Если бы не ты - Алиса Гордеева

только на него.– Наша стойка для регистрации 28. Бизнес-класс обслуживается вне очереди.

– Я знаю. – Я не понимала, что происходит, но Реми больше не отводил от меня взгляда. Кроме всего прочего, он взял меня за плечи, и Горский позволил ему это.

– Там, за твоей спиной… – начал Реми. Его взволнованный голос звучал тихо. – В общем, сюда идет Черниговский. Тимур. Если ты решила начать жизнь без него, не оборачивайся! Просто иди вперед. Я сам ему все объясню.

Зачем он здесь? Случайно? Или пришел убедиться, что вместе со своим отцом сломал меня окончательно? И что Реми собрался ему объяснять?

– Михаил прав: тебе лучше пойти на регистрацию, – подтвердил слова Реми отец.

«Что происходит? Что? Зачем Тимуру меня преследовать? Это же бред! И почему мне так отчаянно хочется обернуться?»

– Ксюша, не оглядывайся, – прошептал Реми. – Будет только больнее! Прошу тебя, не показывай ему, что он победил! Ты у меня сильная, ты сможешь!

Я уловила у себя за спиной какое-то движение и шум. Охрана Горского. Тимура и так не подпустят ко мне ближе, чем на пятьдесят метров. Зачем Реми с ним разговаривать?

– Ты пойдешь со мной? – тихо попросила друга.

– Я подойду позже, не переживай. Встретимся на борту.

Я помотала головой. Мне было не по себе. Я все еще помнила свой сон. Миронова я уже чуть не потеряла. Отец и Реми – это все, что у меня осталось!

– Иди с ней, – кивнул Горский Реми, но тот продолжал стоять.

– Иди! – грозно рявкнул Горский.– Потапов, очнись!

И Реми мягко взял мою ладонь в свою. Это был нежный, почти интимный жест, абсолютно неуместный в данный момент, но я не стала вырываться и послушно последовала за ним.

– Не оглядываться, – прошептала себе под нос. Шум за моей спиной всё усиливался. Я с силой сжала ладонь Реми.

– Я смогу! – Послышались звуки ударов, борьбы. Откуда-то издалека доносился такой родной голос Тимура. Он что-то кричал. Но я шла дальше, не оборачиваясь и не отпуская руки Реми. Не было ни слез, ни сожаления, только тупая боль там, где раньше было сердце.

До нашей стойки было метров десять. Бизнес-класс. Мы одни, больше никого.

– Ты обещала! Ты обещала, что больше Я помнила своё обещание. Только разве сейчас это имело значение? Он и его отец полностью разрушили меня – неужели этого недостаточно?

И я шла, не оглядываясь. Всё так же не оглядываясь, прошла регистрацию на рейс до Парижа, миновала таможенный и паспортный контроль, направилась к выходу на посадку. Не оглядываясь, прошла в салон самолета и заняла свое место возле окна. Закрыв глаза, я мысленно попрощалась с Тимуром и улетела прочь.

Эпилог.

Париж, три недели спустя.

– Поговори с ней! Меня она просто не замечает! – доносился из соседней комнаты озадаченный голос Лероя. Я лишь плотнее укуталась в плед и вновь подошла к окну.

Уже три недели вместо серого и пасмурного города мой взгляд падал на набережную Сены. Пастельные тона Парижа и тихая гладь воды вперемешку с яркими красками осени делали пейзаж поистине сказочным. Горский не поскупился и снял для меня просторную квартиру прямо в центре города. Самые интересные уголки Парижа были в шаговой доступности. Вот только за пределы квартиры я так еще ни разу и не вышла.

Даже за пределы своей комнаты я выбиралась только на завтрак. Обед и ужин, как правило, я пропускала.

Лерой жил вместе со мной. Но если моя комната находилась в глубине квартиры, то его – практически при входе. В последнее время он напоминал мне сторожевого пса. Он следил за каждым моим вздохом, за каждым шагом. За это время Лерой дважды сменил поваров, полагая, что мое нежелание есть было вызвано низкими кулинарными способностями последних. Всеми правдами и неправдами он пытался вытащить меня на прогулку по набережной, на любую экскурсию по городу или хотя бы в кино. Но все его усилия были тщетны. Лерой никак не мог понять одну простую вещь: мне было плохо! У меня разрывалось сердце от жгучей тоски и яростной обиды одновременно. Да и откуда ему было это знать? Мы практически не говорили – точнее не так: я практически не говорила с Лероем. На все его вопросы, предложения и замечания я лишь кивала или отвечала односложно. Да, он оказался профессиональным телохранителем, но совершенно никчемным психологом.

Именно поэтому каждые два-три дня ко мне приезжал Реми. Как он находил время и силы при таком жутком графике учебы, к тому же живя почти на окраине города, я не могла понять, но была ему безмерно благодарна. Только с ним я могла говорить, только он умудрялся накормить меня или уговорить выйти на балкон.

– Опять ничего не ела?– Стук в дверь и голос друга заставили обернуться.

– Я не хочу,– улыбнувшись, мягко ответила ему.– Зачем ты приехал? Разве у тебя сегодня нет занятий?

– Уже закончились. Я волнуюсь за тебя.– Он подошел ближе, чтобы прикоснуться губами к моей щеке.

– Все хорошо, правда. Я сегодня говорила с Геной. Через несколько дней его обещают выписать.

– Это здорово! – неподдельно обрадовался Реми, но тут же сник.– Такими темпами ты сменишь его на больничной койке. Ксю, пожалуйста, хотя бы ешь!

Я кивнула в ответ. Мне казалось, я и так достаточно ела. Кофе, круассан и немного фруктов спокойно обеспечивали меня энергией на целый день. Но ни Реми, ни Лерой не разделяли моих мыслей.

– Сегодня солнечно и тепло. Я хотел позвать тебя на пикник. Представляешь, прямо за вашим домом – огромный парк. Мы могли бы устроиться на газоне и слопать по сэндвичу. Специально для тебя я приготовил крок-мадам. Попробуешь?

Я снова кивнула. В этот момент жалость к себе уступила место дружеской поддержке. Реми, как никто другой, старался вернуть меня к жизни, хотя и менее всех остальных был причастен к моим горестям.

Все мои ссадины и синяки, которыми еще три недели назад было покрыто мое тело, бесследно исчезли, но самая главная рана никак не затягивалась. Все это время я отчаянно прогоняла от себя мысли о прошлом, и прежде всего, я пыталась не думать о Тимуре. Но его голос, его улыбка, его взгляд, его запах и тепло его рук всплывали в моей памяти, постепенно сводя с ума. Я не понимала, как дурацкое сердце может так неистово страдать только от одной мысли о нем – о человеке, который не просто предал меня, а полностью уничтожил.

Несколько раз Лерой предполагал,