Космическая тетушка - Елена Хаецкая

Риха Рабода по-прежнему преподавал в школе. Новые ученики почти не слушали его. Он учил их ненужным вещам. Новые ученики знали цену нужному и ненужному. В стремительно наступивших новых условиях воздушные замки утратили смысл.

В возрасте шестнадцати лет Иза Таган начал работать на лесозаготовительном предприятии. У него была будка, вознесенная высоко над бытовками, вырубками, наваленными в штабеля стволами. Он записывал выработку, он знал теперь толк в кубометрах. Он жалел рабочих. Это были люди, которые не смогли найти себе место после того, как жизнь переменилась. Они не понимали, как такое с ними могло случиться. Но в конце концов нищета пригнала их сюда – как затолкала она других в свежепрорубленные шахты, а третьих повязала фартуками и отправила мыть посуду.

Со Стенванэ прилетали владельцы этих предприятий. Одобряли или не одобряли, обедали в ресторанах, что-то заново подписывали. Иногда после их визита немного поднимали зарплату. Очень странная шла жизнь, и она все не хотела заканчиваться.

В семнадцать лет Таган принес учителю Рабоде свои первые экономические заметки. Очень короткие. Он просто подсчитал, какую возможную прибыль получает руководство делянки от задержки зарплаты рабочим в течение десяти суток.

Рабода ничуть не изменился с тех пор, как они всем классом построили тот последний великолепный замок с витой колонной и улетевшим вверх лоскутом. Рабода был единственным, кто не изменился. Он не постарел, и лицо его не стало лживым. Он даже получал ту же самую зарплату, только теперь на нее нельзя было жить. Старые ученики приносили ему еду, и он брал – просто и с благодарностью.

– Мне дана редкая возможность, – сказал он Тагану, – почти каждый день я вижу, как меня любят.

– А если в какой-то день никто не приходит? – спросил Таган с прямотой и искренностью своих семнадцати лет.

Учитель сказал:

– Такое тоже случается.

И Таган заметил у него узкие, словно проверченные в щеках остро заточенным карандашом, ямки.

– Я сохранил семена, которые дал мне твой отец, – сказал Риха Рабода. – Провел кое-какой анализ… а потом, по моей просьбе, Гийан извлек из архивов метеорологические сводки за те два года.

– Какая связь? – не понял Иза Таган.

– Оба раза рекомендации по севу были принципиально неправильными. Особенно – второй. Этот сорт следовало высеивать как можно позднее. Кстати, мои выводы подтвердил один бывший землевладелец, ныне ночной сторож. У него имелась собственная лаборатория. Он всегда производил свой химический анализ, потому что считал всех остальных людей кретинами. Особенно – государственных специалистов. Он посеял в нужный срок, и у него действительно были хорошие всходы, но все погубило наводнение.

– Наводнение-то было случайностью? – сказал Иза Таган. Все его существо противилось услышанному. Ему не хотелось, чтобы это оказалось правдой.

– Организовать наводнение невозможно, – согласился Риха Рабода. – А предвидеть – вполне реально. Я нашел сводки погоды. Они все знали заранее. Все.

Иза поднес к лицу ладони и спрятался.

– Только не говорите, что эпидемию тоже устроили сознательно! – взмолился Иза Таган.

– Насчет эпидемии я копать не стал, – признался учитель.

Иза чуть раздвинул пальцы, глянул в просвет.

– Почему?

– Испугался, – сказал Рабода.

Им исполнилось восемнадцать лет, девятнадцать, двадцать. Они приносили Рабоде графики выработок, суммы зарплат, сроки выплат, списки несчастных случаев, копии штрафных квитанций. Те из их старого класса, кто был жив и не ушел в торговлю, – все они занимались этим.

Рабода раскладывал из получаемой информации бесконечный, безрадостный узор, потом смешивал его элементы и начинал сначала.

Наконец Рабода устроился на работу в крупную торговую компанию. В его задачу входило обучать персонал искусству моделирования, а также создание особого, присущего только данной компании дизайна. Он продумывал облик всех помещений компании, формировал образы сотрудников. Он сделал их изысканными, чередуя и сочетая детали сразу нескольких культур.

Стенванэйцы платили ему очень много. Они разбирались в проблеме стиля. Они знали, что стиль может быть проблемой.

Теперь Риха Рабода жил в большом доме, где всегда было тепло. Там повсюду стояли керамические сосуды с водой. Разные сосуды с разной водой. Плоские, с рельефным изображением листьев, замерли на самых углах стола в просторной гостиной, она же кабинет. В этой спокойной воде отражался спиральный узор расписного потолка. Имелись и стоящие на полу высокие сосуды в форме нанизанных друг на друга пузырей – они заключали в себе загадку, потому что некоторые из них были пусты, и если гостю не о чем было подумать, он мог гадать о содержании этих скрытных ваз.

В доме имелись мягкие, густо обшитые искусственными перьями одеяла, и несколько переносных ламп с белым и желтоватым светом – послушные движению пальца плавающие в воздухе шары, – и пачки плотной шероховатой бумаги для эскизов и чертежей, и десятки планшеток с книгами, и корзина с ворохом разноцветных лент… Но лучше всего были все-таки одеяла. Даже лучше еды в глубоких глиняных горшочках.

Риха Рабода, в новом одеянии, ярко-зеленом, с разрезными длинными полами и вздувающейся от малейшего ветерка тончайшей белой рубахой, с десятком узких лент на запястье, – шагал по улице. Хотя мог бы ехать. Но если бы он ехал, то пропустил бы нужный ему дом. Поэтому он неспешно шел и смотрел по сторонам.

Знакомые дома, облепленные совершенно новыми вывесками, щурились срезанными половинками окон, которые были загромождены щитами с надписями и мигающими картинками. У домов был такой вид, будто они до сих пор не поняли, как им относиться к случившемуся: то ли полагать, что их нарядили для карнавала, то ли сокрушаться о том, что переодеты в тюрьме.

Риха Рабода отсчитал от начала улицы нужный дом и осторожно вошел в подъезд. Лестница вела вверх и вниз. Это был некрасивый и небогатый дом, но и здесь жилье стоило очень дорого. Рабода подобрал полы одежды и начал спускаться.

Он прошел два уровня и остановился перед покосившейся дверью, над которой мерцал крохотный огонек точечного светильника. Светильник, привязанный веревкой, болтался на гвозде и не столько освещал что-то, сколько указывал: здесь есть – или по крайней мере, не так давно были – живые люди.

Рабода потянул дверь. Шипя о косяк разорванным синтепоном, она приотворилась, и навстречу учителю хлынула вонь разложившейся одежды и хмельного пойла.

В комнате было темно. Рабода вытащил из-за пояса фонарь и включил его. Несколько плавающих шаров вылетели из фонаря один за другим, словно их оттуда вышвырнуло бурей начальственного недовольства, и заметались по пустому пространству комнаты. Затем один из них уловил тепло живого тела и повис над ним, а два других, помедлив, как будто из опасения, присоединились к первому.