Дорогой сновидений - Юлиана Суренова

— Тихо, девочка! — остановила ее Кигаль. — Не бойся. Я здесь лишь для того, чтобы помочь.

— Госпожа… — начал было Ри, собираясь спросить…

Но богиня остановила его:

— Не прерывай меня. У нас осталось совсем мало времени… Сейчас я — лишь тень. Сей мир не подпускает меня к себе. Я чужая для него даже в большей мере, чем он чужд мне. Но те слова, которые я должна была вам сказать, указывая направление пути, могли прозвучать только здесь.

— Но почему Ты… — караванщик был поражен, его глаза полнились непониманием, когда ему казалось, да что там, он был почти уверен, что их призрачные спутники — два мужчины — летописца древности. Их голоса… Они звучали так похоже! И вообще… Он хотел спросить… Но умолк, не договорив фразы до конца, ведь, что бы там ни было, он не мог не то что требовать, но даже просить объяснений от богини.

— Так было нужно, — черты богини начали теряться, растворяясь в безличии тени. — Если бы вы знали, что с вами говорю я, то приняли б на веру любое сказанное мной слово.

— Да! — Конечно! Как же иначе? И все сразу стало бы таким простым! Не было бы сомнений, и вообще…

— Но здесь нужна не вера, — качнула головой тень, отступая на шаг назад, — а понимание. Чтобы продолжать этот путь, вы должны были не просто увидеть его, но прочувствовать, ощутив в себе каждую снежинку, что ляжет под ваши ноги, — она все удалялась и удалялась, голос звучал так тихо, что приходилось напрягаться, чтобы расслышать произносимые слова. — Это все, что я могла для вас сделать. Дальше вы пойдете одни. Летописец Мара укажет вам нужные врата, — второй призрак, оставшийся со странниками, низко склонил голову в немом покорстве. — Помните, что вы узнали на приграничье, — и исчезла.

— Пора, — беззвучно проговорил дух минувшего и в тот же миг серая дымка тумана, скрывавшая за собой все вокруг, спала, открывая взглядам спящих ровную, мощеную серым камнем площадь, бесконечную как сама пустыня.

Это место было похоже… Странники не могли сравнить его ни с чем, что видели прежде, ибо оно имело знакомые черты, однако соединенные в столь причудливый узор, что его смысл и назначение оставались покрытыми тайной.

Камень под ногами. Гулкое эхо, отзывавшееся на каждый шаг… Такой предстала бы, наверно, перед их взорами торговая площадь покинутого города, застывшего на грани умирания. А ее бесконечность лишь усиливали тягостно гнетущее впечатление.

Но стоило взглянуть на все иначе, и перед глазами возникал огромный дом, с которого безжалостный ветер сорвал крышу, разрушил до основания все стены, не оставив ни камня, но где, по причуде судьбы или желанию решившего позабавиться бога, остались все двери — множество дверей: больших, в которые могла бы проехать целая повозка, и совсем крошечных, в которые смогла бы проскочить разве что мышка или жучок. Среди них были покрытые золотой чеканкой с драгоценными камнями, которые сверкали в лучах собственного света будто врата в небесные земли богов, а были и старые, обшарпанные, покосившиеся так сильно, что, казалось, — один порыв ветра — и они, не удержавшись, рухнут, обращаясь в прах.

К горизонту уходило их бесконечное множество, в котором не было ни одних врат, похожих на предыдущие, или хотя бы отдаленно напоминающие последние, словно то существо, которое создало это место, обладало воистину безграничной фантазией.

Призрак быстро скользил между ними, ведя своих путников к тем, за которыми были владения повелителя сна. Ри и Сати показалось, что прошла целая вечность, прежде чем их проводник, не проронивший с тех пор, как они оказались в краю бесконечных врат ни слова, словно оно было способно открыть не ту дверь, выпустив на волю все беды мира, остановился.

С губ караванщиков, которые уже мысленно представляли себе, какими будут врата в мир сновидений, сорвался вздох разочарования. Это были самые обычные дверные створки, как в доме мелкого ремесленника или небогатого купца — ни золота, ни дорогого дерева — лишь обычный сероватый камень, пусть ровный, старательно отшлифованный, но лишенный каких бы то ни было украшений, словно хозяин не мог себе их позволить…

У этой двери не было ни засова, что преграждал бы пришельцам путь, ни ручки, взявшись за которую было бы легче ее отворить.

— Вот они — врата мечты, — указав на них рукой, сквозь которую как тонкую шелковую ткань было все видно, проговорил призрак.

— Врата мечты? — повторил Ри. — Странно. Почему дверь во владения бога обмана называются так красиво и солнечно?

— Мечта — она и есть обман — обещает исполнение и всякий раз обманывает, когда, исполнившись, перестает быть самой собой.

Двери открылись, повинуясь воле невидимой силы, или голосу, или чему-то иному, сокрытому до поры. Но караванщики даже не задумались над причиной произошедшего. Они во все глаза смотрели на мир, простилавшийся за дверями.

Это был сад, самый чудесный из всех, что им когда-либо приходилось видеть в своих жизнях. Вырывавшийся из его пределов теплый игривый ветерок доносил на своих крыльях сказочные ароматы цветов, дыхание свежей зелени, напевы восхитительных птиц… Рядом с этим местом казался менее восхитительным и желанным даже божественный сад благих душ, чей облик, пусть и потерявший с течением времени былой блеск, обретая новые черты взамен забывшимся, продолжал храниться в памяти тех, кому посчастливилось побывать в нем при жизни.

Тот мир раскрывал свои объятия, позволяя прийти в них, этот — звал к себе, манил, обещая все на свете и исполнение самой заветной мечты в придачу.

Но в тот миг, когда караванщики уже, отдавшись во власть чувствам, хотели войти в сад, между ними и дверью встал призрак летописца. Он молчал, не останавливая своих спутников, никоим иным образом не пытался их задержать. Но когда те, не понимая, в чем дело, подняли на него взгляды недоумевающих глаз, через прозрачную дымку — полотно призрачной плоти — они увидели скрывавшийся за дверью мир совсем иным — безликой серой массой, охапкой поблекшего, подтаявшего во власти тепла приграничья снега. И то, что еще мгновение назад казалось мечтой, стало самым большим разочарованием. И слова… Они вновь и вновь звучали в их ушах. Мечты — это обман. Надежда и разочарование — две стороны одной монеты, — говорил им собственный опыт.

То, что еще мгновение назад представлялось невозможно сложным, теперь виделось простым: ведь караванщикам приходилось выбирать всего лишь чему верить — мечтам или реальности.

И стоило им сделать этот выбор, как сомнения порвали цепи притяжения мира сновидений, поменяв господина и недавних слуг местами.