Царствование императора Николая II - Сергей Сергеевич Ольденбург

недопустимы. С точки зрения добрых отношений между Россией и Германией это было несомненной ошибкой: настаивая на прежнем тексте ради чисто теоретической возможности, правительство Вильгельма II фактически уничтожало договор, устанавливавший германо-русскую солидарность против Англии. Государь счел, что с отказом Германии принять дополнительную статью отпадает и весь договор. Года через два с этой точкой зрения вынуждена была согласиться и Германия.

Еще заседал в Москве Земский съезд, когда в Севастополе начались волнения, особенно серьезные потому, что в них участвовали части армии и флота. 11 ноября восстали морские команды на берегу. На их сторону перешла часть Брестского пехотного полка. Среди флота замечалось брожение. Прибывший на следующий день корпусный командир, ген. барон А. Н. Меллер-Закомельский, привел к повиновению Брестский полк, но матросы не сдавались. 13-го на крейсере «Очаков» был поднят красный флаг. 14-го вечером отставной лейтенант флота Н. П. Шмидт принял на себя руководство движением. Он поднял на «Очакове» сигнал «Командую эскадрой. Шмидт»; послал государю телеграмму о том, что Черноморский флот «отказывает в повиновении правительству» и отправил, чтобы призвать к восстанию остальные войска, своих посланцев на берег. Когда они были задержаны, Шмидт распорядился перестать давать пищу пленным офицерам, пока его эмиссаров не освободят.

Но бунт, казавшийся грозным, опять рассыпался при первых же пушечных выстрелах. Крейсер «Очаков», охваченный огнем, поднял белый флаг. Остальные суда покорились без борьбы. Шмидт был задержан и впоследствии расстрелян по приговору морского суда. Брестский полк, сначала бунтовавший, принял, под командой полк. Думбадзе, деятельное участие в овладении последним оплотом мятежников – морскими казармами на берегу. К утру 16-го все было кончено. Севастопольский бунт стоил около 30 человек убитыми и 70 ранеными с обеих сторон.

В тот же самый день, 16 ноября, началась почтово-телеграфная забастовка. Почтовые служащие, ссылаясь на Манифест 17 октября, пожелали основать профессиональный союз. Им ответили, что союзы государственных служащих не допускаются и за границей, и предложили подождать до разрешения этого вопроса Гос. думой. В ответ съезд почтовых и телеграфных служащих с одобрения Совета рабочих депутатов объявил всероссийскую забастовку. Она вызвала отрицательное отношение со стороны широких кругов. Самые либеральные элементы недоумевали, зачем наносить такой удар всему хозяйству страны по частному вопросу, не представляющему особой срочности. Проф. Ф. Ф. Мартенс опубликовал в газетах воззвание, призывавшее бороться со стачкой «не словом, а делом». Сотни добровольцев явились в петербургский почтамт, чтобы разбирать и разносить корреспонденцию. Местами то же происходило и в провинции. Почтовая забастовка вызвала активное движение протеста, которое довольно быстро с нею справилось: уже 23 ноября забастовка в Петербурге кончилась; служащие были приняты обратно – с месячным вычетом из жалованья в виде штрафа. В провинции она местами длилась несколько дольше.

В эти же дни начали организовываться правые течения, стоявшие за сохранение – или восстановление – неограниченной царской власти: в Москве – монархическая партия, во главе с редактором «Московских Ведомостей» В. А. Грингмутом, в С.-Петербурге – «Союз русского народа», во главе с д-ром А. И. Дубровиным, устроивший 21 ноября в Михайловском манеже свой первый митинг, привлекший толпу в несколько тысяч человек. В том же смысле высказался и съезд Союза землевладельцев, заседавший в Москве около 20 ноября; съезд постановил просить государя «заменить нынешнее правительство другим, т. к. настоящее не в силах установить твердую власть и справиться со смутой».

Неудачи отдельных вспышек не смущали революционные партии. «Начало» заявляло: «Революция действует со стихийной мудростью и стихийной жестокостью самой природы. Когда ей нужно достигнуть какого-нибудь результата, она делает десятки и сотни опытов: ряд частных поражений и неудач она превращает в ступени своей победы»[106].

«Русская революция – сигнал, призывной набат, – писала “Новая Жизнь”. – Из Петербурга в Париж, из Парижа в Берлин и Вену все быстрее и огромнее помчится революционный смерч… И куда денетесь вы от него, трусливые крысы русской буржуазии?.. В Турцию, Персию, Тибет, в пустыни Сахары, в ущелья Кордильеров?.. Великая революция со временем проникнет и туда, ибо она есть владыка мира, вся вселенная принадлежит ей от вершины Гималайских гор до недр Везувия»[107].

Военные бунты вызывали в левой печати шумные восторги: «Кронштадт, Владивосток, Севастополь, Воронеж, Киев, Ревель[108]… И огненной змеей бежит по всей России, от гарнизона к гарнизону, победный клич: армия присоединяется к революционному народу! Одно военное возмущение за другим! Одна кровавая баня за другой! Не умирающему абсолютизму остановить лавину революции. Она докатится до конца»[109].

Центральный комитет партии социал-революционеров в ноябре 1905 г. вынес решение о прекращении индивидуального террора и о переходе к иным, массовым методам борьбы. Число террористических актов от этого, впрочем, нисколько не уменьшилось.

Увлеченные собственными речами и статьями, социал-демократы и социал-революционеры, по-видимому, совершенно не ощущали, как почва уходит у них из-под ног, как в народных массах на втором месяце «свобод» нарастает утомление, пресыщение революцией. B ответ на арест своего председателя Хрусталева-Носаря петербургский Совет рабочих депутатов на заседании 26 ноября постановил готовиться к вооруженному восстанию.

Вести о «свободах» вызвали движение и в деревне. Местами начались аграрные волнения, особенно сильные в Черниговской, Саратовской и Тамбовской губ. Государь отправил в эти губернии генерал-адъютантов – Сахарова, адм. Дубасова и Пантелеева. Появления войск оказалось достаточно, чтобы беспорядки прекратились; силу применять не пришлось. Тем не менее ген. В. В. Сахаров был убит выстрелом из револьвера в доме саратовского губернатора Столыпина некоей Анастасией Биценко[110]. Вопреки распространенному мнению, террористы вообще не столько «мстили за жестокости», сколько планомерно убивали всех энергичных и исполнительных представителей власти, чтобы облегчить торжество революции.

Наиболее серьезные формы аграрное движение приняло в Прибалтийском крае, где к нему примешивались национальная вражда латышей к помещикам-немцам и сильное влияние социал-демократии. Лифляндия, а затем и Курляндия были сплошь охвачены восстанием; собирались съезды латышских революционных общин. Разгромлено было 573 имения; убытки исчислялись в 12 миллионов рублей. Борьба принимала жестокие формы: в городе Туккуме в ночь на 30 ноября латыши напали на спящих драгун, перерезали человек двадцать и подожгли дом, где они спали. Такое же неожиданное нападение на русских солдат было сделано в Риге, на фабрике «Проводник»; 11 драгун было убито. Для ликвидации восстания было объявлено военное положение; из Петербурга прислали подкрепление; но ликвидация революционного движения в Прибалтике потребовала немало жертв и растянулась долее чем на месяц.

Государь в ноябре был занят укреплением связи с войском. С 21 ноября полки гвардии, начиная с Семеновского полка, стали поочередно прибывать в Царское Село. Государь с государыней и маленьким наследником приходил в собрание офицеров; он принимал парады, обращался к полкам с приветственными речами. Гвардейские полки после стройных торжеств в Царском Селе возвращались в Петербург с его забастовками, революционными листками, дерзкими карикатурами – и этот контраст еще более укреплял