Путь к золотому дракону - Мария Быкова

— Как, по-вашему, можно ли судить по установившемуся господству лилового явственное влияние галлиэнских мод? Или, возможно, это связано с традиционными кимранскими мотивами? Не могли бы вы также сказать, что станут носить на Эйа в будущем бальном сезоне?

— А какова ваша точка зрения по поводу последнего показа королевской охотничьей коллекции мод в Аль-Буяне?

Назон повторно пошел на прорыв, но алхимички сами расступились, и перед магистром возникла одна из самых красивых и родовитых адепток Академии. Она была чистокровной эльфийкой, но дела это не меняло. Назон замер, глядя на девушку, как кролик на удава, а она, пленительно улыбаясь, протянула ему лоскуток тонкого — разумеется, эльфийского! — шелка. «Контрабанда, — наметанным глазом определил Эгмонт. — Как только элементали пропустили?» Но ему отчего-то совсем не хотелось вмешиваться.

— Прошу вас, — у эльфийки был глубокий, воистину чарующий голос, — рассудите наш спор. Какого цвета эта ткань: бедра испуганной нимфы либо же блохи в родильной горячке?

— Первое, — быстро ответил Назон.

Столь утонченное создание было несовместимо с блохами — как здоровыми, так и в родильной горячке.

— Браво! — восхитилась эльфийка и захлопала в ладоши, лучась восторгом. — Магистр, вы должны знать: согласно условиям нашего спора, выигравшая в качестве платы должна вам ровно один поцелуй. — Назон воспрянул духом и даже подался вперед, но эльфийка лукаво погрозила ему пальчиком. — Брюн, дитя мое, прошу тебя! Магистр ждет!

— Слово и дело! — сурово ответили ей.

Эльфийка скользнула в сторону, и перед ошеломленным Назоном воздвиглась Брюнхильд Олафдоттир из Дроттнинг-фьорда. Северянка смотрела на магистра свысока, что было неудивительно при их разнице в росте. Ей отчетливо не хватало не то секиры, не то крылатого коня.

— Дай-ка я тебя поцелую! — пророкотала она, и несчастный бестиолог лишился чувств.

Северянка и эльфийка переглянулись и хлопнули друг друга по ладоням.

— Есть! — выразила общее мнение лучшая студентка курса.

Рихтер немного подумал и исчез, пока о нем никто не вспомнил.

Неделю и три дня после этой психической атаки магистр Марцелл Руфин Назон был тише воды ниже травы. Но переделать человека, увы, не под силу даже ученицам Эльвиры Ламмерлэйк. Наступила суббота, и Эгмонт спешил в трактир «Под пентаграммой», где его ожидал хороший ужин в приятной компании.

Компанию должен был составить бывший однокурсник, по специальности — бестиолог, с которым они почти не общались во время учебы, зато неожиданно близко сошлись в бытность в аспирантуре. Гюи, как и сам Эгмонт, был фанатом выбранной профессии и знал о своих тварях даже то, чего они сами о себе не подозревали. Окончив аспирантуру, он вежливо, но твердо отклонил предложение директора остаться преподавать и отбыл на северо-запад изучать повадки драконообразных. По немногим непроверенным слухам, доходившим в столицу из той дали, он был совершенно счастлив.

Временами Эгмонт ему тихо завидовал. Студентообразные были ничуть не лучше, об их повадках наука знала до обидного мало, а ему приходилось совмещать это с регулярной полевой практикой. Кроме того, Гюи находился на достаточном расстоянии от учителя Тэнгиэля и не выслушивал каждый вечер нотации вроде: «Эгмонт, мальчик мой, я запамятовал — ты закончил первую часть диссертации или уже приступил ко второй?»

На фоне учителя, диссертации и адептов частые, но нерегулярные боевые рейды казались почти что праздником души. Тамошних противников хотя бы можно было с чистой совестью встретить добрым пульсаром. С учителем такой номер явно не пройдет, а что касается адептов — придется дождаться государственных экзаменов.

Рихтер как раз вернулся из очередной командировки, когда в его окно постучалась почтовая гарпия. Гюи писал, что приезжает на два дня в Межинград, и предлагал посидеть «Под пентаграммой», как в старые добрые времена. От письма отчетливо пахло разогретой василисковой чешуей. Гарпия, похоже, прекрасно учуяла этот запах, ибо, сохраняя внешнюю невозмутимость, все-таки ухитрилась донести до Эгмонта всю степень своего негодования. Досталось и адресанту (приличные люди с василисками не якшаются!), и адресату (приличные люди таких писем не получают!).

У подведомственных Рихтеру адептов суббота была библиотечным днем. Маг порадовался удачному совпадению и отправился «Под пентаграмму», по дороге производя нехитрые арифметические вычисления. Денег было не так уж много, но — с другой стороны — Гюи приезжал в Межинград далеко не каждый день. Старые друзья разъехались по городам и весям (большей частью города и веси были эльфийские), а Эгмонт при всем желании не мог предположить, что сидит «Под пентаграммой» с кем-нибудь другим. Не с Белой же Дамой!..

Он ярко представил, как магистр Дэнн отхлебывает пиво из местной тяжелой кружки, довольно крякает и благосклонно принимает у магистра Назона очищенную вяленую рыбешку, — и поспешно поставил максимальный телепатический блок. У госпожи некромантки, вероятно, имелось чувство юмора, но проверять это не хотелось. Ну а откуда взялся Назон, Рихтер и сам не знал — вероятно, для соблюдения загадочного лыкоморского принципа: «Коли уж соображать, так токмо на троих».

Видение было до того правдоподобным, что Эгмонт зажмурился, потряс головой и строго сказал себе, что он не пифия и становиться ею не собирается. По одному он открыл глаза — и еле сдержался, чтобы не помянуть разом мрыса и всех его присных.

На расстоянии вытянутой руки от Эгмонта стоял коллега Марцелл Руфин Назон — хвала богам, без пива, рыбы и Шэнди Дэнн. Бестиолог рассматривал Рихтера с нехорошим профессиональным прищуром, слегка наклонив голову набок.

— Вам нехорошо, коллега Рихтер? — ласковым голосом поинтересовался он.

«Было хорошо, пока тебя не было!» — мрачно подумал Эгмонт, а вслух произнес:

— Спасибо, все в порядке. Просто неожиданно закружилась голова.

Это было весьма правдоподобно, ибо с последнего рейда Рихтер вернулся с огромным синяком под глазом.

— Не знаю, не знаю, — с сомнением протянул Назон. — Даже если так, я все равно не могу бросить вас на произвол судьбы! Кроме того, моя вторая специальность — врачебное дело, это и в дипломе написано. Так что, хотите вы или нет, но я вас провожу!

Эгмонт открыл было рот, но Назон опередил его:

— Это не обсуждается! — Потом, наверное, все-таки опомнился и добавил тоном ниже: — Коллега Рихтер.

Четко обозначив свою позицию, он клещом вцепился в локоть Эгмонта и не отпустил его, даже перешагнув порог трактира «Под пентаграммой». Бестиолог не столько поддерживал, сколько путался под ногами, но не лупить же его боевым пульсаром!

Трактирщик, увидев эту пару, ничуть не удивился, а просто что-то шепнул служанке. Так что когда Эгмонт чуть ли не в обнимку с бестиологом поднялся по узкой винтовой лестнице на второй этаж, в отдельную залу, он застал там Гюи, с изумлением наблюдавшего, как служанка кладет на стол еще одну салфетку и ставит третий прибор.

После этого избавиться от Назона стало совсем уж невозможно.

Эгмонт представил Гюи и магистра Назона друг другу, но беседа почти сразу увяла сама собой. Подали горячее. Все были голодны, и Рихтер, зарабатывавший в то время не так уж много, подумал, что все к лучшему: одному такой обед обошелся бы слишком дорого, двоим — дороговато, а на троих — самое оно.

Утолив обычный голод, Назон вспомнил про голод информационный.

— Коллега, — сказал он, изящно накалывая на вилку кусочек жаркого, — и чему мы обязаны счастьем видеть вас?

«Тому, что кое-кто вовремя не послал тебя далеко и без хлеба», — хмуро подумал Эгмонт. Все же Марцелл Руфин был тут совершенно не к месту.

Гюи оказался вежливее — возможно, он просто хотел посоветоваться с собратом по бестиологической науке. Он отставил бокал и начал объяснять — а Эгмонт, чем дальше, тем больше понимал, что дело и вправду серьезное.

Смысл того, что сказал Гюи, сводился к следующему. В Рембьерском лесу завелась виверна; само по себе это было не слишком-то радостно, но эта конкретная бестия оказалась редкостно умной и хитрой. Она обходила ловушки, она не оставляла следов, и не было никакого представления о том, где находится ее логово. Те, кто ее видел, рассказать об этом уже не могли, и определить, что округу терроризирует именно виверна, удалось лишь по манере поедать добычу. Рембьерский лес — довольно темное место, и тамошние крестьяне, повидавшие немало всяких тварей, не спешили отдавать свои кровные заезжему магу-бестиологу. Как их отцы и деды, они по-простому устроили облаву. Из тех, кто ушел в лес, не вернулся никто. Тем же, кто поспешил им на помощь, повезло немного больше — или не повезло, как посмотреть. Один из охотников обнаружил ухоронку твари, где она хранила главное свое лакомство — оторванные головы. По этой примете Гюи понял, что охотится на виверну.