Хочу жить! Дневник советской школьницы - Нина Луговская

В конце 1920 года семья выехала в Сибирь, и лишь в начале 1922 года Сергей Федорович вернулся в Москву с младшей дочерью, временно поселившись в квартире матери жены. Как экономист, он активно поддержал политику перехода к НЭПу и вскоре принял участие в создании артели булочников «Вольность труда», основанной на кооперативно-синдикалистских принципах. Любовь Васильевна со старшими дочерьми задержалась в Сибири, работая в детдоме, пока в столице решался вопрос с жильем для всей семьи.

В апреле 1923 года по суду артель была закрыта, и Сергей Федорович с группой единомышленников принял активное участие в открытии первой пекарни «Трудовая вольность». Первые три месяца никто из учредителей жалованья не получал, наоборот, «когда не хватало денег для покупки муки, продавали последнее барахло из дома». Заработок каждого артельщика в то время составляли паек (1–1,5 кг хлеба на семью) и общий артельный стол.

К августу того же года, когда был зарегистрирован устав артели, в двух пекарнях с магазинчиком под той же вывеской уже работало около семидесяти человек. Сергей Федорович работал председателем правления артели, совмещая также обязанности члена ревизионной комиссии Москопищепромсоюза. Вскоре семья воссоединилась, а с сентября 1925 года, когда старшие дочери пошли в школу, Любовь Васильевна стала работать в артели счетоводом, совмещая обязанности библиотекаря и члена культкомиссии. В семье серьезно относились к воспитанию дочерей, которые занимались музыкой и живописью с преподавателями, приходящими на дом, спорт был также обязателен.

К 1928 году в артели «Муравейник» – в открытых к тому времени семи пекарнях, девятнадцати магазинах и на одной кондитерской фабрике – работало уже 393 человека. При артели существовали бесплатная столовая, парикмахерская, школа, библиотека, театральный кружок, покупались билеты в ложи театров, постоянно отчислялись деньги в поддержку политзаключенных, находящихся в тюрьмах, лагерях и ссылках.

В конце 1928 года Сергея Федоровича вызвали в Москопищепромсоюз и предложили ввести в состав правления нескольких членов партии большевиков. Он категорически отказался. Его вызывали еще дважды, и в последний раз предупредили, что, если он не примет в артель нужных людей, ее закроют, на что взбешенный Рыбин заявил: «Ну и черт с вами, закрывайте!»

7 января 1929 года Сергей Федорович вместе с большой группой артельщиков был арестован и заключен для дальнейшего следствия в Бутырскую тюрьму; 9 марта 1929 года вместе со всеми арестованными он был приговорен к трем годам ссылки в Северный край и отправлен в Усть-Сысольск. Любовь Васильевна сразу же была исключена из членов артели как жена ссыльного, но позднее по суду добилась своего восстановления, после чего уволилась из артели уже по собственному желанию.

Она устроилась работать заведующей учебной частью в школе для взрослых при типографии «Рабочая Москва». Семья стала жить очень трудно: зарплаты Любови Васильевны (100 рублей) не хватало даже на то, чтобы прокормить семью, да и выдавали деньги с опозданиями, поэтому она постоянно занимала у родных и знакомых или же брала в долг в кассе взаимопомощи. В августе 1930 года Сергею Федоровичу удалось устроиться в Усть-Сысольске на работу, но при всем желании он мог помогать семье лишь небольшими суммами – от 25 до 50 рублей.

Все свободное от работы время Любовь Васильевна посвящала бесконечному поиску продуктов, отстаиванию вместе с детьми громадных очередей, с тем чтобы отоварить талоны на продукты и как-то прокормить семью. С возмущением сообщала она мужу о том, что они получили талоны самой низкой категории:

«Мы, служащие, получили 4-ю категорию, учащиеся, дети служащих до 18 лет, тоже 4-ю, а учащиеся, дети рабочих, 2-ю категорию. Додумались молодцы, вероятно, пришли к научному заключению, что дети, родители которых несут умственный труд, нуждаются в уменьшенном питании по наследству»[52].

С начала 30-х годов ухудшилось положение и с товарами первой необходимости, которые также выдавались только по талонам: одежда, обувь, мануфактура. Причем ежемесячные талоны отоваривались сначала для рабочих – ударников труда, потом для простых рабочих и лишь в последнюю очередь, если что-то оставалось в магазине, – для служащих, поэтому у последних талоны практически всегда пропадали.

Любови Васильевне приходилось продавать в комиссионных магазинах свои и мужа вещи, чтобы купить подрастающим девочкам одежду и обувь в коммерческих магазинах, намного при этом переплачивая. К тому же ей надо было постоянно поддерживать мужа в Усть-Сысольске, посылая туда крупы, сухари, консервы, а также одежду и обувь.

В январе 1931 года, чтобы расплатиться с долгами, Любови Васильевне пришлось взять на дом договорную сдельную работу и до поздней ночи сидеть над отчетами[53]. Описание быта, бесконечных ежедневных проблем добывания продуктов и товаров и их возрастающей дороговизны занимает большую часть в письмах к мужу:

«С питанием у нас сейчас дело плохо: нет мяса, нет масла, и решили заговеть на молоке, так как кружка уже поднялась до 50 копеек, масло по 10 рублей тоже не покупаем, а мясо в этом месяце выдали только за 2 дня…»

«Купили сегодня конины – цена доступная, 1 рубль за кило, завтра сделаем тушеное мясо. Дети протестуют: „Не будем есть“. Ничего, с голоду поедят…»

«Работаю по-прежнему много, иногда до помутнения мозгов…»

«Мой добавочный заработок пойдет главным образом на покрытие долгов…»

«На мое жалованье 175 рублей[54] прожить трудно, невозможно просто…»

Осенью 1931 года Любови Васильевне стали помогать старшие дочери, выполняя за нее надомную работу, о чем она с гордостью сообщала мужу в декабре:

«Итак, папа, мы дождались помощников. Ляля и Женя вместе зарабатывают 90 рублей, почти мой заработок»[55].

Больше всего ее как мать волновало то, что занятость до позднего вечера в будние дни и многочасовые поездки по городу в поисках продуктов и одежды в выходные отнимают у нее все свободное время, что дети совсем заброшены, о чем она очень переживала и с горечью писала мужу:

«Моего влияния за последние месяцы не было, так как сдельная работа меня совершенно оторвала от дома и детей. А этот возраст особенно требует разумного влияния…»

«Мне иной раз кажется, что они совсем стали чужими…»

Девочки редко писали отцу, ссылаясь на занятость, рассказывали в письмах об успехах в школе, о занятиях музыкой и спортом, о прочитанных книгах и спектаклях в театрах, просили совета, что им делать по окончании семилетки. И Сергею Федоровичу многое не нравилось во времяпровождении дочерей, его очень волновало, что они в сложный переходный период оказались без твердого руководства отца, и он пытался хотя бы в письмах повлиять на них, донести свое мнение: