Василий Теркин - Петр Боборыкин

— Какой же он землемер? — брезгливо перебил Первач. -

Просто нарядчик.

— Нет-с, — оттянул Теркин и бросил взгляд на Первача. -

Антон Пантелеич — агроном с отличными познаниями.

По лесоводству — дока.

— Конечно, конечно, он много знает практически, — заметил Первач.

— Да и обучен достаточно. И вообще, личность очень своеобразная и достойная уважения.

— Он славный! — вскричала Саня. — Похож на батюшку… в штатском платье.

— Так как же, Василий Иваныч, прикажете распорядиться насчет вашего ночлега?

Взгляды Сани и Теркина встретились. Она чуть заметно смутилась и отвела голову, но так, чтобы ее лицо не видно было Первачу.

— Вам разве нужно опять в город? — выговорила она.

— Нет… особенно я не тороплюсь. Только зачем же стеснять ваших?

— Ничего!.. Ничего!.. Няня Федосеевна вам отлично постелет. Николай Никанорыч, скажите, пожалуйста, тете

Марфе Захаровне, что Василий Иваныч останется ночевать… Ведь да?

— Благодарю вас.

— А чай? — спросил Первач, видимо желая уйти вместе с ними.

— Мы сейчас… Здесь так славно!

— Идите, идите, Николай Никанорыч!

Первач взглянул на Саню с особого рода усмешечкой, встал и в дверях беседки сказал Теркину:

— Все будет исполнено… Вас ждут.

Пока его шаги хрустели по дорожке, оба молчали.

— Александра Ивановна! — окликнул Теркин вполголоса.

— Мы с вами хоть и без году неделю знакомы, а я вас о чем спрошу… Можете и не отвечать.

— О чем, о чем?

Саня вся зарделась и правой рукой стала теребить конец своей косы, перекинутой на плечо.

— Этого… таксатора вы как находите?

— Николая Никанорыча? стр.414

— Да, Николая Никанорыча.

— Он очень милый.

— Ну, вот и нехорошо. Вы это сказали так… для отвода.

— Красивый. С ним весело.

— И только?

Теркин поглядел на нее вбок.

— Я не знаю.

— Ну, простите. Я ведь не инквизитор какой. А только этот франтоватый и ученый брюнет кажется мне… есть такая поговорка русская, коренная, да при барышне не пристало.

— Скажите.

— Не пристало. Смысл такой, что пальца ему в рот не клади. Эта пословица годится и для барышень.

Иван Захарыч, кажется, вполне в него уверовал.

— Да, кажется.

— И тетенька, та — главная. Она ведь у вас, сдается мне, н/абольшая в доме. Как бишь ее зовут?

— Павла.

— Так и она его одобряет?

— Я думаю.

Сане становилось неловко от вопросов Теркина. Он это сейчас же заметил.

— Александра Ивановна, вы не подумайте, что я вас пытать хочу.

— Как пытать?

— Допрашивать, значит. Я по душе с вами… вы видите. Одно я вам скажу: вашего папеньку я не обижу и не воспользуюсь его нуждой. Прошу вас верить, что я не паук, развесивший паутину над всеми вашими угодьями.

Зачем он это говорил? Послушай его кто-нибудь из доверителей — членов компании — про него сказали бы, что он способен размякнуть около каждой юбки, удариться в чувствительность перед смазливой барышней, только бы она его сочла благороднейшей души мужчиной.

Пускай!.. Ему жаль эту девочку больше, чем ее отца. Его положением он не воспользуется с бездушием кулака, но и не имеет к нему ничего, кроме брезгливо- презрительного чувства за всю эту землевладельческую бестолочь и беспутство.

— Нас ждут к чаю, — напомнила Саня и встала.

Она все еще была смущена. Почему же она не защитила Николая Никанорыча? Ведь он ей нравится, стр.415 она близка с ним. Такие «вольности» позволяют только жениху. А сегодня он ей точно совсем чужой. Почему же такой хороший человек, как этот Василий Иваныч, и вдруг заговорил о нем в таком тоне? Неспроста же? Или догадывается, что между ними есть уже близость, и ревнует? Все мужчины ревнивы. Вот глупости! С какой стати будет он входить в ее сердечные дела?..

— Пожалуйте!..

Теркин предложил ей руку. Саня не ожидала этого, и настроение ее быстро изменилось. Ей так вдруг сделалось тепло и весело под боком этого рослого и красивого человека. Он, конечно, желает ей добра, и если бы они хоть чуточку были подольше знакомы, она бы все ему рассказала и стала бы обо всем советоваться.

Они проходили мимо куста сирени. На макушке только что зацвели две-три кисти. Сирень была белая.

— Ах, я и не видала нынче! Василий Иваныч, вы большой, — достаньте мне вон ту кисть, самую верхнюю.

— Извольте!..

— Чудо как пахнет!

Своей крошечной ручкой она поднесла ему кисть к носу. Его потянуло поцеловать пальчики, но он удержался.

— Чудесно! — отозвался он. — И как жаль, что такой сад в забросе. Вы что же, барышня, не занимаетесь цветами?

— Я?.. Не умею.

— А научить некому?

— Некому.

— В большое равнодушие впали господа к своим угодьям.

Саня промолчала.

— Василий Иваныч! у вас хорошие глаза?

— Ничего! Не пожалуюсь.

— Пожалуйста! Вот в этой кисти… Поищите мне цветок в пять лепестков.

— А вы загадали, поди?

— Да!..

Теркин тихо рассмеялся и начал искать. Саня следила глазами. Она загадала: "дурной человек Николай Никанорыч или нет"; если дурной — выищется цветок в пять лепестков.

— Извольте!

— Нет, не может быть?.. стр.416

— Смотрите.

Лепестков было пять.

— Ах! — почти вскрикнула Саня, и румянец залил ее даже за уши. — Идемте. Нас ждут!..

XX

Карлик Чурилин, стоя у дверей, спросил:

— Ничего еще не прикажете?

— Ступай!.. Завтра разбудить меня в шесть часов.

— А господина Хрящева?

— Его не нужно. Он рано просыпается.

— Покойной ночи.

Комната была просторная, в три окна, выходивших в садик прямо из передней, где на «ларе» постлали Чурилину. Внизу же ночевал и Хрящев. В мезонине флигеля жил Первач.

Теркин оглядел стены, мебель с ситцевой обивкой, картину над диваном и свою постель, с тонким свежим бельем. На ночном столике поставили графин и стакан.

Пахло какими-то травами. За постелью дверь вела в комнату, где ему послышались мягкие шаги.

— Антон Пантелеич?.. Вы тут? — окликнул он.

Ему никто не ответил. Но дверь скрипнула, и просунулась голова в ночном чепце.

— Чего не угодно ли?

Голос был еще не старый. В просторной комнате от одной свечи было темновато. Лица он сразу не мог рассмотреть.

Но тотчас же сообразил, что это, должно быть, ключница или нянька.

— Войдите, войдите, матушка! — пригласил он ее очень ласково.

Вошла старушка, с бодрым, немного строгим лицом, в кацавейке, небольшого роста, видом не старая дворовая, а как будто из другого звания. Чепец скрывал волосы. Темные глаза смотрели пытливо.

— Мы с вами соседи?

— Так точно. Я вот тут. Только вы не извольте беспокоиться. Меня не слышно. А может, чего вам не угодно ли на ночь? Кваску или питья какого?

— Спасибо! У меня таких привычек нет.

Спать ему не хотелось. Он посадил ее рядом с собою на диван. стр.417

— Утром рано изволите просыпаться? У нас господа — поздно. Кофею угодно или чаю?

— Чайку соблаговолите.

— Очень хорошо.

Тон у нее был особенный — вежливый, без подобострастия или наянливости.

— Вы не нянюшка ли барышни, Александры Ивановны? — спросил Теркин и пододвинулся к ней.

— Вынянчила, сударь, и не ее одну, а и маменьку их.

Губы ее, уже бесцветные, чуть-чуть вздрогнули.

— Славная барышня!

— Понравилась вам? Совсем еще малолетняя… Не по летам, а по разуму. Ее-то бы и надо всем поддержать и наставить, а вместо того…

Она не договорила.

В ее голосе заслышалась горечь.

— Вы меня не осудите, батюшка, — начала она полушепотом и оглянулась на дверь в переднюю. — Я ведь день-деньской сижу вот здесь, во флигеле. И Саню-то не вижу по целым неделям — в кои-то веки забежит. Чуть не так скажешь — сейчас: "ах, няня, ты ворчунья!" А у меня душа изныла. Вас имею удовольствие видеть в первый раз и почему-то заключаю, что вы — человек благородный.

Эти выражения показались Теркину странными.

— Вы, матушка, из старых дворовых?

— Нет, сударь, — почти обидчиво ответила Федосеевна. -

Я никогда в рабском звании не состояла. К родителям

Санечкиной маменьки я поступила в нянюшки по найму.

Папенька мой служил писцом в ратуше, умер, нас семь человек было.

— А-а, — протянул Теркин, — понимаю. К питомице вашей привязались, потом и дочь ее вынянчили?

— Так точно. Позвольте ваше… имени и отчества вашего не имею чести знать.

— Василий Иваныч.

— Дошло и до меня, Василий Иваныч, что вы покупаете всю вотчину.

— Пока еще об одной лесной даче идут переговоры.

— Все, все хотят они спустить, — она кивнула головой туда, где стоял большой дом. — Сначала это имение, а потом и то, дальнее. Старшая сестрица отберет все у братца своего, дочь доведет до распутства и вы гонит… стр.418 иди на все четыре стороны. Вы — благородный человек, меня не выдадите. Есть во мне такое чувство, что вы, Василий Иваныч, сюда не зря угодили. Это перст Божий! А коли нет, так все пропадом пропадет, и Саня моя сгинет.