Начать сначала - Даниэла Стил

— Что ты собираешься теперь делать? — спросил Джордж сестру, которая осталась для него чужим человеком. Он так и не понял, зачем она почти два года просидела во Вьетнаме, правда, его приятно удивило, как хорошо и складно она пишет — он с интересом прочитывал все ее колонки, когда их перепечатывали газеты Джорджии.

— Еще не решила.

Она взглянула на него со вздохом, пытаясь представить, что бы сказал о нем Тони. Скорее всего эти двое мгновенно возненавидели бы друг друга. Тони был слишком искренним, прямым и честным, чтобы мириться с бессмысленными речами Джорджа.

— Завтра я возвращаюсь в Сан-Франциско, поговорю в редакции, посмотрю, что у них на уме. Наверное, первое время, как и все, буду не у дел. Как и в прошлом году.

— Но ты не поедешь туда обратно? — Он смотрел на сестру, пытаясь вспомнить, понимал ли он ее когда-нибудь. Если бы он высказал эту мысль вслух, Пакстон сразу бы ответила, что этого никогда не было.

— Не думаю. Я собираюсь остаться в Штатах.

— Я, по правде говоря, никогда не понимал, чего тебя туда занесло… хотя… Ну да, этот погибший парень… но это же не причина, чтобы ехать в Сайгон.

— Наверное, нет.

Однако это почему-то удерживало ее там почти два года.

Дело было не только в переживаниях, связанных с войной, она должна была рассказать обо всем так, как оно есть. Возможно, причина в этом.

— Как бы там ни было, я дам о себе Знать. — Она пожелала брату спокойной ночи, и он сухо поцеловал ее на прощание.

Утром, выйдя из дома, Пакстон заперла дверь и бросила ключ в почтовый ящик. Ей он больше не нужен. Она попросила Джорджа выслать ей вещи, когда она сможет сообщить свой адрес в Сан-Франциско.

Уезжая из Саванны, она чувствовала себя окаменевшей, как будто ее залили гипсом. Она превратилась в существо без дома, без корней, без веры. Если бы у брата хватило ума задуматься над этим, он посчитал бы странным, что человек, проживший всю жизнь под одной с ним крышей, вдруг оказался почти бездомным. «Все, возвращаясь из Вьетнама, испытывали то же самое». Они возвращались, но не хотели ехать домой, не понимали, куда ехать, что делать и что будет, когда они снова увидят своих.

Точно такие же чувства сейчас испытывала она, прилетев в Сан-Франциско и остановившись в маленькой гостинице. На этот раз в отеле «Вермонт» ее уже не ждал зарезервированный номер, не было и приглашения к Вильсонам на обед. Через несколько дней она решила позвонить Габби. Но никак не могла придумать, о чем будет с ней говорить. Что можно рассказать… о Франс… о Ральфе… о Билле… о Тони… Как вы объясните это тому, кто спокойно сидел дома, ходил на званые обеды и футбольные матчи? Это невозможно.

Пакстон встретила Эда Вильсона в редакции, они поговорили о перспективах работы, и лучшее, что он мог ей предложить, это колонка местных новостей. В каком-то смысле это все же был маленький город и маленькая газета.

— Жизнь в стране теперь пошла спокойнее, люди больше не хотят слышать о войне, Пакстон. Они устали. Устали от шума, демонстраций, от жалоб. Похоже, грядут спокойные времена.

Но он оказался не прав. Эд не принял во внимание столкновение во время антивоенной демонстрации в Кентском государственном университете, штат Огайо, в результате которого были убиты четверо студентов и ранены восемь человек — членов Национальной гвардии. И значит, оказалась права Пакстон — американцам вьетнамская война вовсе не стала безразлична, напротив, она ощущалась всей страной болезненно, как открытая рана.

«Нью-Йорк тайме» значительно облегчила Пакстон проблему с работой. В сущности, «Морнинг сан» сделала для нее очень многое. Эд Вильсон дал ей возможность поехать в Сайгон, когда она была еще совсем зеленой, как молоденькое деревце. Но теперь она переросла «Морнинг сан». Пакстон получила предложение из «Тайме» — ее командировали в Париж, где она должна следить за ходом мирных переговоров. Предполагалось, что Пакстон сама приедет в Нью-Йорк и обговорит все детали.

И само предложение, и оплата казались очень заманчивыми.

Пакстон услышала множество комплиментов по поводу ее колонки в «Сан». Оказывается, теперь ее считали чем-то вроде эксперта по Вьетнаму.

В такое везение было трудно поверить, и, положив трубку, она смеялась, как ребенок. Как бы она хотела рассказать обо всем Тони… Всю ночь она думала о нем, в тишине разговаривая с ним, где бы он ни был. А затем он приснился ей — он полз через кусты, продирался сквозь заросли, прятался в туннелях. И лишь проснувшись, Пакстон поняла, что это был только сон. И все же интуиция по-прежнему подсказывала ей, что он не умер, что он жив. Иногда ей казалось, что это происходит просто потому, что мысль о смерти ей больше невыносима. Но как бы там ни было — она чувствовала это.

Эд Вильсон искренне обрадовался, когда Пакстон сообщила ему о предложении «Тайме». И одновременно испытал большое облегчение — он предчувствовал, что, останься Пакстон в Сан-Франциско, она скоро станет для него серьезной проблемой.

Как и многие вернувшиеся парни, она не знала, ни куда себя девать, ни чего она хочет на самом деле. Как будто Вьетнам подорвал их силы, разрушил жизненные цели и позиции. Он отнял у них уверенность, рассудок и все остальное. «А вдруг это наркотики?» — подумал он. Возможно, кто знает. Но что бы это ни оказалось, он был рад, что Пакстон уезжает. Это была уже не прежняя девчонка. Она стала сильнее, горше, печальнее, и чувствовалось, что в потаенной глубине души по-прежнему живет гнев. Эд пожелал ей удачи, и Пакстон попросила передать от нее привет миссис Вильсон и Габби. Она так и не увиделась с ними. И не переживала из-за этого: ей было легче не притворяться, что ее интересуют те мелочи, которые составляют их жизнь. На самом деле они стали ей безразличны.

В Нью-Йорке Пакстон встретилась с несколькими журналистами из «Тайме», ее поселили в отеле «Алгонкин». Там останавливались журналисты, писатели, драматурги, было и несколько бизнесменов — в целом очень разношерстная и интересная публика. Они приходили и уходили, но Пакетом ни с кем не знакомилась. Ее вполне удовлетворил разговор в редакции «Тайме» о том, что от нее требуется. Они хотели правдивых репортажей из Парижа, какой бы оборот ни приняли переговоры. Помимо этого, ей заказали интервью с лейтенантом Келли, кроме того, их интересовало все, что она думает о проблеме Вьетнама. От нее ждали сильных слов и захватывающих материалов вроде тех, какие она присылала после совместных выездов с Ральфом, поездок в Дананг, Лонгбинь, Кучи и в другие места, которые стали так много значить для нее за два года, проведенные там. Им все было нужно. Прошлое, настоящее и будущее, пока наконец не кончится война. Из Пакстон собирались сделать нечто вроде главного обозревателя по Вьетнаму, и она сама понимала, что о большем не может и мечтать.