Путь в Иерусалим - Ян Гийу

Арн быстро и легко согласился — так быстро, что это даже удивило Кнута, беспокоившегося перед началом разговора. На самом деле у Арна были свои планы, и он осторожно намекнул, что пока его родичи отлучатся на озеро Веттерн, сам он отправится по делам в Хусабю. Кнут мгновенно смекнул, о чем идет речь, — Эскиль успел рассказать ему о Сесилии и тех хлопотах, которые могут возникнуть в связи с ней и Арном.

В воздухе ощутимо пахло весной, снега было немного, но ледоход еще не начался. Тяжело нагруженные и вооруженные люди выехали из Арнеса. Поклажу они везли на спине или в сумках, привязанных к седлам, так как повозка или даже сани увязли бы с тяжелым грузом в подтаявшем снегу. Время для поездки, сразу же после дня святой Гертруды, было выбрано намеренно, так как Эмунд и его люди не ждали гостей и это значительно упрощало дело.

Сперва всадники скакали на север и добрались до Тидана, покрытого льдом. Оттуда было легче доехать до Аскеберги, места тинга, где они и заночевали в оставленных там палатках. На следующий день выехали с восходом солнца, чтобы прибыть в Форсвик в сумерках и проникнуть на двор усадьбы прежде, чем люди Эмунда обнаружат гостей.

И это им удалось. Изумленные Эмунд и его люди были быстро схвачены и разоружены. Дружинников хозяина, у которых могло быть оружие, заперли в кладовых и кузницах, и сторожили их суровые норвежцы. Таким образом, в господском доме остались только Эмунд, его взрослый сын Гермунд, жена Ингеборг и трое малолетних детей. Еще в доме находились слуги, но гости тщательно проверили, нет ли у них оружия.

Эскиль и Кнут угощались, громко, без стеснения переговариваясь; Эмунд и его люди отвечали на все вопросы односложно и с подозрением.

Эскиль, судя по всему, был в отличном настроении и с самого начала заявил, что приехал по делу и что они наверняка договорятся, но обычай требует, чтобы сперва они разделили трапезу и выпили вместе. Так будет легче разговаривать. Поев немного, Эскиль велел принести ларец с серебром, который поставили на стол между ним и Эмундом. Хозяин дома явно подобрел, но не потому, что жаждал заполучить себе серебро, а скорее просто перестал бояться за свою жизнь и жизнь детей. Серебро на столе говорило о сделке, а не о смерти. Однако разговор все равно не клеился.

Поели еще немного, и Эскиль как можно учтивее предложил, что пора перейти к делу, а потому пусть в горнице останутся только мужчины. Ингеборг с детьми было позволено удалиться. Повиновалась гостям и прислуга.

Оставшись втроем с Эмундом и Кнутом, Эскиль изложил дело просто и понятно. Он сказал, что цена, возможно, низковата, ибо Форсвик стоит больше пятидесяти марок серебра, это каждому ясно. Тут он остановился и, открыв ларец с серебром, достал документ, который и был им зачитан на родном языке, но при этом Эскиль не стал называть всех имен в конце письма, и особенно имени Кнута сына Эрика. Эмунд еще больше уверился в том, что дело действительно касается купли-продажи, хотя и невыгодной для него лично.

А Эскиль тем временем указал, что самая приемлемая сумма теперь — те тридцать марок серебра, которые предлагались Эмунду на ландстинге в Аксевалле. Тогда Эмунд не пошел на мировую, но сейчас-то он должен быть более благоразумным и примириться.

Эмунд согласно кивнул в знак того, что понимает Эскиля, но осторожно заметил, что достаточной суммой были бы в таком случае восемьдесят марок серебра, особенно если речь идет о примирении в ходе сделки. Эскиль выразил радость, что им так легко удалось понять друг друга.

Но Эмунд отказался поставить свою печать и принять серебро, прежде чем не получит определенных гарантий. Как-то сомнительно совершать сделку, когда твои собственные дружинники заключены под стражу воинственными норвежскими берсерками. И потом, он не может понять, что это за человек сидит с ними за столом и называется Кнутом. Не знает он никакого Кнута.

На это Эскиль ответил, что может понять опасения Эмунда. И предлагает следующее: пусть назавтра семья Эмунда и дружинники, которые захотят остаться с ней, погрузятся в сани и уедут. Мы дождемся, когда они окажутся на безопасном расстоянии, и только тогда довершим дело. Эмунду не придется бояться за жизнь своих родичей.

Тот согласился, но прибавил, что в этом случае его собственная жизнь — под угрозой, коль скоро он остается в Форсвике один, окруженный людьми, которые вовсе не являются его друзьями.

Эскиль понимающе кивнул и сказал на это, что жизнь хозяина и сейчас под угрозой. Но если родичи Эмунда окажутся вне пределов досягаемости, то это все же большая разница в сравнении с теперешним положением, когда их всех могут убить, если сделка не состоится.

Эмунд выразил пожелание договориться. Но он предлагал одно условие: серебро, которое он получает, должны заблаговременно увезти с собой его родичи.

Это условие Эскилю не понравилось, ибо не годится платить за то, что еще не получил. И если вдруг Эмунд откажется от сделки, то серебро пропадет понапрасну. И они пошли на уступки, обсудив дело со всех сторон. Половина суммы будет увезена семьей, а вторую половину Эмунд получит после того, как скрепит письмо своей печатью. На том и порешили и отправились спать, хотя для многих в Форсвике эта ночь была неспокойной.

Наутро половина дружинников была выпущена из-под стражи, их покормили, и они снарядили в дорогу сани. Эмунд простился с женой Ингеборг и детьми, отнес в их сани половину серебра, как и договорились с Эскилем, и положил его рядом с женой. Сани понеслись по льду Веттерна.

Люди в молчании ждали, когда сани удалятся от усадьбы на такое расстояние, что их невозможно будет догнать. Теперь пришло время довершить дело. Эмунд был подавлен и бледен, его левая рука дрожала, когда он, с помощью Эскиля, прикладывал печать к документу. От его правой культи, обмотанной полотняной тряпицей, плохо пахло.

Когда все было готово, Эскиль бережно свернул пергамент и сунул его под рубаху. Он подвинул ларец со второй половиной серебра к Эмунду и попрощался, заявив что ему лично нечего больше делать в Форсвике. Но его люди останутся в усадьбе до лета, а потом им на смену приедут из Арнеса другие.

Затем Эскиль вышел, учтиво простившись с Эмундом, собрал часть дружинников и, сев в седло, неспешно тронулся в путь.

Однако никто в доме не позволил Эмунду сесть в свои сани, стоявшие наготове. Едва прошло достаточно времени для того, чтобы Эскиль исчез из виду, Эллинг Силач и Эгиль сын Улафа вышли на двор и тотчас убили дружинников, поджидавших своего хозяина, а тела их побросали в сани.

Когда с этим было покончено, они вернулись в дом и молча сели на место, так как слова были излишни. Все в доме слышали, что творилось на дворе.