Чингисхан. Верховный властитель Великой степи - Александр Викторович Мелехин

же была принята яса, посвященная такому атрибуту верховной власти монгольского монарха, как титул «хана»: «Кто ни воссядет на ханский престол, одно имя ему добавляют — Хан или Каан, и только. Более сего не пишут, а сыновей его и братьев зовут тем именем, что наречено им при рождении, будь то в лицо или за глаза, будь то простые или знатные. Когда пишут обращения в письмах, одно то имя пишут и между султаном и простолюдином разницы не делают. Пишут только суть и цель дела, а излишние звания и выражения отвергают»[1068].

Генеалогическое древо «золотого рода» Чингисхана. Монгольский художник Б. Хишигсурэн.

Цель этой ясы уже в XIII веке выразил А. М. Джувейни следующим образом: «…Закрыть двери чинопочитания, похвальбы званиями и [воспретить] крайности самовозвеличения и недоступности, кои в заводе у счастливцев судьбы и в обычае царей»[1069].

Как мне представляется, «по горячим следам» инцидента, связанного с недостойным поведением Цагадая на Великом хуралтае 1218 года[1070], Чингисханом могли быть сказаны и новые билики. И хотя эти билики Чингисхана о недопустимости злословия и необузданной гордыни и правилах поведения в кругу родовой знати и старейшин были обращены к Цагадаю, в будущем они по повелению Чингисхана были «приняты к исполнению» всеми подданными империи.

Вот некоторые из них: «Всякое слово, с которым согласились трое мудрецов, можно сказывать всюду; в противном случае нельзя полагаться на него. Сравнивай слово свое и слово других со словами истинно мудрых: если оно будет им соответствовать, то можно его сказывать, в противном же случае никак не должно говорить».

Еще он сказал: «Всякий, идущий к старшему, не должен говорить ни слова до того времени, пока тот старший не спросит; тогда сообразно вопросу пусть младший ответит соответственно. Если он скажет слово прежде, хорошо, коли его захотят услышать. В противном же случае, он кует холодное железо»[1071].

После трагических событий в Отраре Чингисхан, очевидно, задумался о необходимости принятия специальной ясы о неприкосновенности послов, в том числе и вражеских государств, а также о взятии монгольским государством на себя обязательства отмщения за поругание над монгольскими послами. Косвенным свидетельством того, что в «Книге Великой Ясы» яса о неприкосновенности послов, в том числе и вражеских государств, появилась, является известие Рашид ад-дина о том, как вдова Гуюг-хана вразумляла своего сына, намеревавшегося поднять руку на прибывшего к ним посла Мунх-хана: «На после лежит выполнение поручения, и никогда не причиняли ничего дурного [даже] послам бунтовщиков (врагов государства. — А. М.), как же можно покушаться на посла, который прибыл от высочайшей особы Менгу-каана?»[1072]

Возложенное Чингисханом на монгольское государство обязательство отмщения за поругание над монгольскими послами подтверждают известия древних источников: «…поход на Туркестан в 1219 году предпринят был Чингисханом для отместки за убийство его торговых представителей и послов хорезмшахом Мохаммедом. И русские князья в 1223 году навлекли на себя гнев монголов именно избиением монгольских послов, результатом чего и была катастрофа на Калке»[1073].

О том, что в выполнении этого закона Чингисхана монголы были последовательны, Л. Н. Гумилев писал: «Надо сказать, что закон о неприкосновенности послов монголы выполняли столь последовательно, что позднейшие дипломаты должны были бы скинуться на памятник Чингисхану и его закону, потому что в древности и в средние века убийство чужеземца преступлением не признавалось»[1074].

Деятельность послов не только бралась под охрану государства, но и максимально регламентировалась[1075]. В частности, в специальной ясе об использовании пайцзы или гэрэгэ, как одного из главных символов государственной власти, говорилось: «Ханскому послу в дополнение к устному или письменному приказу (ярлыку) и в подтверждение последнего давалась пайзэ (пайцза. — А. М.), на которой было написано: «Указ пожалованного Небом (Всевышним Тэнгри. — А. М.) императора Чингиса не может быть подвержен сомнению!»»[1076]

(Вверху) Золотая пайцза, подтверждавшая неприкосновенность монгольского посла, являвшаяся одновременно его дипломатическим паспортом и верительной грамотой, XIII–XIV в. (Внизу) Монгольский посланник с золотой пайцзой.

Большим подспорьем в деятельности посольской службы монголов явилось создание Чингисханом уже накануне похода на хорезмшаха собственной уртонной (почтовой) службы. Первое упоминание об организованной монголами уртонной службе мы находим в «Полном описании монголо-татар» (1221 г.) посланника державы Южных Сунов Чжао Хуна, побывавшего в Чжунду (Срединной столице империи Цзинь), к тому времени захваченной монголами. Рассказывая о деятельности монгольских послов, Чжао Хун писал: «Всякий раз, как [послы] увидят лошадей, тотчас меняют. Все сопровождающие и едущие вместе [с ними также] могут сменить лошадей. Это называется «ехать на станционных лошадях», то есть то же, что [значило] «ехать на перекладных» в древности»[1077].

* * *

«…Установив (на Великом хуралтае 1218 года. — А. М.) среди них (своих подданных. — А. М.) (свои) руководящие правила, закон (яса) и древний обычай (ёс)», Чингисхан в течение полугода планомерно готовился к войне уже на два фронта: среднеазиатском и китайском.

Дабы максимально задействовать в предстоящем походе на Запад людские и материальные ресурсы своих вассалов, а также недавно завоеванных территорий Северного Китая, Чингисхан принял ясу, определившую обязанности правителей вассальных государств и меры наказания за их невыполнение. В повелении Чингисхана говорилось: «Заключив с Великим Монгольским Улусом договор о ненападении и отправив сына правителя к монгольскому хану в качестве заложника, правители вассальных государств должны:

1. организовывать сбор и передачу (сюзерену. — А. М.) налогов;

2. при необходимости помогать военной силой;

3. обеспечивать монгольское войско провиантом;

4. поставить станции-уртоны на почтовом тракте;

5. предоставлять списки населения, облагаемого налогами:

6. назначать даругачинов (уполномоченных на местах. — А. М.)

А тот, кто данную однажды клятву верности нарушит, ответит по всей строгости закона»[1078].

В результате принятия этой ясы перед дальним походом в Среднюю Азию Чингисхан значительно увеличил численный состав, укрепил боеспособность собственной армии, улучшил ее материально-техническое обеспечение. В нее влились части и военные подразделения из северного Китая, специализировавшиеся на строительстве плавсредств и мостов, на осаде крепостей и городов, у монголов появилось соответствующее вооружение (дальнобойные, камне- и огнеметные орудия) и необходимые приспособления («колесницы, напоминающие гусей, купола (специальные щиты. — А. М.) для штурма, катапультные установки…»)[1079]

Кроме того, правители уйгуров и харлугов сформировали свои подразделения и пополнили ряды выступающей на запад армии Чингисхана[1080].

А вот тангуды, еще в 1209 году признавшие сюзеренитет Великого Монгольского Улуса и худо-бедно поддерживавшие монгольские войска на правом фланге их наступления на чжурчжэней, на этот раз позволили себе недопустимую для вассала выходку. На призыв Чингисхана к тангудам «стать правофланговым в рати нашей!» высокопоставленный тангудский вельможа Аша