Наследник Клеопатры - Джиллиан Брэдшоу

– Уважение, надо полагать, между вами взаимное, – вставил реплику Родон. Цезарион оглянулся и увидел, что учителя, кажется, забавляет эта ситуация.

Мелантэ в смущении потупила взгляд.

– Да, сударь, мой отец действительно уважает Ариона. Он... Видите ли, мы египтяне, и у моего отца не было возможности учиться, но он очень уважает ученых людей. Арион настолько хорошо образован и знает так много... Поэтому мой отец питает к нему особую симпатию.

– Кажется, я имею право на некоторую часть этого восхищения, – сказал Родон, уже не скрывая своей веселости.

– Родон был одним из моих учителей, – объяснил Цезарион.

– Философии и математики, – уточнил Родон.

– Правда? – изумилась Мелантэ. Глаза девушки загорелись от восторга. – Так вы философ? А какой? Стоик?

– Благодарю Зевса, что нет! – ответил Родон. – Меня не прельщает безразличие к земным божествам и свобода от всяких эмоций. Лично я не принадлежу ни к какой школе. В каждой из них мне видится нечто плохое. Я мог бы быть киником[46], но их вызывающее поведение навевает на меня тоску.

– Родон был хорошим учителем, – голос Цезариона звучал искренне. – Он рассказывал о том, чему учат разные школы, и помог мне увидеть их слабые стороны. Он учил меня мыслить критически.

– Тебя и учить-то особенно не приходилось, – улыбаясь, заявил Родон. – У тебя это было в крови. – Он повернулся к Мелантэ. – Наш друг был хорошим учеником. Любознательный, сообразительный, очень быстрый. Честно говоря, он больше интересовался естественной философией и практической математикой, чем умозрительными рассуждениями, но, похоже, в их семье это традиция.

– Мой отец был бы счастлив встретиться с вами, сударь, – восторженно произнесла Мелантэ. В глазах девушки светился живой интерес. – Он с удовольствием послушал бы вас. К сожалению, у нас в Коптосе из философов известны только стоики.

– Я бы тоже хотел встретиться с твоим отцом, – с готовностью откликнулся Родон. – Если необразованный египтянин смог произвести такое впечатление на... Ариона, должно быть, он действительно выдающийся человек.

– Не сейчас, – твердо сказал Цезарион. – Если Ани согласится с нашим планом, мы устроим эту встречу. Но, пока этого не произошло, я думаю, что будет лучше, если между ним и моими друзьями здесь, в Александрии, не будет явной связи. Риск слишком велик.

Цезарион невольно вздрогнул. Составляя первое письмо, он чувствовал себя спокойно и ничего не боялся, но сейчас мысли о возможных последствиях навеяли тревогу и страх. Мелантэ коснулась той части его души, которая всегда была уязвимой, а горькая потребность в любви, всегда испытываемая им, не приносила до сих пор ничего, кроме боли.

Они подошли к Гептастадиону – длинному насыпному молу, который вел к острову Фаросу. Родон всю дорогу отвечал на вопросы Мелантэ, которая, похоже, заинтересовалась философией. По ту сторону Гептастадиона открывалась Большая Гавань с ее ослепительно голубыми водами, вдоль которой возвышался город из белого мрамора. Дальше дорога шла мимо храма Цезаря, величественного здания, построенного в ионическом стиле. В храме находилась бронзовая позолоченная статуя богоподобного Юлия. Именно здесь Антилл искал убежище, но его нашли и вытащили, чтобы предать смерти. В миле отсюда, по другую сторону гавани, виднелся мыс Локиада – территория дворцов, где родился Цезарион. Издалека были видны красные с позолотой крыши зданий и пышная зелень деревьев. Сейчас император Октавиан, возможно, завтракает в комнате Нила. А может, принимает утреннюю ванну под изображением Диониса и пиратов на стене, в то время как его стражники меняют караул и идут в свои просторные казармы.

Где-то там просыпается и Филадельф, который сидит, наверное, у окна, пока кормилица расчесывает ему волосы, и размышляет о своей судьбе или оплакивает старшего брата.

Цезарион отвернулся. Он так и не смог ему помочь. И никогда уже больше не увидит брата. Ему вспомнилось, как одним жутким утром после перенесенного приступа он почувствовал на своей шее маленькие ручки, обнимавшие его за шею, и влажный поцелуй на щеке, оставленный губами брата. Он вспомнил, как Филадельф провожал его, – малыш стоял возле конюшен в своем пурпурном плаще, зажимая кулаком рот, и плакал. Цезарион ощущал эту боль почти физически, будто сердце пронзила игла. Вдруг Цезарион почувствовал головокружение и поспешно вынул свое лекарство.

– Что с тобой? – с тревогой спросила Мелантэ, увидев, что он прижимает мешочек к лицу. – Ты...

Он покачал головой.

– Я просто вспомнил о своем младшем брате. – Собравшись с мыслями, юноша повернулся к Родону и объявил: – Здесь мы с тобой расстанемся.

Родон заколебался, но все же протянул руку.

– Надеюсь, что всего лишь на несколько дней. Как только появится возможность, пришли мне письмо, подтверждая наш договор. Я тогда приду, и мы обсудим все детали.

Цезарион покачал головой.

– Если Ани согласится.

– Папа точно даст согласие, – уверенно заявила Мелантэ. – Надеюсь увидеться с вами на «Сотерии», сударь.

– Если отец Мелантэ откажет тебе, – сказал Родон, крепко сжимая кисти Цезариона в своих руках, – возвращайся в мой дом, прошу тебя. Мы придумаем что-нибудь еще. Я глубоко признателен тебе и буду рад, если мне представится возможность отблагодарить тебя.

Цезарион кисло улыбнулся, не решаясь сказать что-либо в ответ. Он высвободил свою руку и зашагал по улице, которая выходила на набережную и вела от Гептастадиона к храму Сераписа. Он чувствовал, что Родон с тревогой смотрит ему вслед.

Вскоре они оказались в богатой части города. Несмотря на то что было еще совсем рано, лавки уже начали открываться. Когда они дошли до Канопской дороги, везде было полно народу. По вымощенным плиткой улицам ездили телеги, а торговцы на каждом углу расхваливали свой товар. Цезарион надвинул петас на глаза и прикрыл краем гиматия лицо. Он шел быстро, не говоря ни слова. Мелантэ едва поспевала за ним, то и дело задевая прохожих своей корзиной. Наконец, еле догнав юношу, она схватила его за руку.

– С тобой все в порядке? – с тревогой спросила она.

– Мне страшно, – признался Цезарион. – Если твой отец откажется, я даже не знаю, что мне остается делать. А он может отказаться, Мелантиона. Я никогда не говорил ему всей правды, и, когда Ани узнает все, он может решить, что риск слишком велик, и...

– Нет, он никогда, никогда не откажет тебе, – перебила его Мелантэ и приблизилась к нему вплотную. – Он помог тебе, Арион, даже когда ничего не знал о тебе, а после того, как ты спас меня вчера вечером, потеряв при этом.., все, что твои друзья сделали для тебя, отец просто не сможет сказать тебе «нет». Это же очевидно!