Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1 - Джакомо Казанова

Намереваясь задержаться в Авиньоне лишь для того, чтобы посетить Воклюз, я не позаботился о рекомендательных письмах и поэтому не мог рассчитывать на какие-либо знакомства.

Кто из итальянцев, наслаждавшихся божественным Петраркой, не желает посетить места, знаменитые по любви поэта к прекрасной Лауре де Сад?

Я отправился в комедию, где увидел вице-легата Сальвиати, именитых женщин, ни красивых, ни безобразных, жалкую оперу, но нигде не обнаружил ни Астроди, ни кого-либо из парижской Итальянской Комедии.

— А где же знаменитая Астроди? — спросил я в конце представления у сидевшего рядом молодого человека.

Простите, но она только что пела и танцевала перед вами.

— Чёрт возьми! Мне пришлось знать её довольно близко, и если она каким-то невероятным образом настолько изменилась, то это уже совсем другая женщина.

Я вышел, но через две минуты тот же молодой человек догнал меня и пригласил пройти в ложу Астроди, которая, как он сказал, узнала меня. Я молча последовал за ним и оказался перед некрасивой девицей, хотя и бросившейся мне на шею, но совершенно незнакомой. Она обращалась ко мне по имени и не давала произнести ни слова. Предположив, что дурнушка может быть сестрой Астроди, я сел и похвалил её таланты. Она спросила разрешения освободиться от театрального костюма и со смехом принялась снимать туфли, не стесняясь показать то, что, возможно, скрывала бы, будь оно достойно внимания.

Про себя я смеялся её ужимкам, поскольку после Гренобля трудно было меня обольстить, даже если бы она оказалась столь же красивой, сколь на самом деле была неинтересной. Худоба и смуглость кожи не были достаточно сильными средствами, чтобы заставить забыть о непривлекательности её лица. Я поражался уверенности, с которой она держалась в подобных обстоятельствах и ещё требовала, чтобы я поехал с ней ужинать. Из-за её настойчивости мне пришлось отказаться в таких выражениях, которые я никогда не позволил бы себе с другой женщиной. Тогда она попросила взять четыре билета на завтрашнее представление, служившее для неё бенефисом. Сообразив, что речь шла о дюжине франков, и радуясь возможности отделаться подобной безделкой, я спросил вместо четырёх билетов шестнадцать. Она чуть не сошла с ума от радости, когда получила двойной луидор. Конечно, это была ненастоящая Астроди. Я возвратился в гостиницу и отменно поужинал у себя в комнате.

Вечером, когда Дюк причёсывал меня, он рассказал, что перед ужином к прекрасной иностранке и её мужу явился хозяин и недвусмысленно заявил категорическое требование заплатить к завтрашнему утру. Иначе для них не будут поставлены куверты, а все их пожитки навсегда останутся в гостинице.

— Откуда ты это знаешь?

— Обыкновенно. Их комната отделяется лишь деревянной перегородкой, и если бы они были сейчас у себя, то слышали бы каждое наше слово.

— А где они?

— За столом. Стараются наесться на весь завтрашний день. Дама, правда, плачет. Вам, сударь, сейчас и карты в руки.

— Умолкни, я не желаю впутываться в это. Здесь явная ловушка. Порядочная женщина никогда не стала бы рыдать за табльдотом.

— Ах, если бы вы видели, как к лицу ей слёзы! Я, жалкий бедняк и то не пожалел бы пары луидоров, если бы она только пожелала заработать их. 

— Поди предложи ей.

В эту минуту возвратилась мадам с супругом, и я услышал рыдания и сердитый мужской голос. Но говорили они по-валлонски, и я не понял ни слова.

— Отправляйся спать, — сказа я Дюку, — и передай хозяину, чтобы завтра приготовил мне другую комнату.

Я лёг, но слёзы и шёпот прекратились только после полуночи.

На следующее утро, когда я брился, Дюк доложил о кавалере Стюарде.

— Скажи, что я не знаю никого с таким именем.

Дюк вернулся и сообщил, что, услышав отказ, кавалер в ярости топнул ногой, зашёл к себе в комнату и вышел из неё уже со шпагой.

— Надо всё-таки проверить, заряжены ли пистолеты.

Мне было смешно, однако я остался доволен предусмотрительностью моего испанца, ведь отчаявшийся человек способен на всё.

— Иди к хозяину и скажи, чтобы он дал мне другую комнату.

Однако хозяин явился сам и обещал удовлетворить меня лишь на следующий день.

— Если сегодня же не будет комнаты, я сейчас же съеду. Зачем мне слушать по ночам рыдания?

— Неужели здесь слышно, сударь?

— Да, вы можете сами убедиться, например, сейчас. Может быть, вам будет даже интересно. Эта женщина из-за вас покончит с собой.

— Из-за меня, сударь? Но я требовал только то, что мне причитается.

— Слышите, теперь говорит муж. Уверен, на своём жаргоне он называет вас чудовищем.

— Это меня не касается, лишь бы заплатил.

— Вы обрекаете их на голодную смерть. Сколько они должны?

— Пятьдесят франков.

— И вам не стыдно поднимать шум из-за таких пустяков?

— Сударь, мне было бы стыдно, если бы я дурно поступил. Но я требую своё. 

— Вот ваши деньги. Идите и скажите им, что вам заплатили и они могут обедать, но не называйте меня.

— Вы сделали доброе дело, — произнёс сей неотёсанный мужлан и удалился, чтобы сообщить им эту новость:

— Вы ничего мне не должны и, если угодно, можете спускаться к обеду и ужину, но впредь будете платить каждый день.

Весь этот монолог был произнесён громким голосом, чтобы я слышал каждое слово.

Когда я выходил из комнаты, меня сразу же остановил кавалер и рассыпался в благодарностях.

— Сударь, я не понимаю, о чём вы говорите, — отвечал я. Он отошёл, ещё раз поблагодарив, а я отправился на берег Роны развлечься созерцанием моста и реки, которую географы почитают самой быстрой в Европе. В гостиницу я вернулся лишь к обеду. Хозяин знал, что я плачу каждый раз по шесть франков, и отдельно для меня готовил деликатесные блюда. Именно там я пил самое лучшее эрмитажное вино, которое находил столь превосходным, что за всё время, проведённое в Авиньоне, не употреблял никакого другого. После обеда я занялся своим туалетом, а потом отправился в театр. У подъезда я встретил Астроди и отдал ей все шестнадцать билетов. Моё место было рядом с ложей вице-легата князя Сальвиати, который приехал с многочисленной свитой дам и кавалеров, разукрашенных кружевами и орденами.

Ко мне подошёл человек, назвавшийся отцом мнимой Астроди, и шепнул на ухо, что дочь его просила не выдавать её тайну. Я отвечал ему также шёпотом, что никогда не подвергну себя риску быть уличённым во лжи. Лёгкость, с которой жулик предлагает честному человеку принять участие в его махинациях, просто поразительна. Возможно, ему кажется, что подобная откровенность является знаком уважения.