К черту! Но если ты сделала все эти глупости… - Наталья Ручей

— Но это же ты!… — осеклась под его пристальным взглядом.

— Я.

Наверняка, император выбрал для нее наряд дороже, но она в его платье, и именно это, а не нож в ее напряженной ладони, говорило о многом. Только Бог знает, на что ему пришлось согласиться, чтобы достать этот подарок и чтобы его доставить, так пусть это и останется между ним и Богом.

— Летим?

И прежде чем она придумала тысячу отговорок, обернулся потоком холодного ветра, подхватил ее и унес к перевернутому фонтану влюбленных. Она без страха покоилась в ее объятиях, совсем не думая о крыльях, что свисали белыми полотнами. Так похожа на невесту, и так хороша, что дыхание, если бы мог дышать, остановилось от ее совершенства. Семнадцать веснушек на ее бледном лице, курносый маленький нос, который смешно вздергивал, пытаясь его отчитывать, — за корри, якобы им любимых, за то, что хотел отпустить… Тонкие губы, розовым бутоном разбухающие от его настойчивых поцелуев, волосы, длинные, влажные от дождя, требующие его теплой ласки. Поцеловал прядь, вторую, направил один из потоков, и, высохнув, ее волосы снова заискрились золотистыми нитями.

Нежный поток прошелся вдоль хрупкого тела, разглаживая материю платья, незримо лаская сквозь него — бесстыдно, но деликатно. Подул на крылья, и они нерешительно распахнулись. Подул еще, заставив их почувствовать силу и ветер: опустились, вздрогнув; поднялись снова. Осторожно, чтобы Вилла не испугалась, Дон убрал руки.

Вилла охнула, качнулась как бумажный самолетик во время шторма, суматошно замахала руками и крыльями, и…

— Я лечу! — крикнула ему, пока еще боясь обернуться. — Дон! Я лечу!

Ее смех заставил радугу насытиться золотым цветом счастья, а Дона продолжить урок. Для нее, чтобы ей было легче, если он не вернется. Для него, чтобы не переживать за нее, пока будет искать способ вернуться.

— Вилла!

Он завис в воздухе и специально принял облик, который она видела в нем. Она летела, все еще не решаясь оглянуться, хотя уже чувствовала, что его за спиной нет. Он ждал. И вот она замедлила полет, доверилась крыльям, немного неловко повернулась, взмах, второй — но это не полноценный разворот. Она должна научиться управлять крыльями, маневрировать. Должна, потому что черт знает, с чем ей придется столкнуться, пока он будет за гранью этой реальности и подобия жизни.

— Лети ко мне.

Она посмотрела вниз, на темнеющее под ногами небо, на Дона.

— Лети, — позвал ее снова, и раскрыл в приглашении руки. — Я хочу вспомнить вкус твоих губ.

Ее дыхание обожгло его даже на таком расстоянии, но когда она оказалась рядом, так рядом, что невозможно не прикоснуться, он увильнул. И снова позвал ее. И снова отпрянул. И позволил исполнить задуманное, только когда она, разозлившись, ухватила его за ногу, подтянулась, как кошка, прижалась всем телом и обхватила в кокон белоснежными крыльями.

— Хочешь? — и после вопроса и едва заметного кивка, предложила приоткрытыми губами, дыхнув жарко в его холодные губы: — Попробуй.

И попробовала сама.

Целуя, сминая губы, заявляя свои права, утверждая его права, и давая, беря все, что предлагал ей он. А потом распахнула крылья, оттолкнула его от себя, вытерла губы, глядя с отчаянной злостью в глаза.

— Это ничего не меняет, — повторила угрозу, брошенную однажды. — Ничего, понял?!

Радуга насытилась цветом одиночества.

Понял, из понятливых, но никуда бы ты, девочка, не делась, если бы не труп и черви вместо мужчины, который тебя достоин. Подхватив Виллу, Дон спланировал к перевернутому фонтану.

— Спасибо, но благодаря тебе я могу летать, — отмахнулась от вспышки страсти.

— Не я подарил тебе крылья, — позволил ей отмахнуться.

— Да, но ты их раскрыл.

Момент, когда она вспомнила о ноже уловить было не сложно — глаза потускнели, с зацелованных губ слетела улыбка, а руки виновато оставили его шею в покое.

— Фонтан?

Подошла ближе на звук воды. Пальцы, словно боясь обжечься, прикоснулись и одернулись, но когда обернулась, ее лицо выражало такую сумасшедшую гамму эмоций, что Дону захотелось забыть о жующих его червях и зацеловать ее до смерти.

До своей смерти, естественно.

— Как ты это сделал? Я думала, что вода в городе на вес золота и что этот фонтан… никогда…

Окунув ладонь в воду, он провел пальцами по ее шее. Вилла пахла дождем, гарью черта и расставанием, и раз последнее неизбежно, он позволил себе признаться:

— Я просто сильно хотел этого.

Что ему пришлось дать взамен, не важно, как и то, каким образом он заполучил для любимой платье. Привести Виллу к фонтану влюбленных, украсть поцелуй, сделать своей, пообещать быть всегда рядом… Она не знала, что стала его женой тогда и что значит поцелуй мужчины у перевернутого фонтана. Вот только фонтан должен бить водой…

Пальцы Дона медленно спустились к вырезу груди, погладили предплечья, ладони самой желанной девушки в империи и за ее пределами.

— Это то, что может убить меня? — Нож сверкнув, ловко перешел в руку Дона.

— Я же говорила, что никогда не хотела замуж.

Приподнял ее лицо двумя пальцами.

— Правда? — улыбнулся. — И за меня тоже?

И оба вспомнили все ее вспышки ревности, и побег ночью, и его обещание, и слова, что любит только ее.

— Чем ты отличаешься от других?

Его улыбка помимо воли расплылась от такого притворства.

— Я бы мог показать тебе, будь мы все еще мужем и женой.

И добавил про себя: «И не будь я безнадежно мертвым».

Он почти явственно увидел огромную постель, обнаженную Виллу на шелковой синей простыне, усыпанную лепестками роз и желаний-ромашек, и себя, прежнего, именно там, где ему хотелось быть больше всего. Голова кружилась от ускользающей мечты и скорой разлуки, сделать бы глоток кофе, к отвратительному вкусу которого почти привык, и глотнуть хоть раз безудержной страсти.

— Дон, верни мне нож.

Покрутил его между пальцами, призадумался, но не отдал. Нож казался игрушкой, но Дон помнил, какая в нем заложена сила. Он не может быть рядом с Виллой, заботиться, опекать, пестовать, но и крест такой тяжести нести не позволит.

— Дон, пожалуйста! — повысила голос.

Нервничает, переживает, чувствует.

— Послушай, — от обороны перешла к нападению, — ты заставил меня выйти замуж, а сам спал с другими корри! Ты умер, ничего мне не объяснив! А когда воскрес и мы снова встретились, выгнал из города! Ты…

— Я ни с кем не спал после нашей свадьбы, — возразил спокойно, и скорее его тон, а не признание источило поток обвинений. Вилла уставилась на Дона, будто увидела впервые.

— Не спал?!

Он подарил ей жемчужину и после этого почти год до своей смерти ни с кем не спал? А как же те пассии, что сменяли хоровод возле него? А та блондинка, что лживо оплакивала его исчезновение?