в деле религии, что было несогласно с его образом мыслей. Кстати – некстати он проповедовал всюду свои безбожные правила. Любимым предметом пошлых его острот и насмешек был собственный его патрон, св. Николай угодник. Называя его «русским мужицким богом», П-в острил свой язык насчет бесчисленных его чудес и благодеяний, – и это было особенно тогда, когда он сходился с А. В-ной М-ою, девицею, как я сказал, полною страха Божия и глубокого уважения к преданиям церкви православной, Бог знает, какая у него была тут цель, и что хотелось сделать ему этим но только все усилия его поколебать благочестивые верования своей знакомки оставались тщетны.

Однажды, играя волнистыми кудрями малютки-Лидочки, беспечно забавлявшейся адъютантскими зксельбантами своего фаворита, П-в увидел у нее на шее кипарисный крест, висевший на шелковом шнурке.

– Что это такое? – спросил он А. В-ну.

– Разве вы не видите, крест!

– Что это вам вздумалось навязать на шею дитяти кусок дерева?

– М-сье П-ов! – вдруг сказала Лидочка, устремив на него блестящие глазенки. – Сказать ли вам, что я сегодня видела во сне?