Чекисты рассказывают... - Владимир Листов

Бахарев вышел из будки телефона-автомата, подошел поближе к дому Марины, глянул вверх. Как светлячок, мелькнуло в темноте Маринино окно. Не спит. Что делает, ершистая?

Вспомнил их сегодняшний спор. Начался он с тем литературных, с обмена мнениями об одной из новинок в толстом журнале, а кончился дискуссией на темы политические — что такое демократия? В разгар словесной перепалки Марина совершенно неожиданно дала «залп» афоризмом: «Мало иметь убеждения, нужно еще и уметь убеждать». И тут же весело рассмеялась.

Николай насмешливо спросил:

— Как прикажете понимать вас, сударыня, — полное согласие с убеждениями Бахарева, который, однако, не мастак убеждать других? Вы жестоко ошибаетесь, сударыня.

Потом они болтали о всяких разностях. Бахарев принес Марине польский журнал мод и, когда зашел спор о модах и модницах, Николай Андреевич решил: теперь самое время сделать тот самый ход, что подготовлен и разработан им был вчера вместе с Птицыным.

— Я глубоко убежден, Марина, что с модой бороться бесполезно. Она всесильна и покоряет всех... Представь, не далее, как полчаса назад у вас во дворе встречаю знакомую, Анну Петровну, из издательства... Пожилая, скромно одетая женщина, которую никак не причислишь к модницам. И что же оказывается: буквально помешана на модных туфлях... И в починку отдает их только какому-то своему, особому частному мастеру... Он в вашем доме живет... Анна Петровна уверяет, что это художник, маг...

Что скажет сейчас Марина? Как будет реагировать? Отмолчится и, возможно, потом попытается проверить Бахарева? На этот случай Птицын предупредил сапожника: «Если кто-то поинтересуется — «есть ли среди ваших клиентов Анна Петровна?» — Отвечайте: «Да, есть такая...» Но она не отмолчалась.

— Твоя знакомая права. Это действительно маг. Прекрасный мастер. Кстати, хорошо, что ты напомнил о нем. Чуть не забыла. Я отдала ему в починку Олины туфли...

У Бахарева перехватило дыханье. А Марина продолжала, но теперь уже с раздражением:

— Недавно звонила, просила забрать их у сапожника... Экая барыня! Говорит: «Если ты не занята, привези их мне, пожалуйста». У нее, видите ли, семинар, а туфли срочно понадобились. Я ей говорю, что не могу, жду тебя, а она: «Очень приятно видеть тебя вместе с Николас».

Радость распирает его, хочется немедленно позвонить Птицыну, сообщить, что туфли с тайником принадлежат вовсе не Марине, а Ольге... Но лицо его должно выражать полное безразличие ко всему, что только что было услышано. А Марина куксится.

— Придумала барыня — семинар у нее. Ты поедешь со мной? Я не настаиваю. Ну, если ты ничем не занят, тогда другое дело. На, почитай «Литературку», а я спущусь вниз к сапожнику за туфлями.

...Ольга встретила их радушно. Держалась легко, непринужденно, все время щебетала, расточала улыбки, говорила, что очень рада видеть вместе С Мариной Николаса. На столе появились кофе, печенье, конфеты.

Вскоре пришла Герта, чуть позже — Владик. Он чувствовал себя здесь как дома. Приехал прямо из института. И оживленно рассказывал про какого-то крупного ученого математика. В «студенческих кулуарах» о нем говорят, как о «ниспровергателе основ, бунтаре».

— Чем же он недоволен? — спросил Бахарев.

Владик удивленно посмотрел на Николая, словно тот задал очень глупый вопрос.

— Сопротивлением материалов...

— Простите, не понял. Это каламбур?

— Нет. Профессор считает, что гайка завинчена чрезмерно туго, без учета предела прочности. Профессор — сторонник некоторой демократизации жизни... Надо ослабить гайку.

— А-а-а. Бывает, бывает. Возможно, у профессора есть для этого основания. Говорят, что у летающей мыши тоже есть своя особая точка зрения на проблемы реактивной авиации.

— О, не надо политики, умоляю вас, друзья, — Ольга подняла руки. — И поменьше дебатов. Надо находить общий язык. Владик, ну что ты со своим профессором носишься? Кому это интересно?

— Тебе. Ты же сама спрашивала меня, не знаю ли я такого ученого...

Владик не слышит, как Ольга ворчит — «Несусветный бред. Он меня спутал с кем-то», — и продолжает:

— Так вот, недавно я подружился с математическим отпрыском. Сынок очень гордится смелостью отца. Говорит, что отец любит правду-матку резать и никого не боится. А кого, собственно, ему бояться? Ивана Петровича уважают крупнейшие ученые мира. Через неделю он едет за границу на какой-то большой симпозиум. Не то в Австрию, не то в ФРГ.

— Владик, я прошу тебя, оставь нас в покое с этим математиком. Поставь лучше какую-нибудь хорошую пластинку. Давайте потанцуем, мальчики...

Владик ставит свою любимую пластинку и подхватывает Герту. А Бахарев в обществе Ольги и Марины ведет разговор о том о сем, а по существу ни о чем. Девушки жалуются на большую учебную нагрузку: почти не остается времени для развлечений.

— Это никуда не годится. Так нельзя. Кстати, что вы собираетесь делать в воскресенье?

— Студентам трудно далеко заглядывать, — ответила Ольга.

— Я за вас решил. В воскресенье мы едем на ВДНХ. Гарун аль Рашид дает обед. Согласны?

Первой откликнулась Ольга:

— Конечно, согласны. Марина, а почему ты молчишь? Гарун аль Рашид может и раздумать. Не так ли?

— Да, он такой. На него это похоже, — Бахарев подошел к Марине поближе: — Так как, Марина? Договорились?

— Если это тебе доставит удовольствие, то считай, что договорились.

...Пластинка продолжала крутиться и вместе с ней Владик с Гертой. Ольга погасила верхний свет, включила торшер, бросивший мягкий свет на журнальный столик. Тут лежали журналы «Смена», «Здоровье», «Наука и жизнь». И два-три номера «Медицинской газеты».

— Вы все это выписываете, Ольга?

— Нет, не все. Не хватает времени проглатывать так много информации. Я выписываю «Здоровье», Герта — «Науку и жизнь». А «Медицинскую газету» просматриваем в институтской библиотеке. Если заинтересуюсь какой-нибудь статьей, прошу этот номер газеты у тети Ани, Марининой мамы...

Бахарев бросил беглый взгляд на газету. На белом поле — знакомое «Доб-1—38».

Легко представить, как учащенно забилось в это мгновение сердце Бахарева и как трудно ему было сохранить все то же приветливое выражение лица, не потерять дара речи. Все, кажется, становится на свои места...

К своему дому он приближался уже в полночь, многое передумав, взвесив, оценив каждый из сотен фактов, каждую из бесед, встреч, мимолетно оброненных фраз. Круг начинает замыкаться.

И снова все та же тревожная мысль:

«А что, если и Ольга и Марина? А что, если они действуют вдвоем? Как быть с ничем и никем не опровергнутой уликой: встречи с туристами, гонцами Эрхарда, хранятся в тайне».

Бахарев докладывал сразу Клементьеву, Крылову и Птицыну. Докладывал со всеми подробностями. Сообщал только факты, не комментируя, не делая выводов и, против обыкновения, старался говорить бесстрастно.

В заключение он положил на стол протокол повторного дактилоскопического исследования газеты, хранившейся в сейфе Птицына. Криминалисты сличили оттиски пальцев на газете и в разное время собранные Бахаревым оттиски пальцев Ольги, Марины, доктора Васильевой. Полное совпадение.

— Это все? — спросил генерал, когда в комнате наступила тишина. — А выводы? Предложения?

Бахарев волновался. Он не ожидал, что. именно ему генерал задаст эти вопросы. Но он быстро овладел собой.

— Вывод таков: студентка Ольга — агент иностранной разведки. Прибыла в СССР с заранее подготовленным тайником в туфлях — надо излагать для хранения и перевоза через границу собираемых ею данных, интересующих вражескую разведку. В частности, ее интересовали номера военных машин, их маршруты.

Кроме того, занималась изучением настроений молодежи, главным образом студенческой. Есть основание считать, что она причастна к распространению антисоветских фальшивок в подмосковном городке. В поле ее зрения — ученый, крупный математик, который, видимо, по разным причинам интересует иностранную разведку. Что касается Зильбера, то направление его деятельности очевидно. Остается неясной роль той женщины, с которой он контактируется в Москве.

— Кого вы имеете в виду?

Бахарев слегка покраснел.

— Студентку Марину. Но при этом нельзя не учитывать и такой вариант: две подруги, Ольга и Марина, выполняя задания вражеской разведки, действуют совместно.

— Итак, что будем делать дальше? — спросил генерал.

Первым подал голос Крылов:

— Полагаю, что наступила пора арестовать Ольгу. А она уж прольет свет.

— Ваше мнение, Птицын?

— Пора такая, может, уже и наступила. Но я бы пока от ареста воздержался.

— И я тоже. Излишняя поспешность. Хочу обратить ваше внимание на следующие обстоятельства, — и генерал, взяв лист бумаги, вывел на нем жирную единицу. — Первое. Как могла Ольга, будучи разведчицей, отдать в ремонт туфли с тайником? Действие, лишенное всякого разумения. И далее. Ольге зачем-то срочно понадобились эти туфли. Зачем? Интересно было бы это узнать. По нашим сведениям, уезжать домой она пока не собирается. А Зильбер уедет через несколько дней. В чем тут дело? К сожалению, мы пока не можем ответить на эти вопросы. Второе обстоятельство, — и генерал вывел на листе бумаги двойку. — Зильбер присмотрел место тайника в Архангельском. Даже «прилепил» контейнер, а потом снял. Ружье должно выстрелить. Зильбер — человек весьма рассудительный. И третье обстоятельство: встреча Зильбера и Бахарева. Кто-то должен сообщить разведчику, что в воскресенье Бахарев будет на ВДНХ. Кто это сделает? Марина? Ольга? Мы должны знать, кто подаст Зильберу сигнал. И четвертое. Не по степени важности. Связной Зильбера — толстый косоглазый человек, подбросивший газеты «Футбол» в студенческом общежитии. У нас есть его фотография, мы знаем и его биографию, а найти не можем. Между тем очевидно, что он должен выйти на связь с Зильбером. А возможно, и с Ольгой.