Том 25. Статьи, речи, приветствия 1929-1931 - Максим Горький

«Что такое — «фэччинч»? Каждый мальчик, поступающий в английскую закрытую среднюю школу, на известный срок попадает в распоряжение «монитора», то есть мальчика, занимающего первое место в классе не по успехам в науках. «Фэч» исполняет поручения «монитора», приносит ему чай и бегает у него на посылках. И, если поручение «монитора» не исполнено быстро и точно, «фэча» бьют. Через год новичок сам становится «стариком» в школе, и тогда он, в свою очередь, муштрует новичка.

Телесные наказания в более смягчённом виде удержались почти во всех английских школах, как средних, так и низших. Изредка это кончается трагедией, и тогда происшествия подобного рода имеют отражение в суде. Родители привлекают к суду учителя, выпоровшего их мальчика. Жалуются родители обыкновенно не вообще на систему телесного наказания, а только на чрезмерную суровость наказания. И, хотя я могу назвать несколько судебных процессов о «порке» в школах, я не припоминаю случая, когда судья выступил бы против системы порки в школах. Обыкновенно приговор кончается против родителей, хотя иногда суд признаёт, что наказание было несколько «сурово».

Система «фэччинча» тоже составляет старинный английский обычай, который ревниво охраняется в школах. Тогда возникает в печати шум. Назначается следственная комиссия, всесторонне исследующая систему «фэччинча», причём выясняется следующее: среди свидетелей, дающих показания, некоторые абсолютно против «фэччинча». Они приводят поразительные примеры грубого издевательства над новичками, но наряду с этим выступают другие свидетели, показания которых склоняются к тому, что «фэччинч» очень хорошая система, необходимая при образовании характера.

В Нельсоне (в графстве Ланкашир) присяжные и судьи обсуждали самоубийство четырнадцатилетнего мальчика Джеффри Ферхерста, сына пастора. В Англии, как, вероятно, читателям известно, деревенские священники принадлежат обыкновенно к высшему классу. Обыкновенно такой священник — младший сын лорда. Получает он в год 1800–2000 фунтов стерлингов. Джеффри Ферхерст был в пасхальном отпуске дома. В школе он учился не только хорошо, но даже блестяще. И вот наступил канун того дня, когда мальчик должен был уехать из дома в закрытую школу. В этой школе мальчик учился только с сентября 1929 года. Он был весел всё время, когда был дома, распрощался накануне отъезда с матерью и с отцом и ушёл к себе в комнату. Когда мать заглянула в одиннадцать часов вечера к мальчику, она нашла его уже мёртвым. Он повесился.

— Он был самый счастливый мальчик, — показал на суде его отец. — Я могу привести сотню свидетелей, которые подтвердят это. Где только был Джеффри, гремел смех. Всё, что он делал, сопровождалось весельем. Мальчик всегда был в самом жизнерадостном настроении, и меньше всего можно было думать, что он кончит самоубийством.

Свидетель объяснил, что смерть мальчика была вызвана только нежеланием возвращаться в школу и отвращением его к системе «фэччинча».

Каждый новичок, по этой системе, обязан был выполнить двадцать приказаний «монитора» (то есть старшего ученика) в неделю. Приказания отдавались в категорической форме. «Фэччинч» заключалось в прислуживании «монитору», «Фэч», то есть новичок, обязан был послушно бежать по зову «монитора» и исполнять разные поручения его. Если «фэч» недостаточно быстро исполнял, что ему приказал «монитор», то его били. «Фэч» обязан был, между прочим, приносить «монитору» чай, поджаривать для него тартинки и прочее. Покойный Джеффри не мог исполнять достаточно проворно приказы «монитора», так как учился очень серьёзно и усиленно готовился к предстоящим экзаменам в июле. Некоторые «мониторы» были очень грубы с новичками. Таков был мальчик, «командовавший» над Джеффри.

— Таким образом, вы уверены, что Джеффри покончил с собой единственно потому, что его страшила роль «фэча» в школе? — спросил судья у отца покойного.

— Да, таково моё глубокое убеждение, — ответил свидетель. — Мальчик был вполне счастлив дома, очень хорошо учился, и у него никаких других причин покончить с собой, кроме чрезмерной грубости «монитора», не было.

Свидетелями выступали также директор седбергской школы и некоторые учителя.

Директор защищал систему «фэччинча». Она, по словам его, не только не заключает в себе ничего ужасного, но, напротив, очень «любима» всеми в школах. «Феччинч» прямо необходим в системе английского воспитания, — объяснил директор. — По нашему мнению, — продолжал он, — обучить такого мальчика дисциплине совсем не плохо». После показания директора осталось невыясненным следующее: почему же Джеффри повесился, если система «фэччинча» так хороша? Присяжные, по-видимому, не вполне согласились с мнением директора. Они вынесли приговор о причинах смерти Джеффри. И в этом вердикте говорится, что смерть мальчика вызвана грубой системой «феччинча». Самоубийство Джеффри вызвало передовые статьи в английских газетах, но опять число этих статей против системы «фэччинча» неизмеримо меньше, чем число в защиту системы.»

Вот какие факты печатаются в газетах эмигрантов, поклонников буржуазной культуры, яростных врагов культуры социалистической, — в газетах людей, которые изо дня в день цинически клевещут на свою родину, где для них нет и не будет места. Они же печатают в газетах своих сообщения о немецких детях, такие, например:

«Ученикам одной из берлинских начальных школ был предложен в качестве темы для классной работы вопрос:

«Как вы представляете себе рай?»

Отказаться от писания «работы» нельзя. Волей-неволей бедные школьники, дети лет десяти — одиннадцати, стали ломать себе голову над тем, какие блаженства ожидают их в будущей жизни.

Вот что некоторые из них написали.

«Рай — это место, где всегда тишина. Птицы поют на ветках, и светит яркое солнце. Тот, кто туда попадает, никогда больше этого места не покинет. Бог поочерёдно обходит райских жителей и со всеми разговаривает».

«В раю можно играть, петь, танцевать, бегать сколько хочется. Самые вкусные вещи лежат грудами на столах. Больше я ничего не могу сочинить, потому что это самое лучшее. Наверное, так будет в раю».

«Рай находится на небе, за облаками. Люди ещё не знают, как туда долететь. Но я думаю, что те аэропланы, которые поднялись и потом исчезли, — может быть, улетели в рай. Они не хотели этого говорить, чтобы им другие не помешали».

Наконец, самый маленький ученик в классе ответил лаконически и просто:

«Рай — это там, где всё есть».

Ответы так красноречивы, что не нуждаются в объяснении их печального смысла.

В дополнение к ним можно привести из «Берлинского биржевого курьера» ещё несколько изречений детей.

«Маленького Петера, усердно собирающего пфенниги в копилку, спрашивают, что он собирается приобрести на собранные деньги.

Петер отвечает: «Только продовольствие, мне ужасно хочется долго жить!»

На уроке закона божия учительница наставляет детей, что не следует ничего бояться. Если страх нами овладевает, нужно призвать бога. Рассказывая об этом родителям, мальчик прибавляет: «Учительница однако не сказала нам, под каким номером можно его вызвать».

Подписчица этой же газеты сообщает, что она

«посетила со своим маленьким сыном Фрицем диораму, в которой, между прочим, показывался римский цирк, где христиан травили дикими зверями. На вопрос малыша, что это значит, мать пояснила, что было время, когда жестокие люди отдавали христиан на растерзание тиграм и львам. Фриц впился глазами в развернувшуюся перед ним картину и замечает: «Но вот тот бедный тигр, который совсем сзади находится, остался без еды».

Допустим, что это — образцы тяжеловесного немецкого остроумия, а не «факты жизни». Но тот факт, что немецким детям живётся тяжело, всё более часто и солидно утверждается немецкой литературой. Уродующая детей тяжесть жизни в семье — тема десятков книг, напечатанных немцами за последние двенадцать лет. Якоб Вассерман в романе «Семья», вышедшем, кажется, в 26 году, особенно чётко изобразил настроение детей буржуазного общества. В этом романе дочь знаменитого адвоката Фридриха Лаудин говорит отцу, что вся система воспитания и образования совершенно фальшива. Она, девушка шестнадцати лет, не верит учителям, не верит в пользу школы. Ей кажется, что «перед её носом закрыли дверь, через которую она непременно должна пройти». Большинство её сверстников испытывает такое же недовольство жизнью. «Они хотят чего-то нового, действительно нового. Они хотят во что бы то ни стало сделать мир счастливее и лучше… Хотят уничтожить всю старую ложь, все устаревшие законы… Ей часто представляется, что она со своими товарищами-единомышленниками образует какой-то вражеский лагерь в мире взрослых…» Она, как многие, «ходит в доме отца и матери, точно солдат чужой страны».