Трагедия русского офицерства - Сергей Волков

Отношение к бывшим офицерам лучше всего прослеживается по публикациям в военной печати, обзор "Красной Звезды" за 50 лет дает об этом очень наглядное представление. Вообще, в публицистике, литературе и искусстве оно оставалось резко враждебным до 40-х годов, и в произведениях того времени офицеры изображались обычно в самых мрачных красках. Заметки к памятным датам русской военной истории почти не встречаются. Появляются они (посвященные Кутузову, Жуковскому, и другим видным деятелям) с 1937-1938 гг. и умножаются, естественно, в годы войны, особенно с 1943 г., когда с 21.10 по 3.11 появились четыре больших статьи под общим названием "Традиции русского офицерства" почти апологетического толка. (Эти публикации, собственно, были пиком доброжелательности к русским офицерам, позже такое не встречалось.) В 1943-1945 гг. появлялись не только заметки, но не менее 8 больших статей по случаю юбилеев военных деятелей. То же продолжалось до начала 50-х годов, но касалось только отдаленного прошлого (не позже русско-турецкой войны 1877-1878 гг.).

Однако обычному живому человеку быть офицерам русской армии с идеологической точки зрения считалось предосудительным еще долгие годы после прекращения массовых преследований бывших офицеров. В публикациях даже 50-х годов невозможно встретить упоминание, что тот или иной советский военачальник был офицерам до революции. При упоминании о службе бывших офицеров в Красной армии характеристика им давалась самая отрицательная (что относится и к мемуарам военных деятелей, т.к. большинство уцелевших к этому времени офицерами не было; Буденный, в частности, весьма плохо отзывался о Тухачевском, Лебедеве, Шорине, Миронове и других сослуживцах из бывших офицеров). Поскольку дело касалось идеологии, тенденция носила обязательный характер, и даже те авторы, которые впоследствии писали о 75%-й доле бывших офицеров в красном комсоставе, тогда говорили лишь об "одиночках", "присоединившихся к рабочему классу". С самого конца 50-х упоминать об офицерах в Красной армии стало можно, но обычно муссировался десяток наиболее известных имен; наиболее "полный" список включал 84 фамилии{1318}. С 60-х годов охотно писалось об участии бывших офицеров в революции и службе их в Красной армии, что было связано с общей тенденцией тех времен представить дело так, что интеллигенция с одобрением приняла революцию и преданно служила советской власти. Кроме того, эта тенденция получила мощную подпитку в связи с реабилитацией уничтоженных в 30-х советских военачальников, которым теперь практически всем в связи с юбилеями посвящались большие статьи. В общей сложности в эти годы в "Красной Звезде" имело место более 40 видных публикаций, так или иначе касающихся лиц, носивших до революции офицерские погоны. В 70-х годах благожелательные отзывы о русских офицерах стали обычными, но допускались только в трех аспектах. Во-первых, в связи с научной и культурной деятельностью конкретных лиц не возбранялось упоминать о наличии у них до революции офицерских чинов. Во-вторых, в связи со службой в Красной армии. В-третьих, как и раньше, допускались благожелательное отношение к офицерам более отдаленных периодов истории. Столетний юбилей освобождения Болгарии, а равно и 500 лет Куликовской битвы послужили дополнительным фоном к оживившемуся в это время интересу к некоторым внешним чертам русской армии (помимо порожденных юбилеями череды статей, заметок и художественных произведений, в эти годы на парадной форме появились аксельбанты, было введено звание "прапорщик" - хотя и для обозначения совершенно другого явления, но, как подчеркивалось, взятое "из традиций русской армии", на военных концертах стали звучать старые солдатские песни, а также песня об "офицерских династиях", и т.п.). Что касается белых офицеров, то долгие годы единственным широко известным произведением, содержавшим их положительные образы, были булгаковские "Дни Турбиных". В 70-е годы, помимо издания булгаковской же "Белой гвардии", появились два телесериала, один из которых ("Адъютант Его превосходительства") был совершенно необычен по число положительных образов белых офицеров при минимальном числе отрицательных, а в другом (новая версия "Хождений по мукам") вполне симпатично показаны белые вожди и картины "Ледяного похода", что, помимо воли авторов, работало на изменение привычного стереотипа.

Заключение

Попробуем теперь дать представления о судьбах русского офицерства в обобщенном виде. Некоторые сведения имеются по отдельным категориям офицеров. Например, по данным комиссии Стахевича, изучившего судьбы 1859 морских офицеров, погибли в белых армиях и были расстреляны большевиками 536 ч, эмигрировали 908 и остались в России 415. Однако по более полным сведениям из 5,5 тыс. офицеров флота эмигрировало более 2 тыс., а из остальных 3,5 тыс. более половины погибли и расстреляны (около 2 тыс.), до 30% служили в красном флоте, а остальные - на гражданской службе{1319}. То есть в Совдепии осталось не более 20% от менее, чем 3,5 тыс. чел. или 700 чел. из общего числа 5,5 тысяч.

В советской печати единственная попытка оценить приблизительно судьбы офицерства была сделана А.Г.Кавтарадзе, который считал, что до 30% служило в Красной, до 40% в белых и 30% "перешла на гражданское положение и рассеялась по всей территории Российской империи, пропала без вести, дезертировала из Красной и белой армий, эмигрировала, погибла и т.д.". Он исходит из 250 тыс. общей численности офицерства (заниженной почти на 25 тыс.) при 75 тыс. в Красной армии (цифра несколько завышенная и к тому же включающая около 15 тыс. бывших белых) и 100 тыс. в белых, в т.ч. 30 у Колчака и 50 у Деникина со ссылкой на Спирина (что сильно занижено, т.к. только в Крыму на последнем этапе борьбы находилось 50 тыс. офицеров){1320}.

На самом же деле, как показано выше (см. первую главу), общая численность офицерства составляла примерно 276 тыс. чел. (включая и тех, кто к моменту октябрьского переворота не вернулся в строй по небоеспособности или был уволен Временным правительством; и те, и другие, однако, участвовали в событиях гражданской войны и были объектом расправ). Примерно 170 тыс. из них (около 62%) воевало в белых армиях, у большевиков (без учета взятых в плен бывших белых офицеров) - 55-58 тыс. (19-20%), в армиях новообразованных государств - до 15 тыс. (5-6%) и немногим более 10% - 28-30 тыс. не участвовало в гражданской войне - главным образом по той причине, что в подавляющем большинстве (свыше 2/3 "не участвовавших") они были истреблены большевиками в первые месяцы после развала фронта (конец 1917 - весна 1918 гг.) и в ходе "красного террора".

Во время гражданской войны погибло 85-90 тыс. офицеров. Свыше 60% этого числа (50-55 тыс. чел.) падает на белые армии, свыше 10% (до 10 тыс. чел.) на красную, 4-5% на национальные и 22-23% (около 20 тыс. чел.) на жертвы антиофицерского террора. В эмиграции оказалось примерно 70 тыс. офицеров, из которых до 83% - эвакуировались с белыми армиями (58 тыс. чел.), до 10% служили в армиях новообразованных государств, а остальные не участвовали в войне (в подавляющем большинстве это не вернувшиеся в Россию из-за революции бывшие пленные мировой войны и офицеры русских частей во Франции и на Салоникском фронте). На советской территории в общей сложности осталось около 110 тыс. офицеров. До 53% (57-58 тыс. чел.) из них служили в белых армиях (включая тех, что после плена служили в красной), чуть больше 40% (45-48 тыс. чел.) служили только в Красной Армии и остальные 7-8% примерно поровну делятся на тех, кто служил в петлюровской и закавказских армиях и кому удалось вовсе уклониться от военной службы. Трагедия русского офицерства 1917-1922 гг. нашла, таким образом, свое выражение не только в том, что крушением российской государственности был предрешен и конец русского офицерства как социального слоя и культурно-психологического феномена, но и в физической гибели огромной части его состава. В общей сложности в 1914-1922 гг. офицерские погоны носило примерно 310 тысяч человек. В округленных цифрах - 40 тыс. (около 13%) из них были кадровыми офицерами к началу мировой войны, еще столько же были призваны из запаса, 220 тыс. (71%) подготовлено за войну и до 10 тыс. (чуть больше 3%) произведено в белых армиях. Из этого числа 24 тыс. (около 8%) погибло в мировую войну, до 90 тыс. (около 30%) - в гражданскую (до эвакуации белых армий), 70 тыс. (22-23%) оказалось в эмиграции и 110 тыс. (35-36%) - на советской территории. Остается еще добавить, что из оставшихся в России (а также вернувшихся из эмиграции, откуда за все время с 1921 г. возвратилось примерно 3 тыс. офицеров) от 70 до 80 тысяч было расстреляно или погибло в тюрьмах и лагерях в 20-30-е годы (от трети до половины этого числа приходится на 1920-1922 гг. - главным образом в Крыму и Архангельской области). Со временем, вероятно, будут установлены все или почти все офицерские имена и судьбы.

Примечания

{1}  Волков С. В. Русский офицерский корпус. М., 1993.

{2}  Кавтарадзе А.Г. Военные специалисты на службе Республике Советов 1917-1920 гг. М., 1988.