Влюбленный Дракула - Карин Эссекс

Я поняла, что у меня осталась одна лишь надежда — мой муж.

— Джонатан, прошу тебя, не позволяй им меня лечить. Своими процедурами они убили Люси. Ее кормили насильно, вставляя ей в горло трубку, а потом сделали ей несколько переливаний крови, от которых она умерла.

Я несколько раз сглотнула, пытаясь не разрыдаться. Мысли мои судорожно метались в поисках спасительного выхода. Я отчаянно не хотела превратиться в пленницу этой зловещей клиники, не хотела стать материалом для жестоких научных опытов. Но смятение, в котором я пребывала, не позволяло мне придумать ни единого веского аргумента в свою защиту. Лживость и изворотливость, в которых меня обвинял Сивард, никогда не были присущи моей натуре, а сейчас мне изменила даже элементарная сообразительность. Я чувствовала себя абсолютно беспомощной. Если даже Люси, прирожденная обманщица, с детства умеющая вертеть людьми по своему усмотрению, оказалась во власти здешних докторов, на что рассчитывать мне?

Сивард без труда сумел обернуть мои слова, обращенные к Джонатану, против меня же самой.

— Леди Годалминг отказывалась принимать пищу и тем самым довела себя до полного истощения, — заявил он. — В результате у нее развилась лихорадка, которая и послужила непосредственной причиной смерти. Вам все это прекрасно известно, миссис Харкер. Точнее, рациональная часть вашего сознания признает эти факты, а та его часть, что охвачена недугом, пытается их извратить.

В поисках подтверждения своих слов он обратился к фон Хельсингеру:

— Разве я не прав?

Фон Хельсингер перевернул обе руки ладонями вверх и пожал плечами, словно говоря «разумеется, правы».

— Основные проявления болезни у миссис Харкер сходятся с симптомами, которые мы наблюдали у леди Годалминг, — заявил он. — Одержимость объектом своей любви, неколебимая уверенность в том, что он питает ответное чувство, настойчивое утверждение больной, что она является жертвой любви, и так далее. Этот недуг имеет весьма широкое распространение среди женщин. По моему убеждению, он связан с несовершенством женской психики и имеет выраженный генетический компонент. Всю свою жизнь я бьюсь над разрешением этой проблемы и уже достиг немалых успехов.

— Джонатан, вы даете нам разрешение приступить к лечению миссис Харкер? — осведомился Сивард, сохранявший зловещее хладнокровие.

Джонатан снова взял со стола газету и уставился на фотографию.

— Теперь, когда я спокойно разглядел снимок, я вижу, что это размытое изображение лишь отдаленно напоминает графа, — заявил он. — Приношу свои извинения за то, что поднял такой переполох. Но когда я увидел графа, точнее того, кого принял за графа, в обществе своей жены, я пережил настоящий шок. Впрочем, нет худа без добра. Благодаря тому, что я так нелепо обознался, мы смогли выявить, что с психикой Мины не все благополучно.

— Отлично сказано, сэр, — кивнул Сивард, открыл свой черный саквояж и извлек оттуда шприц для подкожных вспрыскиваний, похожий на тот, что использовал доктор, лечивший мистера Хавкинса.

— Нет, нет, — беспомощно лепетала я. — Не надо никаких лекарств.

Мысль о том, что я говорю и действую в точности как несчастная Люси, пронзила меня до глубины души. Усилием воли я заставила себя замолчать. Но стоило Сиварду приблизиться ко мне со шприцем в руках, я не сдержалась и завизжала.

Фон Хельсингер нажал на ножную панель звонка. Джонатан подошел ко мне и сжал меня в объятиях.

— Тебе нечего бояться, Мина, — проворковал он. — Доктора хотят лишь одного — помочь тебе. Скоро ты почувствуешь себя намного лучше.

Сивард терпеливо стоял в стороне, держа наготове шприц, наполненный какой-то жидкостью. В дверях появились миссис Кранц и миссис Вогт.

— С этого дня миссис Харкер является пациенткой нашей клиники, — объявил Сивард. — Прошу вас, безотлагательно приготовьте все, необходимое для водных процедур.

— Какие еще водные процедуры? — задыхаясь от ужаса, взвизгнула я.

Джонатан разжал объятия и позволил смотрительницам взять меня под руки. Хватка у обеих оказалась просто железной. Я поняла, что сопротивление бесполезно.

— Водные процедуры помогут вам расслабиться, миссис Харкер, — сообщил он. — Благодаря им ваша кровь очистится от вредных примесей, которые угнетающе влияют на нервную систему. Вы избавитесь от нервного напряжения и забудете о своих тревогах. Прошу вас, не надо сопротивляться, миссис Харкер, — добавил он, заметив, как я извиваюсь в руках смотрительниц. — Если вы не будете стоять спокойно, укол может причинить вам боль.

В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь причмокиванием фон Хельсингера, курившего свою трубку, да шелестом моего шелкового рукава, который одна из смотрительниц закатала выше локтя.

Игла вошла мне под кожу, и лекарство проникло в мою кровь. По всей видимости, это было какое-то успокоительное средство, потому что я ощутила, как меня охватывает апатия. Мои напряженные мускулы расслабились, собственная участь внезапно стала мне безразлична, и у меня пропало всякое желание доказывать кому бы то ни было, что я не сумасшедшая и не нуждаюсь в лечении. Все аргументы и логические доказательства, которые я только что прокручивала в голове, внезапно развеялись, подобно дыму от трубки фон Хельсингера. Волна равнодушия накрыла меня с головой, конечности мои стали вялыми и безжизненными. Все происходящее со мной я теперь воспринимала словно сквозь пелену. Смутно я сознавала, что меня куда-то несут, раздевают и укладывают в мягкую постель. Около моего уха раздавался чей-то успокоительный шепот, но я не понимала ни единого слова. А потом я провалилась в черную дыру сна и на какой-то блаженный промежуток времени словно перестала существовать.

Проснулась я от холода — леденящего, арктического холода, сковавшего мое тело. Казалось, я замурована внутри ледяной глыбы. Я не сразу вспомнила, что со мной произошло, и поначалу решила, что вернулась в детство. Обрывки каких-то смутных воспоминаний и пугающих образов окружали меня со всех сторон. Я воображала себе, что меня крестят в ледяной купели и сейчас погрузят в воду с головой и утопят. Чьи-то сильные руки держали меня под холодной водой, и я напрасно извивалась, пытаясь вырваться. Отважившись наконец открыть глаза, я увидела рядом двух незнакомых женщин. Мои руки были плотно прижаты к телу, запеленатому в мокрые холодные простыни.

— Где я? — спросила я и не узнала собственного дрожащего голоса.

Мне пришло в голову, что я уже умерла и попала в потусторонний мир, возможно, в преддверие ада.

— Вы в кабинете водолечения, голубушка, — ответила одна из женщин.