Гаугразский пленник - Яна Дубинянская

Дорога шла под гору, и все время казалось, что гривастая лошадиная шея вот-вот уйдет куда-то вниз, выскользнет из-под меня вместе с седлом, — когда поднимаешься вверх, такого чувства не возникает. Приходилось судорожно вцепляться в уздечку. Мешало сосредоточиться… Сосредоточиться!!!

Тайные древние силы. Когда-то они двигали горами и вздымали на море гигантские волны… Это хоть и гиперболизированная, но правда: мощные катаклизмы, которые ознаменовали начало Гаугразской войны и, по сути, локализовали ее на границе, являются историческим фактом, не отраженным, впрочем, в банке вопросов стандартной Лекторины. Теперь вот с помощью тех же сил заживляют раны на ладонях неопытных наездников… и только?

Вряд ли. Думай дальше. Уже совсем близко.

Общение с этими силами, как следует из предания, четко регламентировано по тендерному признаку и примату рождения. «Первые дочери в семьях славных тенгов…» Еще одна странность, выбивающаяся из концепции традиционного патриархального общества, где роль женщины сведена до деторождения и ведения хозяйства.

Первые дочери в семьях.

Моя передатчица, она ведь говорила то же самое, теми же словами!…

…Оказывается, я намного обогнала Нури-тенга. Оглянулась: он едва поспевал за мной, смешно подпрыгивая на спине животного лошади. Для того, чтобы замедлить бег своего животного, надо было то ли натянуть уздечку, то ли сжать ногами лошадиные бока — к сожалению, я не помнила, что именно. Ладно, пускай догоняет сам, как может. Наверняка в селении найдется кто-нибудь, чтобы снова заживить ему ладони… правда, гордый мальчик в конусили может и не согласиться. Но это его дело.

Там, в селении, наши с ним пути разойдутся. Пусть несет слово своего Могучего так далеко на север, как только сумеет забраться: похоже, мало кто из служителей находит в себе отвагу и силы переваливать за Срединный хребет, а прочность официального культа напрямую зависит от их путешествий. Впрочем, данный аспект меня больше не волнует.

Тайные и древние силы, волшебство, магия — в которую абсолютно не может верить уважающий себя ученый — куда интереснее. За столько столетий войны кому-то на великом Гаугразе все же пришло в голову, что эти силы вновь можно использовать против врагов. Против Глобального социума. Против нас.

«И был день, подобный ночи, и была буря, подобная огню, и взметнулась земля…»

Почти инфосводка о Любецке. Только гораздо поэтичнее.

— И был девятый день, и сказал Могучий устами славного Гелла-тенга: это наша земля…

Опасения Нури-тенга оправдались: слушали его плохо и недолго. Большая часть аудитории — в основном женщины и несколько мужчин-инвалидов, — повнимав слову Могучего минут пять, постепенно разбрелись по более насущным делам. Дольше держалась разновозрастная (от соцгруппы до младшего колледжа) стайка детишек, черноволосых и черноглазых, похожих на птенцов-воронят; но и они по одному или по двое-трое вспархивали и улетали в разных направлениях. В конце концов на месте остались лишь сидящие в кружок пять или шесть древних старух, скорее всего глухих, да девочка лет шести, которая, лишившись компании, боязливо жалась к изгороди подворка.

Может быть, поэтому голос юного служителя звучал все неувереннее и скучнее. А может, зависимость была обратной… какая, собственно, разница. Еще пару минут я прикидывала, не слишком ли будет жестоко с моей стороны сократить число слушателей еще на единицу, и пришла к выводу, что не слишком. К тому же я все это уже слышала.

При дневном свете селение оказалось пыльным и бестолковым, тесным и совершенно непригодным для жизни. Я обошла жилище, где мы ночевали: круглое сооружение наполовину из ткани, наполовину из выделанной кожи каких-то одомашненных животных, общей площадью примерно с детскую комнату в нашем родительском блоке. Здесь жила целая семья, а семья на Гаугразе — это как минимум десяток ребятишек, а иногда (тут, правда, нам повезло) и невестки взрослых сыновей со своими детьми… ужас. В жилище Айве-тену убожество не настолько бросалось в глаза: все-таки она обреталась там одна. Как они могут так жить? Как могут цепляться за такую жизнь?…

Поправила накидку, тщательно заправив под нее всю прическу до единой волосины. С глазами сложнее: придется щуриться. Вечером меня не особенно рассмотрели, а сегодня я старалась держаться в тени (во всех смыслах), привлекая к себе как можно меньше внимания. Насколько это вообще возможно в обособленном социуме, где появление нового человека по-любому становится исключительным событием; правда, как выяснилось, ненадолго.

И решительно двинулась в том направлении, куда, я заметила, удалились большинство слушательниц бедного Нури-тенга.

Селение кончилось быстро, через каких-то пару десятков шагов. Вверх по склону убегали виноградники, среди которых мы с Нури-тенгом порядочно поплутали вчера в темноте по дороге в селение: параллельные ряды лоз сменялись перпендикулярными, а кратчайший путь, увы, лежал по диагонали. По диагонали же доносились теперь приглушенные голоса, звучавшие откуда-то из-за многослойной зеленой стены. Я определила примерный вектор и направилась вдоль рядов зелени, пронзительной, как на тестовой виртуалке. Виноградные кисти маскировались в листве, словно фишки-невидимки в детской развивающей игре. Когда я наконец-то разглядела одну — виноградины были маленькие, незрелые, — голоса женщин слышались уже совсем близко.

Но я не разобрала ни слова.

Прислушалась, на всякий случай пригнувшись за зеленой стеной высотой примерно мне по грудь. Женщины говорили негромко и протяжно, они не вели диалога, не соблюдали очередности, но вместе с тем и не перебивали друг друга: монологи звучали чисто, будто с разных звуковых дорожек. Совершенно незнакомое наречие. Даже не родственное ни одному из тех, что я выучила в свое время в режиме глубокого психовключения.

Там, где они собрались, виноградник заканчивался, уступая место квадратному участку земли, сплошь покрытому какими-то ростками — будто зеленое скользильное покрытие. Женщины стояли по периметру, нагнувшись и протянув над растениями раскрытые ладони. Говорили — не хором, каждая свое. Больше ничего не происходило.

И тем не менее мгновенно, как на психовиртуальном сеансе, возникло понимание: если кто-то из них увидит, что я за ними наблюдаю… после этого они как минимум не ответят мне ни на один вопрос. Даже если не заметят цвета моих глаз.

Пригибаясь за виноградной стеной, я как можно бесшумнее совершила отступление. Не слишком далеко: так, чтобы слышать, когда они закончат и начнут расходиться. Желательно поговорить с кем-нибудь один на один; с кем — не имеет значения. Все они — те, кто мне нужен. И я готова подождать.