Обвал - Николай Камбулов

— Хайль Гитлер! — раздался голос майора Неймана, и Адем как бы очнулся — увидел, что Теодор собрался уходить.

— Господин Нейман, если я потребуюсь, звоните в управление обер-фюрера Роме, я там.

Теодор ушел, а Генрих Адем с горечью подумал: «Похоже, и Роме с ними заодно. На какую же лошадь ставить?..»

Он сидел на диване, все думал о «лошади», то есть о человеке, которого можно было бы сейчас объявить фюрером и, взяв его покрепче в руки деловых людей, дать ему власть. В голове промелькнула мысль о фюрере германской промышленности банкире бароне Зейце, но Адем тут же ее отверг — не согласится, тут надо покупного…

Адем вдруг заметил: Нейман и Фукс никакого внимания не обращают на него, балабонят о чем-то своем да потягивают пиво. А он, Адем, для них, этих зондеркомандовцев, — ничто! Или вроде манекена… Адем прервал тайные мысли о поиске нового фюрера, прислушался.

Апель Фукс сказал:

— И дурачок, все за океан да в швейцарские банки на имя дедушки… Родство берет верх. Но ты, Иохим, меня не брани. — Фукс хихикнул. — Ты еще побываешь за океаном, в доме моего дедушки…

— Видел я твоего дедушку в белых тапочках в гробу.

— Да постой!

— Янки на стороне красных! — отрезал Нейман.

— Да погоди!

— А-а! У нас скоро новое оружие появится, — поддел Нейман Фукса. — Разобьем в пух и прах! А если не образумится твой дедушка, так и по нему трахнем из этого оружия… Я пошел на взрыв подземного завода. Весь славянский сброд подниму на воздух…

Нейман быстро собрался и, не взглянув на Адема, загрохотал вниз по лестнице. Фукс тут и подсел к Генриху Адему.

— Ну, капитан, — сказал он, — дай твою руку. Прямо скажу: ты, господин Адем, герой нынешней Германии! А они, — кивнул он на дверь, — крысы, крысы! Надо продержать город два-три месяца…

— А потом? — спросил Адем.

Фукс походил, походил по кабинету и, наклонясь, зашептал:

— Потом, господин Адем, США и Англия объединятся с Германией. Окажут всяческую помощь великой Германии. — И опять походил, походил, наклонился: — Переговоры по этому вопросу, можно сказать, завершились…

Апель Фукс тоже быстро собрался и ушел, оставив одного Адема в кабинете Неймана.

Адем вначале схватился за голову: «Майн гот!.. Какая неразбериха!.. Сперва столько городов разбомбить! Столько заводов уничтожить, а потом помощь оказывать Германии! Где же тут правда пословицы: «Ворон ворону глаз не выклюнет»?»

Он тоже начал ходить по кабинету, все думая, отчего так получилось: и в США, и в Англии в конечном счете у власти деловые люди — крупные промышленники, банкиры, крупные землевладельцы, — а поди ж ты, в войне выступили на стороне Советского Союза и крепко обессилили Германию. А сейчас спасают… «Как бы такое действо в ярмо не обратилось для Германии…»

Он открыл дверь и уже отсчитал пять скрипучих ступенек, замотал головой:

— Нет-нет! Уж лучше американцы, чем красные Советы! По крайней мере американцев, англичан можно, как следует изловчившись, прижать окрепшим капиталом и выдворить к чертовой матери!.. А большевики, коммунисты — это идеология, убеждения! Идеологию, убеждения не вытеснишь, не прижмешь! И не расстреляешь, наконец… Так будем стоять, Апель! Продержимся, Апель!

Внизу, в просторном зале бирштубе, отбеливала полы женщина с номерным знаком на спине «10».

— Хороша девка! — потрогал ее тростью. — Где хозяйка?

— Там, в детской, спит, наверное.

— Передай фрау Гретхен, что господин Генрих Адем зайдет через три дня, пусть она приготовит пять тысяч марок.

И ушел с поднятой на плечо тростью.

Из моечной комнаты появился Ганс Вульф:

— Марина, время настало… Комрад Сучков и комрад Крайцер дали мне указание перебросить тебя на виллу господина Адема. Быстро во двор, там закрытый фургон и одежда. Подробности в пути. Пока идет бомбежка, доедем…

Полковник Григорьев как-то не верил, что именно его пошлют прощупать Лаха, как он, этот чисто военный генерал, относится к предложению капитулировать, то есть, по-русски говоря, сдаться в плен со всем своим войском. Ну а когда вызвал к себе Григорьева генерал Акимов, приехавший в дивизию вместе с генералом Кашеваровым Петром Кузьмичом, да хорошенько потолковал с ним в присутствии своих помощников, имевших опыт по части переговоров о гуманном исходе сражения, Григорьев окончательно убедился, что пойдет к Лаху именно он, и никто другой.

Тут хватились, что не подобрали ассистентов, кто будет сопровождать полковника Григорьева — одному-то идти и опасно, и как-то непредставительно, все же официальные переговоры. Комдив Петушков вспомнил о майоре Кутузове — и фамилия в самый раз, да и внешний вид — знай наших. А Григорьев не согласился:

— Горяч, для такого дела требуются дипломаты, да еще знающие немецкий язык.

— Да кого же? — спросил генерал Акимов.

— Федько и Ильина, — назвал полковник Григорьев.

Дмитрий Сергеевич призадумался — и про себя: «Вот и пожалел… Да сколько же им прокладывать гатей под огнем противника? Да сколько же им, Ильину да Федько, бросаться на врага по минным полям?»

— Может, Кутузова все же? — сказал Кашеваров.

— Горяч! — стоял на своем Григорьев. — Сорвет переговоры. Ради своей фамилии не снесет малейшей обиды.

— Не снесет, — согласился Дмитрий Сергеевич и, посопев, сказал: — Вызывайте капитанов Федько и Ильина.

Вот и дали Петру Григорьеву двух ассистентов. И потом опять их троих вызывал Акимов. Вышли они, Федько и Ильин, от генерала Акимова и, дожидаясь на улице полковника Григорьева, пока он там слушал недосказанное генералом Акимовым, промеж собой говорят:

— Без оружия, да еще в сопровождении фрицев, я еще не имел удовольствия ходить, — сказал Федько трижды помеченному вражескими осколками Ильину.

— Так вот же оружие! — показал Ильин губную гармошку.

Федько эта шутка не понравилась, и он нахмурился. А Ильин опять:

— Немцы любят пиликать на губных.

— Так и пиликали бы себе без войны!

Ильин притих, поймав смысл федьковской фразы. «И верно, — думал он, — и пиликали бы себе. И не лилась бы кровь… И не пришлось бы мне в последнюю минуту войны идти к этому Лаху».

Федько продолжал:

— Может, тебе хватит, Ильин?

— Ты о чем, Федько?

— Да о твоих ранах.

— Да что мои раны!.. Ты лучше послушай, как я играю.

Федько послушал игру Ильина на губной гармошке, сказал:

— А чтоб тебя, так волнительно!..

Тут и кончился их разговор. Пришел полковник Григорьев, сказал:

— Ну ладно, поехали, товарищи.