Холодный огонь - Токацин

— Кьяа… — выдохнула она, дрожа от восторга. — Это — мощь! Сармат прижался к земле, прикрыв глаза. Стебель травы упал, накрыв его ветвями — он не шелохнулся. Перистые «усы», проросшие из его руки, раскачивались, как тростник на ветру, улавливая потоки излучения. Гедимин ждал тревожного сигнала — но прибор молчал.

Ирренций и Квайя столкнулись, слились и сгинули…

— Уууу-оооййй!!! — вой, полный нестерпимой муки, взметнулся над поваленной травой. Сармат рывком поднялся на ноги, придерживая сломанную руку — крепления под его весом втянулись в броню, и рука вновь повисла. От травяного леса вокруг остались поломанные стебли, валяющиеся тут и там, пеньки и выдранные корни, от вражеского лагеря у скалы — холодно мерцающая серая пыль. Скала блестела от потёков расплавленного камня, огромные глыбы откололись от неё и раскатились от подножия, поваленная трава на краю пустоши уже полыхала, но ветер был тих, а стебли сочны, и огонь не набрал ещё силу. Сармату нечего было опасаться… и он даже глазом моргнуть не успел, когда его накрыл огненный шквал.

— Кто?! Кто посмел?! — отчаянно взвыло существо, невидимое за дымом от вспыхнувших стеблей и рябью на плавящемся щитке шлема.

Через долю мгновения земля под ногами размягчилась, и Гедимин провалился по колено в булькающую красную жижу, ощущая, как нарастает жар. Он рванулся, подтягиваясь на обломке стебля, вытянул себя из лавы и цапнул забытое оружие. Температура продолжала расти, как будто броня сармата стала топливом для сильнейшего пламени.

Сквозь дым проступили очертания чего-то огромного, в шипах, языках пламени и отваливающейся чешуе. «Не сработало. Досадно…» — сармат выстрелил, не целясь, плазмой поверх «бурелома», неизвестная тварь дёрнулась и взлетела в воздух, превращаясь в клубок огня и щупальцев. Гедимин быстро коснулся приклада, сменив бесполезный уже подствольник на второе сопло.

«ЭМИА, нейтроны… Чем его брать?!» Выстрел достиг цели, когда невнятный клубок был шагах в десяти от сармата. От вопля взлетели в воздух ошмётки травы, погасший сгусток размазался по земле, отбросив пару щупалец, и стремительно сменил форму. Теперь это был огненный шар, извергающий потоки пламени — такие горячие, что сталь размягчилась бы под ними. «Странна же местная фауна…» — Гедимин метнул в сгусток пару «пузырей» защитного поля и подкрепил плазменным шаром, уже опасаясь за сфалт и его реактор. Тварь отчаянно фонила, так, что хотелось закатать её в расплавленный ипрон.

— Что ты такое? Почему ты жив?! — то, что жило в огненном шаре, уже не выло, а хрипело. Броня сармата и не думала остывать, фриловые пластины уже деформировались, зелёные полосы потеряли цвет, сплавившись в единую массу с чёрными. Из-под пластин сфалта пробивались лучи — хранитель чувствовал неладное, но выпускать его сармат совсем не хотел — подозревал, что тварь умеет не только гореть и фонить, но и взрываться. Излучение било из сопла непрерывным потоком, и прок от него, кажется, был… существо ещё ползло к медленно отступающему сармату, но с каждой секундой медленнее. В какой-то момент оно замерло вовсе, и Гедимин остановился тоже — и пылающие щупальца намотались на него, как на веретено, сминая оплавленные пластины и силясь вырвать сфалт из рук.

Но длилось это не дольше мгновения… Огненный сгусток, уменьшившийся в размерах, висел в воздухе, отчаянно вырываясь из других щупальцев — белесых, мерцающих холодной зеленью. На выгоревшем поле стоял долговязый знорк в тяжёлом скафандре, но без шлема, и методично заматывал раскалённую тварь в белый кокон. Ни жар, ни излучение его, по видимости, не беспокоили.

— Шлем надень! — рявкнул Гедимин. Местная фауна была слишком странна для него, и он уже устал удивляться. Приборы показывали, что излучение стремительно слабеет, даже броня сармата начала остывать, и сейчас бы проверить состав кокона — там наверняка есть кеззий или даже ипрон… Но знорк без шлема в эпицентре взрыва смущал сармата сильнее, чем излучение. Пришелец вздрогнул, внимательно посмотрел на Гедимина и вздрогнул ещё раз. Сармат запоздало вспомнил, где он видел эти белые лохмы и зноркские доспехи, очень похожие на скафандр — и, кажется, «знорк» вспомнил тоже. Серый туман взвился из-под его ног, накрывая плотным облаком и его, и неподвижную уже тварь, и тут же развеялся, унося их с собой. Наступила тишина, только потрескивали догорающие стебли, и шипел, испаряясь, травяной сок. «И народ тут тоже странный…» — сармат пожал плечами и огляделся по сторонам. Зелёный свет вырвался из-под пластин сфалта, помедлил и втянулся обратно.

— Всё спокойно, хранитель. Больше некому тебя пугать, — Гедимин похлопал по прикладу и забросил сфалт за спину. Правая рука немного ослабла за недели неподвижности, но привязывать её к броне было уже ни к чему. Сармат огляделся ещё раз — и следа не осталось там, где только что клокотала жидкая лава… только горки пепла на том месте, куда упала раскалённая тварь. Гедимин покосился на дозиметр — уцелел ли после внезапного нагрева? — и осторожно направился к подножию Хойвула. Вся эта местность требовала изучения…

Кожух затрещал в последний раз и порвался надвое. Сустав крыла с душераздирающим скрипом разомкнулся, разметав искры Квайи, и перепонка, лишённая опоры, захлопала, как плащ на ветру. Тхэйга накренилась ещё сильнее, Кесса навалилась на левый борт, пытаясь её выровнять. Корабль неумолимо терял высоту. В сполохах Квайи, капающей из разломанного крыла, Речница видела верхушки трав — серебристые, зреющие колосья злаков и широко раскрытые лепестки Золотой Чаши встречали её, и Кесса точно знала, что после посадки в Высокую Траву и корабль, и саму её по костям не соберут. Она надавила на рычаги, полностью расправив оба крыла, падение замедлилось, зато усилился крен. Теперь тхэйга пыталась сесть кверху килем. Близилась к рассвету вторая ночь. Костяной корабль не касался земли с тех пор, как покинул Нэйн, лишь однажды Кесса рискнула повиснуть в воздухе и немного поспать. Что осталось от запасов Илэркеса, Речница не знала — до сих пор она находила еду, сунув руку в приоткрытый сундук. Судя по весу, он ещё не опустел… Кесса не могла сказать, куда её занесло. Все степи были на одно лицо — что Суния, что Олдания, что Приречье… С каждым Акеном она улетала всё дальше на запад — навстречу яркой звезде Акарин, оставив за спиной багровый Ургул, прочь от рассветного солнца, лицом к закатному. В какой-то момент, как ей показалось, слева от корабля промелькнула выжженная плешь. Рассмотреть её Кесса не смогла — корабль в этот момент потерял первую кость… С того дня крыло успело сильно разболтаться, кости уже не держались в пазах, а теперь тхэйга надумала разбиться вдребезги.