Остров сокровищ. Черная стрела - Роберт Стивенсон

Многие из них были ранены; все до одного были взбешены неудачами и долгим странствием; слишком голодные и слишком озябшие, они не в силах были открыто бунтовать и только ворчали да угрюмо поглядывали на своих главарей. Дик раздал им все, что было у него в кошельке, ничего не оставив себе, и поблагодарил за храбрость, хотя, по правде говоря, гораздо охотнее выбранил бы их за трусость. Несколько смягчив этим впечатление от длительных неудач, он приказал им попарно и в одиночку пробираться к Шорби и ждать его в трактире «Козел и волынка».

Памятуя события, происшедшие на борту «Доброй Надежды», он оставил при себе одного только Лоулесса. Снег падал не переставая и все застилал вокруг, точно слепящее облако; ветер постепенно стихал и наконец исчез совсем; весь мир казался обернутым в белую пелену и погруженным в молчание. Среди снежных сугробов легко было сбиться с пути и завязнуть. И Лоулесс, шагая впереди, вытягивал шею, как охотничья собака, идущая по следу, изучал каждое дерево, внимательно вглядывался в тропинку, словно вел корабль по бурному морю.

Пройдя лесом около мили, они подошли к роще корявых высоких дубов, возле которой скрещивалось несколько дорог. Это место нетрудно было узнать даже в такую погоду, и Лоулесс был, видимо, рад, что нашел его.

— А теперь, мастер Ричард, — сказал он, — если ваша гордость не помешает вам воспользоваться гостеприимством человека, который не родился джентльменом и которого даже нельзя назвать хорошим христианином, я могу предложить вам кубок вина и добрый огонь, чтобы разогреть ваши косточки.

— Веди, Уилл, — ответил Дик. — Кубок вина и добрый огонь! Ради этого я согласен идти куда угодно!

Лоулесс решительно зашагал вперед и, пройдя под оголенными деревьями, скоро дошел до пещеры, чуть ли не наполовину засыпанной снегом. Над входом в пещеру рос громадный бук с обнаженными корнями; старый бродяга, раздвинув кусты, исчез под землей.

Когда-то могучий ураган выкорчевал громадный бук из земли вместе с большим куском дерна; под этим буком Лоулесс и выкопал себе лесное убежище. Корни служили ему стропилами, кровлей был дерн, стенами и полом была матушка сырая земля. В одном углу находился очаг, почерневший от огня, в другом стоял большой дубовый ящик, крепко окованный железом; только по этим предметам и можно было догадаться, что здесь человеческое жилище, а не звериная нора.

Несмотря на то, что в пещеру намело снегу, в ней оказалось гораздо теплее, чем снаружи; а когда Лоулесс высек искру и в очаге вспыхнули и затрещали сухие сучья, стало по-домашнему уютно.

Со вздохом полнейшего удовлетворения Лоулесс протянул свои широкие руки к огню и вдохнул в себя запах дыма.

— Вот, — сказал он, — кроличья нора старого Лоулесса. Молю небо, чтобы собаки не пронюхали о ней! Много я бродил по свету с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать лет, когда я впервые удрал из аббатства, утащив золотую цепь и молитвенник, которые продал за четыре марки. Став паломником и пытаясь спасти свою душу, я побывал в Англии, во Франции, в Бургундии и в Испании; побывал и на море, в этой чужбине всех народов. Но настоящее мое место, мастер Шелтон, только здесь. Здесь моя родина, — вот эта нора в земле! Дождь ли идет, или светит солнце, в апреле ли, когда поют птицы и цветы падают на мою постель, или зимой, когда я сижу наедине с добрым кумом-огнем и в лесу щебечет реполов, — эта нора заменяет мне все: и церковь, и рынок, и жену, и наследника: где бы я ни был, я всегда возвращаюсь сюда. И я молю святых угодников, чтобы здесь мне было позволено умереть.

— А что же, у тебя здесь и в самом деле уютный уголок, — ответил Дик,

— и тепло, и постороннему глазу не видно.

— Да, он скрыт хорошо, и это самое главное, — подхватил Лоулесс, — ибо сердце мое разбилось бы, если бы его нашли. Вот здесь, — сказал он, принимаясь раскапывать сильными пальцами песчаный пол, — здесь мой винный погреб, и вы сейчас получите флягу превосходной крепкой браги.

И действительно, покопав немного, он вытащил большую кожаную бутыль, на три четверти наполненную крепким, душистым элем. Выпив друг за друга, они подбросили топлива в огонь, и пламя снова засверкало. Они легли и вытянули ноги, блаженствуя в тепле.

— Мастер Шелтон, — заметил бродяга, — за последнее время вы дважды потерпели неудачу; похоже, что вы потеряете и девушку. Правильно я говорю?

— Правильно, — ответил Дик, кивнув головой.

— А, теперь, — продолжал Лоулесс, — послушайте старого дурака, который почти всюду побывал и почти все повидал. Слишком много вы исполняете чужих поручений, мастер Шелтон. Вы стараетесь для Эллиса; но Эллис мечтает только о смерти сэра Дэниэла. Вы стараетесь для лорда Фоксгэма… Впрочем, да хранят его святые, у него, без сомнения, хорошие намерения. Однако лучше всего стараться для себя самого, добрый Дик. Ступайте к своей девушке. Ухаживайте за ней, а то как бы она не забыла вас. Будьте наготове, и когда представится случай, берите коня и скачите вместе с нею.

— Ах, Лоулесс, да ведь она же, наверное, находится в доме сэра Дэниэла! — ответил Дик.

— Ну что ж, мы пойдем в дом сэра Дэниэла, — ответил бродяга.

Дик удивленно посмотрел на него.

— Нечего удивляться, — сказал Лоулесс, — если вы мне не верите на слово, взгляните сюда.

И бродяга, сняв с шеи ключ, открыл дубовый сундук; порывшись, он вынул из него сначала монашескую рясу, потом веревочный пояс и, наконец, громадные четки, такие тяжелые, что ими можно было действовать, как оружием.

— Вот, — сказал он, — это для вас. Надевайте!

Когда Дик перерядился в монаха, Лоулесс достал краски и карандаш и с большим знанием дела принялся гримировать его. Брови сделал толще и длиннее; едва пробивавшиеся усики Дика превратил в большие усы; несколькими линиями изменил выражение глаз, и молодой монах стал казаться много старше своих лет.

— Теперь я тоже переоденусь, — сказал Лоулесс, — и никто не отличит нас от настоящих монахов. Мы смело пойдем к сэру Дэниэлу, где из любви к матери-церкви нам окажут радушный прием.

— Чем мне отплатить тебе, дорогой Лоулесс? — вскричал юноша.

— Э, брат, — ответил бродяга, — все, что я делаю, я делаю ради своего удовольствия! Не беспокойтесь обо мне. Клянусь небом, я о себе и сам позабочусь: язык у меня длинный, голос — словно монастырский колокол, и если мне что-нибудь нужно, я буду просить, мой сын. А если просьбы недостаточно, возьму сам.

Старый плут скорчил забавную рожу. И, как Дику ни претило покровительство столь сомнительной личности, он не удержался и захохотал.

Лоулесс вернулся к сундуку и тоже нарядился монахом. Дик с удивлением заметил, что под своей рясой Лоулесс спрятал связку черных стрел.