В стране приключений.Вып.1 - Эдмонд Гамильтон

Его разбудил гул пчел, которые огромной стаей кружились в пагоде. Лежа на боку, Сетон мог видеть сквозь линзу внутренность пагоды. Свет проникал сюда сквозь множество мелких отверстий в потолке. В золотых лучах носились потоки пчел. Их жужжание странно резонировало в пустом здании и напоминало шелест сосен, колеблемых ветром. Пчелы двигались стройно, словно по команде кружась по пагоде и непрерывной лентой то влетая, то вылетая из нее. Сетон заметил, что они кружились над какой-то фигурой, сидящей на троне посреди пагоды.

Когда стало совсем светло, он мог более детально рассмотреть фигуру на троне. Это была бронзовая женская статуя. Она величаво сидела под высеченным из камня балдахином, на внутренней стороне которого было изображено цветущее дерево. Подобные же фрески украшали внутренность пагоды. Краски были еще свежи, хотя в некоторых местах были уничтожены временем и непогодой. Цветистые виньетки из белых слонов, голубей и еще каких-то странных птиц переплетались с геометрическим орнаментом и изображениями погруженного в нирвану Будды. Очевидно пчелы не жили в пагоде, так как нигде не было видно сотов с медом.

Забыв об опасности, Сетон покинул нишу и пополз к подножию каменного тропа. Вдруг он с ужасом заметил, что пчелы обнаружили его присутствие. Их жужжание из легкого шелеста ветерка перешло в дикий рев тайфуна. Огромной массой набросились они на Сетона, и свет померк для него, так как пчелы облепили стеклянные линзы. Сетон не свернулся в клубок, как поступил бы настоящий панголин, но затаил дыхание и застыл на месте.

Он чувствовал, как груды пчел давили на его тело. Дышать становилось все труднее. Задыхаясь, Сетон попытался проколоть зубами дульце трубки от баллона с кислородом, которым он запасся на всякий случай. В цилиндре, прикрепленном между лопатками, было достаточно кислорода, чтобы прожить несколько часов. Струя была пущена и регулировалась давлением зубов на клапан. Респиратор, плотно прилегавший ко рту и ноздрям, не давал кислороду расходоваться напрасно. Сетон дышал медленно, вытянувшись на мозаичном полу под натиском разъяренных насекомых. Ему казалось, что прошло много часов, когда давление стало постепенно уменьшаться, и сквозь линзы начал пробиваться тусклый свет; потребность в кислороде уже не ощущалась.

Возможно, что неподвижность Сетона убедила пчел в том, что он мертв. Сквозь линзу он видел, что над ним все eщe кружилась стая пчел, сердито жужжа. Казалось, пчелы поставили стражу, которая должна была стеречь дерзкого пришельца. Когда погасли последние лучи солнца, стража улетела спать. Наконец-то Сетон мог размять онемевшие члены и подняться на ноги, чтобы взглянуть на Золотую Царицу.

Голова бронзовой женщины была украшена диадемой, переливавшейся разноцветными огнями при слабом свете догоравшего дня. Сначала Сетону показалось, что диадема состоит из живых пчел, потом он разглядел, что пчелы искусно сделаны из бриллиантов, рубинов и изумрудов. Одна рубиновая пчела довольно внушительных размеров лежала на полу, совсем близко от Сетона. Неуклюже протянул он руку и взял драгоценность на память о посещении Мертвого города, куда до него не мог проникнуть ни один человек.

«Какие богатства таит в себе этот город! — думал Сетон. — Судя по украшениям статуи царицы, этот район должно быть изобилует драгоценными камнями. Настанет время, когда английское правительство обратит внимание на этот город богатств, отравит пчел газом и сметет Столицу Пчел с лица земли».

Сетон вспомнил об опасности, которая подстерегала его со всех сторон, и поспешил в обратный путь.

Лев Никулин

КОШАЧЬЕ СЧАСТЬЕ

фантастический рассказ

Среди важных изобретений и открытий, которыми обессмертил себя мой покойный друг доктор Симов, был один необыкновенный прибор, называемый «переключатель мысли». Скоропостижная кончина Симона, трагическая гибель изобретателя от взрыва примуса, не дала ему времени зарегистрировать патент на это изобретение. Мне, как ближайшему другу Симова, остается поделиться воспоминаниями о замечательном опыте Симова, свидетелем которого я был в его лаборатории в Суконном переулке.

— Зачем усложнять жизнь?.. Зачем покидать город летом?.. Что может быть очаровательнее города летом?.. Поздние северные сумерки, переходящие в белую ночь… Теплый воздух, дыхание остывающих, нагретых за ночь домов. Право, можно простить мелкие обиды: придирки управдома, настойчивость фининспектора, капризы месткома, служебные неурядицы и обиды. Вечер, досуг, тишина… Шорох шагов на улице, обрывки смеха, шепот и даже эта гармоника и кошачий визг. Кстати, о кошках…

Мой друг Симов запнулся, задумчиво поглядел во круг себя. В хаосе приводных ремней, проводов, колб и реторт он искал то, что заставило его прервать плавно льющуюся речь. Наконец, он встал и, обдергивая чесучовый, кургузый пиджачок, вытащил из-под стола с приборами блюдце с молоком. Затем он прошел в кухню, которая вместе с чуланом составляла дополнительную площадь жилья Снмова, и шумно открыл дверь на черный ход.

— Минуту, — сказал Симов из кухни. — Кстати, о кошках…

Самодовольно и не слишком громко мяукнув, в лабораторию Симова вошел кот. Обыкновенный, серый, с белыми лапами и белым носом кот. Несколько темная шерсть вокруг желтых топазовых глаз образовала как бы полумаску и придавала коту интригующую, лукавую внешность.

— Прежде всего пейте, — вежливо сказал Симов коту, придвигая блюдце с молоком.

Кот беззвучно мяукнул, мельком взглянул на Симова и, не совсем твердо переступая, прошел мимо блюдца и лег на пол.

— Очень странно, — сказал доктор Симов, поправляя очки. Затем он обратился ко мне:

— С некоторого времени меня беспокоят крысы. Я не возражал, когда они разгружали меня от испорченных продуктов. Но они грызут приводные ремни, которые являются орудиями производства. Но они грызут переплеты научных трудов. Поэтому я призвал на помощь это прирученное существо…

Симов провел указательным пальцем под подбородком у кота. Кот слабо потерся головой о брюки Симова и беззвучно мяукнул.

— Очень странно, — сказал Симов, — вы равнодушны к ласкам, вы не пьете молока, что же случилось, мой уважаемый собеседник?.. — и затем Симов повернулся ко мне. — Вы смеетесь, вас смешит — «уважаемый собеседник»…

И тогда мой друг встал и взял со стола довольно сложный прибор. Сначала я принял его за подобие слухового прибора — резиновый шлем с проводами и металлическими пластинками и нечто вроде ременного браслета, к которому вели провода. Отдельный толстый провод был прикреплен к верхушке шлема и заканчивался электрическим штепселем. Симов надел прибор на голову и, подняв кота с пола, посадил его на колени.