Боевая машина любви - Александр Зорич

Когда военный люд взорвался одобрительным ревом, Лараф заметил прямо перед собой морского офицера, чье обветренное скуластое лицо показалось ему до боли знакомым. Не только знакомым, но и до ужаса похожим на его, Ларафа, прежнее лицо.

Бросив на человека несколько взглядов украдкой, Лараф с ужасом осознал, что это его брат. Тот самый, что служил палубным исчислителем на флагмане Южного флота.

«Его что, на днях в столицу перевели?»

Офицер смотрел на него с нервозным благоговением, его глаза светились от счастья и гордости. А на почетной перевязи исчислителя таращилось внушительное лучистое око ордена «Звезда Морей» с листьями трилистника.

Вместе с другими моряками он орал какой-то бред наподобие «Долгие лета Пенным Гребням Счастливой Волны!».

На какую-то секунду Ларафу показалось, что он просто обязан немедленно подойти к брату. Возможно, приблизить его и сделать своей правой рукой, своим доверенным лицом. Как вдруг перед его мысленным взором встала последняя встреча с Тенлиль.

Лараф с отвращением отбросил мысль о брате и отвернулся. «Ну ее к Шилолу, эту мою прежнюю семью. От них одни расстройства», – решил Лараф. От этого заключения на душе у него еще гнусней заскребли кошки. Выходило, что к старому мирку возврата нет. А новый казался ему теперь слишком сложным и зловещим.

Послав еще десяток мрачных улыбок защитникам Варана, Лараф двинулся в сторону парадного входа в Свод. Ему не терпелось поскорее скрыться в своем кабинете. Тем более, он помнил о «серьезном разговоре» книгой.

Лараф захлопнул за собой дверь подъемника. Подошел к столу. Отпер верхний ящик, куда обычно прятал «Семь Стоп Ледовоокого». Но его подруги не было на месте!

«Наверное, ошибся», – сказал себе Лараф и открыл следующий ящик…

За два с половиной часа, что последовали за этим, он перевернул вверх дном весь свой кабинет. Он искал среди одежды и бумаг, в отхожей комнате и под ковром. И даже в резервуарах для масла, из которых питались настенные лампы.

Но его подруги больше не было с ним. Лараф посмотрел на себя в зеркало: из запредельной глубины всплыли чужие глаза и отвисшая челюсть. Они принадлежали насмерть перепуганному человеку. Гнорру Свода Равновесия.

– Даже не подозревала, что я так люблю родные места. У меня даже внутри потеплело, – сказала Зверда и устало улыбнулась.

Вдали раскинулось поросшее заснеженными лесами побережье Фальма. У самого горизонта маячили руины Южного замка. А еще дальше, в глубине полуострова, их ждал уютный Маш-Магарт.

– Не знаю, как насчет родных мест, но у меня тоже внутри потеплело, – откликнулся Шоша. – По правде сказать, от этой качки мне уже и жить неохота.

– Ничего, барон. Потерпите. Скоро наши страдания окончатся.

Лицо у Шоши было отечным и серым. Зверда знала, что виновата в этом вовсе не качка, которая, конечно, не мера изюму. А жесточайшая нехватка «земляного молока».

Это настоящее чудо, что они с Шошей умудрились сохранить гэвенг-форму человек до самого дома! Впрочем, их энергетические резервы были истощены до такой степени, что в этой гэвенг-форме они не были способны даже на то, чтобы кушать. Не говоря уже о фокусах посложнее.

Вскоре от корабля Цервеля отделилась лодка, в которую сели Зверда, Шоша и четверо матросов. Туда же погрузили и гроб-лодку барона Санкута.

– Глядите-ка, лодка в лодке! – хмыкнул Шоша.

Цервель вежливо улыбнулся шутке. Он был доволен – Шоша хорошо заплатил ему за труды и даже накинул пятьсот авров сверху. За нервы.

Затем они долго шли по толстому и прочному припаю, который начинался в нескольких лигах от берега.

Зверда, кутаясь в меховую пелерину, вышагивала впереди отряда. Шоша одышливо пыхтел в арьергарде, едва поспевая за матросами. Только сейчас барон полностью осознал, что ни один из воинов, которых они со Звердой брали с собой в Пиннарин, не вернулся в родные места. Не то чтобы Шоше было жаль погибших телохранителей. Но барон был склонен видеть в этом дурное предзнаменование.

Через два часа бароны Маш-Магарт выбрались на берег. Теперь они держали путь к руинам Южного замка. Там, в соответствии с договоренностью, их должен был ожидать отряд – двести человек во главе с Лидом. Под охраной этого отряда они вернутся в Маш-Магарт.

Но Южный замок был пуст. Никаких следов недавнего пребывания людей, а тем более самих людей ни Шоша, ни Зверда не обнаружили.

– Хороши вояки, шилолова мать! – возмущался Шоша. – Хороши вассалы! Только доберусь я до них! Никому мало не покажется! Каждого третьего – колесовать. Остальных выпороть. Что, подождали, соскучились и восвояси? Гортело пьянствовать?

Пока барон расхаживал по свежему снегу во внутреннем дворе разрушенного замка, Зверда принюхивалась. Хотя замок и выглядел безлюдным, но что-то подсказывало ей, что это не правда. Или не совсем правда.

Раскатистый голос барона гудел и гудел, отражаясь от высоких почерневших стен, от причудливых проломленных арок. Оплывшие от жара статуи грубой работы, изображающие морских чудовищ, смотрели на баронов с насмешкой.

Зверда оглянулась. Матросы с вещами и гробом барона Санкута стояли за воротами и перетаптывались, тщетно пытаясь согреться. Лица у них были непонимающие и настороженные. Зверда тоже чуяла неладное.

– …а я-то думал – сейчас в тепле посижу, оленьей крови глотну! Раскатал губу, старый осел! – возмущенно рокотал Шоша.

Вдруг откуда-то из руин с шумом взлетела огромная стая воронов. Птицы с карканьем поднялись в небо и закружили там, словно в ожидании поживы.

«Их кто-то спугнул», – подумала Зверда.

– Послушайте, барон, а не кажется ли вам… – начала Зверда.

Она не успела закончить. Уцелевшая створка ворот замка захлопнулась за ее спиной – не то от сквозняка, не то сама по себе.

Зверда не успела обернуться. Прямо перед ней, словно бы собравшись из снега и карканья воронов, появился сергамена, заклятый враг баронов Маш-Магарт.

Зверь был мощен и статен, его шерсть сказочно серебрилась в наступающих сумерках. Глаза зверя горели голубым пламенем ненависти. Зверда знала: стоит сергамене прыгнуть – и ей конец. Она не сможет противостоять Вэль-Вире, слишком мало сил осталось у нее после истощающего морского перехода.

Шоша, казалось, еще не заметил его.

– Барон, посмотрите, у нас гости, – тихо сказала баронесса.

«На этот раз пощады не будет», – прочла Зверда в глазах сергамены. Ее красивый рот исказила электрическая судорога ужаса.

ГЛАВА 30. СОПЛИВАЯ ЦАРИЦА ИТА

«Когда убийца не прольет смертной крови,

Когда человек вне закона сделает музыку,

Когда умрет нерожденное,

Тогда Итская Дева придет к безусому юноше.»

Где-то над Харреной было морозное солнечное утро. Озерца, реки и речушки лежали среди заснеженных белых земель заснеженными белыми змеями и медузами.

Над Итом клубились непреходящие облака. Два слоя тумана вкупе с высоким Ильвесским хребтом надежно укрывали город от солнечных лучей и – вместе с тем – от холодных северных и западных ветров. Вечная осень, вечный влажный парник, в котором редкий ребенок вырастает здоровым и бодрым, в котором только счастливцы доживают до пятидесяти…

Завязанные в неразрывный узел и запечатанные четырьмя печатями магии двух цветов и двух начертаний пульсировали в неровных биениях Золотого Цветка. В такт с ними обращались в воде и над водой, в городе и в горах твари, гады, монстры, животные, люди и духи.

Лодья спасателей-на-водах была ошвартована у колонны с капителью в виде женщины-рыбы.

В отличие от большинства местных анти-русалок, имевших женские ноги и рыбью голову, эта была устроена классически: сзади – плавники, спереди – женский грудастый торс и длинновласая голова. Правда, хвост русалки давно отвалился и, судя по заметному крену, капитель была готова вот-вот рухнуть целиком.

Оставалось надеяться, что это случится не сейчас. Запечатленный в камне древний идеал женственности мог запросто разбить лодью на куски.

Загарпунить одного из заспанных водолетов оказалось непростой затеей. Даже опытным спасателям-на-водах потребовалось изрядно попотеть. И поскольку за каждое свое движение отважные стражи плотины просили дополнительную плату, казна клана стремительно истощалась. Милас сквернословил на черном оринском диалекте, но платил.

Когда тварь была наконец проткнута, выдернута из воды, умерщвлена совместными усилиями и распластана на днище лодьи, за дело взялся Милас.

Он соорудил из ската, улиток и игл такую точно магическую конструкцию, какой их с Эгином и Есмаром пытались умертвить «жемчужники». Только направлена она была не вверх, как в тот раз, а вниз, под воду. И главным источником смертных вибраций для нее служило не человеческое сердце, а фиолетовый кровегонный мешок водолета.

Так они решили по аналогии. Хочешь убить человека – воспользуйся трупом человека. Хочешь изничтожить гада – обзаведись трупом гада.