Новый Мир ( № 2 2010) - Новый Мир Новый Мир

Говорит Аркадий Бабченко: “О ненависти: надо понимать, что это тексты, написанные солдатами, это тексты, написанные, как правило, по горячим следам, в период

год-два-три-пять после событий, то есть когда у человека эта рана еще открыта, когда она болит. Надо понимать, что ненависть — это положительное качество для солдата. Агрессия и ненависть — это качества, которые позволяют и выживать и воевать. В гражданском мире кажется, что это очень плохо, а на войне это, наоборот, очень хорошо. И мы не ставим себе задачи — возбуждать ненависть или возбуждать пацифизм. Мы пытаемся давать возможность людям высказаться. И мы готовы принимать любые точки зрения, абсолютно любые: как пацифистские, так и человеконенавистнические, как милитаристские, так и гуманитарные”.

Говорит Илья Плеханов: “Я могу судить только о югославской войне, которую я знаю. <...> Первое, что меня поражало в югославской войне, — это практически стопроцентная вовлеченность людей в эту войну. <...> А второе, что меня поразило, — это масштаб боевых действий. То есть операции в 1995 году в Югославии после Второй мировой войны были самыми крупными на европейском театре военных действий, когда воевали сотни тысяч людей в форме друг против друга, с применением всех видов тяжелой техники. Я не хочу умалять никакую войну, но мне кажется, может быть, даже Афганистан и Чечня не идут в сравнение по масштабу. И третий момент, который меня поразил, но это больше человеческого, личного плана — это та тонкая прослойка цивилизации, которая существует у людей. Не то что она тонкая, а ее практически вообще нет. И люди, которые либо себя позиционировали кем-то, либо всю жизнь были кем-то, они буквально за несколько секунд... ну, на войне сразу все ясно. Не то что видна какая-то их внутренняя сущность, а это то — какая бы эта сущность ни была, плохая, хорошая, великолепная — с какой легкостью эта сущность готова лить кровь. Пусть она будет святой сущностью, добрейшей души человек, действительно добрый человек, я не говорю, что он плохой человек, но то, что люди любого качества, любой душевной организации готовы проливать кровь, для меня это было поразительно в какой-то момент. И в принципе сейчас, когда смотришь на людей в бытовой, в мирной жизни, я всегда держу в подсознании, насколько все тонко: сидящий напротив меня человек может мне улыбаться, говорить что-то, казаться и быть кем-то заслуженным, но я прекрасно понимаю, что, может быть, на самом деле все не так”.

К 150-летию со дня рождения А. П. Чехова. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2009, № 12 <http://magazines.russ.ru/neva>.

К 150-летию со дня рождения Антона Павловича Чехова “Нева” предложила некоторым критикам и писателям ответить на ряд вопросов. Они отвечают. Среди прочего культуролог Владимир Елистратов говорит: “Он знал свой диагноз (смертельный) и, думаю, миру ставил такой же. В его сакраментальное „мы увидим небо в алмазах” я не верю. Потому что „небо в алмазах” — это про смерть. <...> Я не знаю, как будет эволюционировать чеховедение в ХХI веке, но совершенно очевидно, что в ближайшее время будет окончательно развеян массовый миф о „добром дяде” Чехове с перманентной слезинкой сочувствия Ваньке Жукову и Каштанке на стеклышке пенсне. Еще мать Антона Павловича говорила о сыне: „Антоша злой”. Злой не в смысле какой-то там агрессивности, а в том смысле, что он особенно ясно видел жизнь с ее темной стороны. Он видел не зло, а Зло. И постоянно жил в ощущении его присутствия где-то здесь, рядом. Тут даже не сатира, не ирония — здесь некий метафизический сарказм, какой-то архаический, хтонический, утробный, вплетенный чисто по-чеховски в скучную обыденность. Только Чехов мог написать такой хичкоковский триллер, как „Спать хочется”, такую мясораздирающую („сарказм” по-гречески происходит от словосочетания „рвать мясо”) бытовую сценку. Еще шаг — и начинается хармсовская авангардистская вакханалия с отрыванием ушей, откусыванием носов и т. п.”.

Говорит Юрий Колкер: “Какой бы вопрос в связи с Чеховым ни обсуждался, одно (притом ни разу не сказанное) нужно держать в уме и ставить скрипичным ключом к любому ответу: не было бы в России никакого Чехова, никогда бы он из врачей не стал писателем, если б писательский труд не вознаграждался тогда с неправдоподобной, невообразимой для нас щедростью”.

Борис Кагарлицкий. Интеллектуалы и радикалы. — “Неприкосновенный запас”, 2009, № 5 (67) <http://magazines.russ.ru/nz>.

“Спрос на изменение мира объективно есть, он поддерживается реальностью экономического кризиса, очевидностью социальных и культурных тупиков, в которые уперся современный капитализм. <...> Для того чтобы изменить мир, они [левые] должны прежде всего радикально изменить самих себя. Отказаться от идеологического высокомерия и интеллектуального снобизма, научиться слушать и начать полномасштабно воспринимать значение повседневности, ее требования и проблемы”.

“И надо, наконец, развязаться с мифами и традициями 1960-х годов. Не забыть, а преодолеть их. Мир изменился не только по сравнению с 1917 годом, но и по сравнению с 1968-м. И как бы ни были блистательны и увлекательны картины тогдашнего молодежного бунта, надо помнить, что кончился он поражением”.

“Движение потерпело неудачу, не сумев привлечь на свою сторону основную часть того самого „трудящегося класса”, на деле воспринимавшегося и радикалами, и интеллектуалами в виде скучной обывательской массы. Вот эта скучная масса „неинтересных” людей — как раз и есть народ, класс, общество”.

Как мы мыслим? Разноязычие и кибернетика мозга. Лекция Татьяны Черниговской. — “ПОЛИТ.РУ”, 2009, 24 ноября <http://www.polit.ru>.

Полная стенограмма лекции президента Межрегиональной ассоциации когнитивных исследований, профессора Санкт-Петербургского государственного университета Татьяны Черниговской, прочитанной 4 ноября 2009 года в Киеве.

“<...> напомнить о Пятигорском, который неделю назад скончался и который был замечательный философ. И писал он среди прочего вот что: „Мышление и бытие представляют собой континуум”. Я хочу, чтобы вы всерьез отнеслись к этому. Идея заключается в том, что не то что есть отдельная жизнь или даже не жизнь, а какой-то внешний мир, — и отдельно те, кто про это думает. На самом деле между этим нельзя провести границы, это одно и то же”.

“<...> наша зависимость от мозга гораздо больше, чем мы привыкли об этом думать, если не сказать — она абсолютна. Потому что никакого способа что-нибудь знать о том мире, который нас окружает, а я бы даже сказала еще резче — о самом факте наличия этого мира, никакого способа, кроме как довериться мозгу, который работает с помощью окон и дверей в виде сенсорных систем, то бишь зрения, обоняния, слуха, — нет”.

“Я однажды прочла в одной статье и страшно жалею, что не я автор этого. Там говорилось, что сознание (и это лучшая метафора, как я думаю) — это ветер. <...> Потому что сознания самого никто никогда не видел и никогда не увидит, мы можем видеть только его проявления. Окна нашей кафедры выходят на Исаакиевский собор — и, соответственно, Нева течет. Когда я смотрю на нее, то вижу волны, которые получились из-за ветра. Никакого ветра никто никогда не видел, видят падающие крыши, вырываемые с корнем деревья, волны, летающие предметы, все это есть, а самого ветра не видел никто”.

Максим Кантор. Бунт сытых. — “Новая газета”, 2009, № 127, 16 ноября <http://www.novayagazeta.ru>.

“Революция социальная не может произойти по простой причине: чтобы подхватить лозунг, надо говорить на языке оратора. А общего языка нет”.

“Если перестройка была возможна в России благодаря наличию советского общества (обманутого, разочарованного, но общества, скрепленного поруганными идеалами), то никакая социальная революция не может произойти в народе, который единого общества собой не представляет”.

“Перестать жить „по понятиям” отдельной — пусть прогрессивной — страты. Преодолеть замкнутый характер социальных страт, сделать деятельность художника доступной для критики врача, деятельность политика доступной для критики ученого. Сделать возможным междисциплинарный критерий оценки, независимой от нужд как госаппарата, так и отдельной профессиональной корпорации. Создание междисциплинарной оценки деятельности и есть философия общего дела. По сути это означает возрождение российской интеллигенции”.

Юрий Колкер. Тарарабумбия. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2009, № 11.

“Вот эта-то близость (то, что на современном русском языке называют сексом) так и осталась для Чехова тарарабумбией, обманом, горькой иллюзией, злой шуткой Бога над человеком. Тарарабумбия — главная тема большого Чехова. Он занят только ею, он непрерывно сетует на несовершенство мира по этому главному пункту: на то,