Таллинский дневник - Николай Михайловский

Приблизительно в 30-40 километрах юго-западнее Раквере батальон попал в засаду. Противник, укрывшийся за деревьями и штабелями дров, пропустил через поляну ничего не заметившую разведку, а затем открыл с близкого расстояния, почти в упор, губительный огонь по основным силам батальона. Потеря бдительности стоила участникам рейда десятков жизней. Погиб младший политрук Марченко, тяжелое ранение получил старший лейтенант Кораблев, выбыли из строя и многие другие.

Батальон принял бой в исключительно трудных условиях, навязанных врагом.

Партийное бюро поручило мне собрать документы убитых товарищей, продолжал вспоминать полковник Бублик. - Я пополз к младшему политруку Марченко, хотел взять его партийный билет, пистолет и дневник боевых дел батальона. Марченко отличался литературными способностями, писал стихи и вел дневник с того дня, как мы отправились в рейд по тылам врага. Но прежде чем я приблизился к Марченко, меня окликнул комиссар Иван Алексеевич Крылов:

- Бублик, я ранен... Перевяжи!

Тотчас я бросился к нему. Комиссар лежал под кустом в стороне. Левой рукой он зажимал большую сквозную рану на груди. Кровь из нее так и хлестала. Для перевязки не хватило двух индивидуальных пакетов. Пришлось использовать красный флаг, который я захватил с одного из хуторов, откуда мы выбили карателей. Флаг я держал для того, чтобы нас узнали свои, если мы будем с боем переходить линию фронта.

Перевязав раненого, я крикнул:

- Отомстим за комиссара!

За мной бросилась на врага группа солдат, залегших под обстрелом. Взрывы гранат сделали свое дело. В образовавшуюся брешь бойцы вырвались из опасного места.

Когда отбежали достаточно далеко, остановились в густом лесу. Бублик пересчитал людей. Оказалось сорок человек, хотя пошло на прорыв значительно больше. Дорогой ценой удалось вырваться из огненного кольца.

Некоторые бойцы уверяли, что по другую сторону зловещей поляны слышался знакомый голос командира, звавшего вперед. Возможно, что и другая часть батальона пробилась через фашистский заслон, но обе группы больше не встретились.

В пышно разросшемся сосняке и ельнике отряд Бублика надежно укрылся от преследования. В лесу росло много грибов, черники, голубики. Ягоды помогали утолить жажду, мучившую бойцов. Черникой Бублик кормил и раненого комиссара. Тот с трудом раскрывал рот и медленно пережевывал терпкие, сочные ягоды.

- Нас уберег лес, - говорил мой собеседник. - К счастью, он был на всем пути. Правда, часто он сменялся топкими болотами. Между кочками и грядами виднелись зеркальца воды. Мы осторожно перебирались с кочки на кочку, рискуя оступиться и шлепнуться в трясину.

А комиссару делалось все хуже. Он потерял столько крови, что уже не мог идти. Пробовали нести его на плащ-палатке, но малейшая тряска причиняла ему мучительную боль. Рана кровоточила сильнее. Спасти тяжелораненого комиссара можно было, только обеспечив ему надлежащий уход и покой.

На привале Бублик подошел к комиссару. Он лежал с закрытыми глазами. Когда я взял его за руку, он открыл глаза и внимательно на меня посмотрел. По его взгляду я догадался, что комиссар принял твердое решение облегчить наш путь. Да, он прямо сказал, что нам его не спасти без серьезной медицинской помощи и ухода. Он потребовал, чтобы мы оставили его на ближайшем же хуторе, где ре окажется немцев и хозяева согласятся его приютить.

Бублик попытался возражать. Нет, бойцы не бросят своего комиссара и будут нести, невзирая ни на что. Комиссар не произнес больше ни одного слова, но так строго посмотрел на старшину, что тот понял: надо повиноваться!

Вскоре нашли в эстонской "глубинке" тихий и заброшенный хуторок, на котором оставалось всего двое обитателей - приветливые старик и старуха. Они не говорили по-русски, но поняли, о чем их просили. Согласились спрятать у себя раненого и обещали за ним ухаживать. А с красноармейцами поделились хлебом.

Когда Бублик рассказывал о прощании с комиссаром, голос у него прерывался. Тяжело вспоминать, что они бессильны были помочь замечательному человеку, служившему для всех примером мужества, стойкости. Он жертвовал собой, чтобы спасти товарищей. Комиссар как бы угадал думы боевых соратников и сказал старшине:

- Идите, Бублик, не задерживайтесь, я верю, что вы дойдете!

На прощание каждый из бойцов поцеловал Ивана Алексеевича. Превозмогая боль, он повторял посиневшими губами.

- Идите! Идите!

Хозяева хутора стояли поодаль и плакали. О том, что произошло потом, Бублик не знал. Он вынес документы Крылова, партийный билет, удостоверение личности, пистолет, карманные часы и записную книжку с адресами его жены и родителей. Партийный билет и удостоверение сдал в политотдел тыла 27-й армии, а часы и записную книжку после войны отослал жене Ивана Алексеевича в город Тайгу Кемеровской области.

Павел Дмитриевич продолжал:

- Мы ушли с хутора с тяжелым чувством тревоги за судьбу комиссара. Но нас ободрило искреннее сочувствие, которое проявили к нему простые эстонские люди - хозяева этого тихого уголка в глубоком тылу немцев.

После войны полковник Бублик проехал сотни километров по Эстонии в поисках хутора, где был оставлен раненый комиссар. Но не мог найти его. Возможно, в период тяжелых наступательных боев хутор был разрушен, сожжен.

Статьи в эстонских газетах, выступления по радио и телевидению. Клич, брошенный к красным следопытам... Что только не предпринимал Павел Дмитриевич, желая что-то узнать о судьбе своего любимого комиссара... Увы, ничего выяснить не удалось.

- Продолжая путь на восток, - рассказывает он, - мы не раз натыкались на гитлеровцев и потеряли еще двенадцать товарищей. Через много дней мы вышли из леса и увидели жилые постройки. Это была рыбацкая деревня на берегу Чудского озера. Жители, русские и эстонцы, встретили нас доверчиво, хотя за время своих скитаний мы оборвались, обросли бородами, были похожи на каких-то бродяг.

Нас досыта накормили рыбой, хлебом, овощами. До чего же вкусной была эта еда после ягод и грибов, которыми мы питались в лесу! Наш приход не удивил и не испугал рыбаков. Они и прежде помогали советским бойцам и командирам, которые выбирались из окружения. Жалею, что не запомнил фамилии добрых и отзывчивых людей, которые столь радушно приняли нашу поредевшую группу.

В деревне ничего не знали о положении на фронтах. Жители не слышали советских передач по радио. Они могли сообщить только то, о чем трезвонил на весь мир фашистский брехун Геббельс.

После короткого отдыха, немного приведя себя в порядок, остатки батальона двинулись дальше. Рыбаки сказали, что дорога вдоль озера идет до самой реки Нарва и что немцы по ночам на ней не показываются. Следовательно, предстояло пройти за ночь сорок километров, чтобы достичь переправы, находившейся примерно в километре от деревни Васк-Нарва. Там есть старик лодочник, который переправит на другой берег.