Раздвоенное сердце - Беттина Белитц

- Папа ..., - застонала я. - Что всё это значит? И перестань, наконец, петь!

Он плавно перешёл на свист. "Ура, поднять на высоту, а потом ещё выше ...". Вместе с мамой он повёл меня через дорогу.

- Сюрприз, - закричали несколько голосов хором, и шаль сорвали с моих глаз. Передо мной стояли Николь и Жени, нагруженные двумя толстыми рюкзаками, а в руках у каждой по чемодану на колесиках. У Николь - розового цвета, у Дженни - сиреневого. Их улыбка пропала, когда они внимательно меня разглядели.

Такой они меня не видели с того времени, как я перестала быть аутсайдером. И, скорее всего, было хуже, когда 17-летняя позволяет себе так опуститься, чем когда это делает 13-летняя. Они обе пытались вернуть самообладание. Но это длилось не долго, и они уже снова воодушевлённо засияли.

- Что вы тут делаете? - спросила я вяло.

- Мы переночуем у тебя, - закричала Николь, которая как всегда была отлично одета и накрашена. Всё подходило, даже лак на ногтях к полоскам на чемодане.

- А потом мы вместе летим на Ибицу. Завтра утром! - добавила Дженни.

- Мы всё устроили, - сказала мама гордо. - Такси в аэропорт заберёт вас в семь утра, тебе осталось только упаковать чемодан. Я уже подготовила тебе твою летнюю одежду.

Так вот почему постоянные телефонные переговоры и косметические пробы. Но к чему мания к уборке и это убийственное хорошее настроение? Мои родители были так рады, наконец, убрать меня с глаз долой?

- Хм, а почему вы не отвезёте нас в аэропорт? - спросила я маму и попыталась улыбнуться.

- Потому что мы едим в другом направлении. В Италию. Тоже на одну неделю, - объявил папа. Окей. Теперь всё стало ясно. Так он убил одним ударом двух зайцев. Дочь отправляется на Балеарские острова, чтобы к ней вернулось благоразумие, в то время как родители отправляются во второй медовый месяц. А после этого всё будет снова в порядке.

- Супер! - соврала я и слабо улыбнулась. - Я ошеломлена.

По крайней мере, это было правдой.

- Давайте мы отнесём ваш багаж! - сказал папа и забрал у Николь и Дженни чемоданы и рюкзаки из рук. Николь улыбнулась ему с широко раскрытыми глазами.

- А вы трое идите вниз к лугу, где будет праздник, - засмеялась мама и подтолкнула меня вперёд. Я тащилась за моими без перерыва трещащими подругами через мостик и через короткий отрывок леса и иногда механически отвечала "да", или "классно", или "супер".

"Торжество" состояло из киоска с картофелем фри, маленького деревянного домика, где толстый мужик заведовал музыкой, пивного грузовика и в беспорядке наставленных скамеек. На подвешенной решётке для барбекю поджаривались стейки и сосиски. Между деревьями были подвешены фонарики и световые гирлянды, а на спортивной площадке боролась орава детей за мяч.

Это было угнетающем, но я всё-таки наслаждалась ситуацией. При других обстоятельствах я бы смогла даже прекрасно развлечься, видя, как Николь и Дженни таращатся.

Прежде чем они поняли, что это действительно было всё, мои родители уже снова присоединились к нам. Держась за руки. Я позволила уговорить себя сесть на одну из скамеек. Напряжённо я пыталась следовать за историям из школы, о ночных похождениях и о наших общих друзьях из Кёльна, о которых рассказывали Николь и Дженни, и одновременно привести в порядок свои проносящиеся в голове мысли.

Я не хотела ехать на Ибицу. Я уже тогда не хотела этого, когда обе позвонили мне. Теперь они были здесь, в лучшем чемоданном настроении, а я всё ещё не хотела туда ехать. Да, это была всего лишь одна неделя, но одна неделя могла быть очень, очень длинной.

С другой стороны, там было Средиземное море, которое я всегда хотела увидеть, и солнце юга, о котором все мечтают и которое я ещё ни разу не пережила. В пол уха я услышала, как папа упомянул, что он и мама хотят выехать уже в три часа ночи. Конечно, они выедут, пока ещё было темно, чтобы не попасть под пылающее полуденное солнце.

Я знала, что они хотели переночевать в Швейцарии. А потом, подумала я, внезапно охваченная завистью, они уже будут на тёплом юге, будут спать днём, а ночью бодрствовать, пробираться по узким улочкам, есть пасту и пить вино. Зато я знала норвежские мрачные фьорды, как свои пять пальцев. Ледяные, дождливые, одинокие фьорды, где даже днём темно.

Товарищеский шлепок по моему плечу освободил меня от моих замораживающих воспоминаний о каникулах. Я коротко закашляла.- Эй, Эли, просыпайся! - Это был Бенни. Конечно. - Ну? - спросил он меня, смеясь. Николь и Дженни изучали его с любопытством. Он весело подмигнул им.

- Ну, - сказала я вяло, потому что мне не пришло в голову ничего другого.

- Подходи позже ко мне, я работаю в пивном ларьке!

И он снова испарился.

- Он такой милый, - сказала Дженни с усмешкой и толкнула меня в бок.

- Забирай его себе, - ответила я сухо. - Его все любят, он префект, хорош в спорте и сын мэра Риддорфа.

Я ковырялась, скучая, в своей картошке фри. Мои родители хотели сделать мне приятно. Дженни и Николь хотели сделать мне приятно. Бенни хотел сделать нам приятно. Колин же был причиной моей боли и душевных страданий. А я сидела здесь и тосковала по нему, вместо того чтобы радоваться жизни и наслаждаться праздником.

Потому что если привыкнешь к этому скудному оснащению, становилось не так уж и плохо. Погода была хорошей, а толстый ди-джей доказал надёжный вкус в музыке. Я немного расслабилась. Всё могло бы быть намного хуже, уговаривала я себя. Я была не одна, было тепло, и я была сыта. По словам господина Шютц, моего учителя по биологии, человеческие основные потребности были этим удовлетворены.

В тот момент, когда я хотела успокоить себя этими банальными аргументами, по лугу прошёлся свистящий порыв ветра. Кусты рядом с нами склонились, шурша, в сторону. Бумажные тарелки с остатками картошки фри, которые мы не успели поймать, слетели со стола.

Рядом с нами начала истерически лаять маленькая такса. Она была привязана к ножке стола, но она хотела убежать. Поджав хвост и зарычав, она сильно тянула за свою верёвку, так, что вся конструкция зашаталась. Пиво опрокинулось, пенясь, в траву и обрызгало накрашенные ногти на ногах у Дженни.

- Чёрт, что это было? - спросила она нервно и засунула концы юбки под ноги. Над ней взорвалась одна из разноцветных лампочек. Крошечные осколки посыпались на её волосы.

- Самая обыкновенная Вествальдовская летная погода, - отрезала я. Такса наконец-то справилась. Стол, грохоча, опрокинулся в сторону, и поводок освободился. Собака бросилась галопом в лес. Ругаясь, её хозяин поспешил за ней.

- Это хорошо. Я ведь не могу выносить этих тварей, - прозвучал знакомый голос позади меня. Я обернулась. Это был Тильман. - Привет Эли, - сказал он небрежно и поплёлся к бару.