Тирмен - Андрей Валентинов

Рассердится дзядек или нет? Он ведь и сам против короля был. Даже хуже, против самого Царя! Еще хуже. Дзядек Царя-то и убил, Александра Освободителя. Говорит, что не сам, но все равно страшно!

– Плохие слова? Не только плохие, Гаврош. В твои годы Гюго на короля только что не молился…

Не рассердился. Дзядек – не из тех, кто сердится и обижается.

– …Потом понял, что на Людовика Бурбона молиться не имеет смысла, как и на всех других, которые в коронах. Людям свойственно умнеть, Гаврош. А это значит – менять свои взгляды. Иначе самим собой трудно остаться.

Мальчик задумался, пытаясь решить загадку. Менять взгляды – чтобы оставаться самим собой. Нет, сложно очень!

Вокруг лежала мерзлая осенняя степь. А над всем – над тихим, словно застывшим в ожидании, миром, над двумя одинокими путниками, над древними курганами, поросшими желтой травой, высоким шатром стояло бледное холодное небо.

Равнодушное солнце светило, не грея.

– Ты убил Царя, дзядек. Ты и твои друзья.

Кто знает, спрашивал мальчик или констатировал новую, жуткую для него истину. Царей нельзя убивать. Царям служат. Царю служил папа, служили дяди, оба деда. Они присягали. Они погибли.

Дзядек отпустил его руку, остановился:

– Спрашиваешь, жалею ли? Нет, не жалею. Понимаю, что был не прав, но не жалею. Царь убил моих друзей. Мои друзья убили его. Тогда мне казалось, что это справедливо. Кровь за кровь, смерть за смерть. Мы расплатились, Гаврош, счет закрыт. Мой счет – двадцать пять лет Шлиссельбурга. Это много. Пойдем.

И снова дорога, холодное небо, острые облака. Мальчик шел молча. Мальчик считал. Ему семь. Если двадцать пять лет поделить на семь или даже на восемь…

– Очень много, – наконец согласился он.

– Да. Но дело не в том, сколько лет. Меня простили, Гаврош!

Простили? Кто? Новый царь? Или сам боженька? Но дзядек говорил, что в боженьку не верит! Точнее, верит, но как-то иначе.

– Может, за то, что я сам кое-что понял. Теперь я спокоен, Гаврош. Если бы не ты, я бы никуда не ушел. Давно хотел опробовать «Кольт» в ближнем бою.

Дзядек не станет обманывать. Его простили – и очень хорошо. Но все-таки интересно, кто? Мальчик хотел спросить о большевиках: отчего те вначале сказали, что дзядек – герой и что в его честь переименуют Таврическую улицу, а потом решили улицу оставить Таврической, а дзядека арестовать?

Может, подманивали?

Впервые за это утро мальчик ощутил страх. Двадцать верст до Новой Каховки. «Ты выживешь, ты сильный!» – сказал папа. А теперь он не один, не среди бандитов Жадика, не в тифозном вагоне.

– Хочешь, расскажу сказку? – внезапно спросил дзядек.

От удивления мальчик чуть не выдернул ладошку из крепкой руки старика. Сказку?! Вчера дзядек говорил, что сказки обманывают детей. Вместо них маленьким надо рассказывать, как устроен мир, какие бывают животные и растения…

– Хочу, конечно!

Дзядек любовался серебром облаков, плывущих по холодной голубой тверди.

– Я не видел неба много лет, Гаврош. Иногда забывал, какое оно, на что похоже. Даже из-за решеток не мог увидеть – мое окно выходило на глухую стену. Красный кирпич, и больше ничего. Год за годом. На прогулку впервые выпустили через десять лет. Была зима, небо низкое, в серых тучах…

Десять лет без неба! Мальчик попытался представить, как подобное может быть, и не сумел.

– Ладно, такое – не для детей. А сказка… Слушай, Гаврош. Жили-были две феи. Знаешь, кто такие феи?

Мальчик вспомнил сказку Андерсена из книжки, что подарила мама. Там была картинка.

– Ага. Они красивые и очень волшебные.

Дзядек рассмеялся: тихо и не слишком весело.

– Красивые – не знаю. Но что очень волшебные, это точно. Первая фея звалась Фея Небес. Жила она на небе и очень хотела, чтобы все люди стали счастливыми. Правда, счастье она понимала по-своему. Не как люди, а как феи…

Мальчик вновь припомнил сказку Андерсена. Там речь шла о калошах и… И о счастье! Каждый представлял его по-своему. Иногда получалось смешно.

– Вторая фея была Фея Земли. Никто точно не знал, чего хотела она. Многие ее боялись, немногие любили. Но для нашей сказки главное, что Фея Земли не могла обходиться без людей. Только если люди рождаются, живут и умирают, живет и она. Поэтому ее иногда называли Вечной Спутницей. Не станет людей, не станет и Вечной Спутницы. Растает, как Снегурочка в опере.

Снегурочка… Мальчик поежился от холода, представил, что будет, если их застанет в степи ночь. Нет, лучше не думать. Лучше сказку слушать.

– А люди рождались, жили и умирали. Те, что жили плохо, часто обижались – и на Фею Небес, и на Вечную Спутницу. Жаловались, возмущались, даже грозили. Фея Земли не сердилась на них. Она знала, что жизнь иной не бывает. Пока люди живы, они будут страдать и радоваться, горевать и веселиться. День и ночь не существуют отдельно друг от друга, свет не бывает без тьмы…

О чем-то похожем говорил их священник, отец Александр. Но он обещал, что тем, кто страдает, положено… Слово было трудным, никак не хотело вспоминаться. Воздаяние? Да, воздаяние.

– Фея Небес думала иначе. Она слышала жалобы и огорчалась. Однажды не выдержала, спустилась на землю, но ее плохо встретили. Люди слепы и неблагодарны. И Фея Небес поняла: пока люди живут и умирают, они не будут так счастливы, как бы ей хотелось. Счастье без горя и забот бывает только на небе.

О том, что будет на небе, мальчик слышал.

То, что бывает на земле, – видел.

– Фея Небес решила забрать людей к себе на небо. Не всех, конечно, а лишь хороших. А кто такие хорошие, она решит сама, никого не спросит. Исчислит, взвесит, разделит… Плохих же отправит куда-нибудь с глаз долой, чтобы они неба даже и не видели.

– В Шлиссельбург?

Ладонь старика крепко сжала детские пальцы. Так крепко, что мальчик едва не вскрикнул.

– Да. В Шлиссельбург. Туда, где нет неба… Фея Небес считала, что зло должно быть наказано, а добро – вознаграждено. Правда, ни на небе, ни… ни в Шлиссельбурге нет жизни. Но Фея считала, что это не важно.

– Так и большевики говорят, – перебил мальчик. – Я на митинге был, слыхал. Нужно железной рукой гнать людей к счастью. Никого не спрашивать и гнать. А кому счастливым быть – ВЧК решит.

Впервые за их короткое знакомство старому народовольцу пришлось искать слова.

– Я бы все-таки избегал подобных сравнений, – после долгой паузы сказал он; впрочем, без особой уверенности. – Если бы тебя услышала Фея Небес, то наверняка бы очень удивилась. Или обиделась. Как ни крути, она действительно желала людям счастья. Фея Земли, Вечная Спутница, считала иначе. Если на земле не останется никого: ни людей, ни жизни, ни ее самой… Хорошенькое счастье! Только что она могла сделать? Фея Небес очень волшебная, волшебнее не бывает… Гляди, орел!