Море, море - Айрис Мердок

А Джеймс развивал свою мысль:

– Настоящие отношения по большей части складываются сами собой.

– Как в семье? Вроде как ты говорил про Титуса?

– Да. А иногда кажется, что они предопределены. Буддист сказал бы, что вы знали друг друга в предшествующей жизни.

– Ты считаешь себя суеверным? Только не отвечай, ради Бога, что это смотря по тому, что считать суеверием.

– Тогда я не могу ответить.

– Ты веришь в перевоплощение? Веришь, что, если человек жил плохо, он родится вновь в виде… хомяка, например, или мокрицы?

– Это все символы. Истина скрыта глубже.

– Жуткая, по-моему, доктрина.

– Чужие религии часто кажутся жуткими. Подумай, каким жутким должно казаться со стороны христианство.

– Оно мне таким и кажется, – сказал я, хотя до тех пор никогда об этом не задумывался. – А буддисты верят в загробную жизнь?

– Смотря по тому…

– Ладно, не стоит.

– Некоторые тибетцы верят… – сказал Джеймс и тут же поправился, он теперь всегда говорил об этой стране в прошедшем времени, словно об исчезнувшей цивилизации: – верили, что души умерших в ожидании нового рождения пребывают в некоем месте вроде Гомерова Аида. Они называли его «бардо». Место, прямо скажем, мало уютное. Там полно всевозможных демонов.

– Стало быть, это место наказания?

– Да, но наказания чисто автоматического. Мудрецы считают этих демонов субъективными видениями, которые зависят от того, как умерший прожил свою жизнь.

– «Какие СНЫ в том смертном сне приснятся…»

– Да.

– Ну, а как же Бог, или боги? К ним душа не может обратиться?

– Боги? Боги сами всего лишь сны. Они тоже суть субъективные видения.

– Что ж, тогда можно хотя бы надеяться на какие-то счастливые иллюзии в будущей жизни!

– Возможно, но едва ли, – произнес Джеймс рассудительно, словно прикидывая, поспеет ли он на поезд. – Очень уж редки люди, у которых нет своих… спутников-демонов.

– А в «бардо» отправляются все?

– Не знаю. Говорят, в момент смерти у человека есть шанс.

– Шанс?

– Шанс освободиться. В момент смерти человеку дано увидеть всю реальность в целом, это подобно мгновенной вспышке света. Для большинства из нас это и есть… как бы сказать… всего лишь яркая вспышка, как от атомной бомбы, нечто пугающее, слепящее, непостижимое. Но если ты в силах постичь и удержать ее, тогда ты свободен.

– Выходит, есть смысл знать, что умираешь. Ты говоришь – свободен. От чего свободен?

– Просто свободен – нирвана – освобождение от Колеса.

– От колеса перевоплощения?

– Ну да, от привязанностей, страстей, желаний, всего, что приковывает нас к нереальному миру.

– Привязанностей? Значит, даже любви?

– Того, что мы называем любовью.

– И тогда мы существуем где-то еще?

– Это все символы, – сказал Джеймс. – Некоторые утверждают, что нирвана возможна только здесь и сейчас. Символы для объяснения символов, картины для объяснения картин.

– А истина скрыта глубже!

Тут мы опять умолкли. Веки у Джеймса опустились, но глаза из-под них еще поблескивали. Я спросил шутливо:

– Ты что, предаешься размышлениям?

– Нет, если б я правда предавался размышлениям, то был бы невидим. Мы видим друг друга, потому что каждый из нас – центр беспокойной умственной деятельности. Размышляющий мудрец – фигура незримая.

– Да, ничего не скажешь, жутко! – Я не мог разобрать, всерьез ли он говорит. Скорее всего нет. Но от этого разговора мне стало очень не по себе. Я сказал: – Ты когда собираешься уехать? Наверно, завтра? А то мне, кроме всего прочего, хотелось бы вернуться на свое ложе.

– Да, извини, можешь здесь спать хоть сегодня. А я двинусь отсюда завтра. У меня в Лондоне уйма всяких дел. Надо готовиться к путешествию.

Значит, я не ошибся! Джеймс вовсе не расстался с армией, его опять посылают с тайной миссией в Тибет! Мне захотелось деликатно намекнуть ему, что я все знаю.

– А-а, да, к путешествию, понятно. Впрочем, задавать вопросов не буду.

Джеймс только посмотрел на меня своими темными глазами на темном небритом лице. Я быстро глянул на него и отвел взгляд. Я решил рассказать ему про Бена.

– Ты знаешь, Джеймс, вот когда я упал в эту яму…

– В Миннов Котел. Да?

– Ведь я упал не случайно. Меня столкнули. Джеймс отозвался не сразу.

– Кто тебя столкнул?

– Бен.

– Ты его видел?

– Нет, но кто-то столкнул, а больше некому было. Джеймс задумчиво поглядел на меня. Потом спросил:

– А ты не ошибся? Ты уверен, во-первых, что тебя столкнули, и, во-вторых, что это был Бен?

Я не намерен был выслушивать его «во-первых» и «во-вторых». Ничем его не проймешь, даже покушением на убийство.

– Просто хотел тебе рассказать. Ладно, забудем. Так завтра ты уезжаешь. Отлично.

И тут я услышал звук, которого никогда не забуду. Он мне до сих пор иногда мерещится. Он ворвался в мое сознание как вестник какого-то ужасающего несчастья, и комната наполнилась страхом, как туманом. Это был голос Лиззи. Она вскрикнула где-то на улице, перед домом. Потом вскрикнула еще раз.

Мы с Джеймсом воззрились друг на друга. Он сказал:

– Нет, нет…

Я ринулся вон из комнаты, запутался в занавеске из бус, кое-как скатился с лестницы. Задыхаясь, пересек прихожую и у парадной двери чуть не упал, как будто густое облако усталости и отчаяния поднялось мне навстречу и затуманило мозг. Я услышал шаги Джеймса, бегущего по лестнице следом за мной.

На шоссе творилось что-то неладное. Первым я увидел Перегрина, он стоял возле машины Гилберта и смотрел куда-то в сторону башни. Потом я увидел Лиззи – опираясь на руку Гилберта, она медленно шла обратно к дому. Там, недалеко от башни, стояла машина и несколько человек сбившись в кучку, смотрели вниз, на землю. Я подумал, кто-то попал в аварию.

Перегрин оглянулся, и я крикнул ему:

– Что случилось?

Вместо ответа он быстро подошел ко мне и ухватил было за плечо, чтобы не пустить дальше, но я стряхнул его руку.

Джеймс же нагнал меня. На нем был мой шелковый халат, тот, что носила Хартли. Он тоже спросил Перри:

– Что случилось?

Я замер. Перри ответил не мне, а Джеймсу:

– Титус.

Джеймс подошел к желтому «фольксвагену» и, прислонившись к нему, пробормотал что-то вроде: «Надо было мне продержаться…» А потом сел на землю.

Перегрин что-то говорил мне, но я уже бежал дальше, мимо Лиззи, она теперь сидела на камне, а Гилберт стоял около нее на коленях.

Я добежал до кучки людей. Люди были незнакомые и смотрели на Титуса, лежащего на обочине. Но он не попал под машину. Он утонул.

Подробно описывать дальнейшее я не в силах. Титус, несомненно, был уже мертв, хотя я сначала отказывался в это поверить. Он был недвижим, голый, мокрый, но такой на вид невредимый, такой красивый, волосы потемнели от воды, кто-то откинул их у него с лица, глаза почти закрыты. Он лежал на боку, видны были нежный изгиб живота и слипшиеся мокрые волосы на груди. Между разомкнутых губ белели зубы, ясно обозначился шрам на верхней губе. А потом я заметил на виске темное пятно – след от удара.

Я бросился обратно к дому, громко призывая Джеймса. Он по-прежнему сидел на земле возле машины. Он медленно поднялся.

– Джеймс, Джеймс, сюда! – Джеймс вернул меня к жизни. Он может оживить и Титуса.

Вид у Джеймса был совсем больной. Перегрин повел его под руку.

– Скорей, скорей, помоги ему!

Когда Джеймс добрался до поворота, один из незнакомых людей (это были туристы) уже пробовал что-то сделать. Он уложил Титуса ничком и без особого толка сдавливал ему плечи.

Перегрин сказал, точно от имени Джеймса:

– Лучше попробовать «поцелуй жизни».

Джеймс опустился на колени, говорить он, видимо, не мог, и сделал знак, чтобы Титуса перевернули на спину. Тут все как-то смешалось, несколько человек заговорили разом, потом взревела сирена полицейской машины. Впоследствии выяснилось, что какие-то проезжие сообщили о происшествии в отель «Ворон», а оттуда позвонили в полицию.

Энергичный, деловитый полисмен приказал всем расступиться и сам попробовал искусственное дыхание «рот в рот». Примчалась машина «скорой помощи».

Джеймс отошел в сторону и сел на траву. Другой полисмен стал расспрашивать Перегрина и меня, известно ли нам что-нибудь о Титусе. Отвечал на его вопросы Перегрин.

Оказывается, туристы, купаясь в Вороновой бухте, увидели, как тело Титуса вынесло волнами из-за угла, со стороны башни. Они подплыли к нему и вытащили на берег.

Больше ничего сделать было нельзя. Титуса положили на носилки и вдвинули в санитарную машину. Полиция отбыла в «Ниблетс» известить родителей. Присяжные на дознании вынесли вердикт – смерть от несчастного случая. Титус утонул в результате удара в голову. Была принята версия, что волной его швырнуло о скалу. Как именно все произошло, навсегда осталось тайной.

А у меня к тому времени уже не было и тени сомнения, что Титус зверски убит. Тут замешан убийца-маньяк. Рука, которой не удалось сразить меня, сразила Титуса. Но об этом я до поры до времени решил молчать.